– Но ведь вам, может быть, придётся трудно, Динни! Не знаю прямо, что с ним делать. Он боится выходить, встречаться с людьми, даже слышать не хочет о том, чтобы уехать туда, где его никто не знает, не хочет показаться врачу, не хочет ничего слушать, не желает никого видеть.
– Он будет видеть меня. Это приручит его. Думаю, что трудно будет лишь первые дни. Ехать мне за вещами?
– Если вы решили быть ангелом, поезжайте.
– Раньше чем вернуться сюда, я созвонюсь с дядей Эдриеном. Он с утра поехал в лечебницу.
Диана отошла к окну и смотрела в него, стоя к Динни спиной. Вдруг она обернулась:
– Я решилась, Динни. Я ни за что не дам ему пойти на дно! Если я хоть как-нибудь могу помочь ему выкарабкаться, я это сделаю.
– Благослови вас бог! Располагайте мною, – сказала Динни и, не полагаясь больше ни на выдержку Дианы, ни на свою, торопливо вышла и спустилась по лестнице. Проходя под окнами столовой, она вновь увидела лицо с горящими глазами, которые наблюдали за её уходом. Всю обратную дорогу до Саут-сквер чувство трагической несправедливости не покидало Динни.
За завтраком Флёр сказала:
– Нет смысла мучить себя раньше времени, Динни. Конечно, счастье, что Эдриен – сущий святой. Но все это прекрасный пример того, как мало закон влияет на нашу жизнь. Предположим, Диана получила бы свободу. Разве это помешало бы Ферзу вернуться прямо к ней? Или изменило бы её отношение к нему? Закон не властен там, где речь идёт о чисто человеческой стороне дела. Диана любит Эдриена?
– Не думаю.
– Вы уверены?
– Нет. Мне трудно разобраться даже в том, что я сама чувствую.
– Кстати, вспомнила. Звонил ваш американец. Он хочет зайти.
– Пусть заходит. Но я буду на Оукли-стрит.
Флёр бросила на неё проницательный взгляд:
– Значит, ставить на моряка?
– Нет. Ставьте на старую деву.
– Дорогая, это ерунда.
– Не вижу, что мы выигрываем, вступая в брак.
Флёр ответила с беглой жёсткой улыбкой:
– Мы не можем стоять на месте, Динни. Во всяком случае не стоим.
Это было бы слишком скучно.
– Вы – современная женщина. Флёр. Я – средневековая.
– Ну, лицом вы действительно напоминаете ранних итальянцев. Но и ранние итальянцы не бежали от жизни. Не обольщайтесь, – рано или поздно вы наскучите сами себе, а тогда…
Динни смотрела на Флёр, изумлённая этой вспышкой проницательности в её лишённой всяких иллюзий родственнице.
– Что же выиграли вы. Флёр?
– По крайней мере стала полноценной женщиной, – сухо ответила та.
– Вы имеете в виду детей?
– Ими можно обзавестись и не выходя замуж. Так считают многие, хотя я этому не очень верю. Для вас, Динни, это просто немыслимо. Над вами тяготеет родовой комплекс: у всех подлинно старинных семей наследственная тяга к законности. Без этого они бы не были подлинно старинными.
Динни наморщила лоб:
– Я, правда, об этом не думала, но ни за что не хотела бы иметь незаконного ребёнка. Кстати, вы дали той девушке рекомендацию?
– Да. Не вижу никаких оснований, почему бы ей не стать манекенщицей. Она достаточна худа. Фигурки под мальчика будут в моде ещё по крайней мере год. Затем, – запомните мои слова, – юбки удлинятся, и все снова начнут сходить с ума по пышным формам.
– Вы не находите, что это несколько унизительно?
– Что именно?
– Бегать по магазинам, менять фасон платья, причёску и всё такое.
– Зато полезно для торговли. Мы отдаём себя в руки мужчин для того, чтобы они попадали в наши руки. Философия обольщения.
– Если эта девушка получит место манекенщицы, у неё будет меньше шансов остаться честной, правда?
– Наоборот, больше. Она даже сможет выйти замуж. Впрочем, я не утруждаю себя заботой о нравственности ближних. Вам в Кондафорде, наверно, приходится думать о таких вещах, – вы ведь осели там с самого норманнского завоевания. Между прочим, ваш отец помнит о налоге на наследство? Он принял меры?
– Он ещё не стар. Флёр.
– Да, но все люди смертны. Есть у него что-нибудь, кроме поместья?
– Только пенсия.
– Много у вас леса?
– Я не допускаю даже мысли о вырубке. Уничтожить за полчаса то, что двести лет росло и набиралось сил! Это отвратительно.
– Дорогая, в таких случаях остаётся одно: продать и удалиться.
– Как-нибудь справимся, – отрезала Динни. – Кондафорд мы не отдадим.
– Не забывайте про Джин.
Динни выпрямилась:
– И она не отдаст. Тесбери – такой же древний род, как и мы.
– Допустим. Но Джин удивительно многосторонняя и энергичная особа. Она не согласится прозябать.
– Жить в Кондафорде не значит прозябать.
– Не горячитесь, Динни. Я думаю только о вашей пользе. Если вас выставят, я обрадуюсь не больше, чем если Кит лишится Липпингхолла. Майкл решительно ненормальный. Он заявляет, что если уж он – один из столпов страны, то ему жаль её. Какая глупость! Никто, кроме меня, никогда не узнает, какое он чистое золото! – прибавила Флёр с неожиданно глубоким чувством; потом, видимо перехватив удивлённый взгляд Динни, спросила: Значит, я могу отшить американца?
– Можете. Три тысячи миль между мной и Кондафордом!.. Не выйдет, мэм.
– По-моему, вам следовало бы сжалиться над беднягой. Он ведь поведал мне, что вы, как он выражается, его идеал.
– Опять это слово? – воскликнула Динни.
– Да, термин неудачный. Но он прибавил, что сходит с ума по вас.
– Велика важность!
– В устах человека, который едет на край света разыскивать истоки цивилизации, это, вероятно, всё-таки важно. Большинство из нас согласилось бы поехать на край света, только бы их не разыскивать.
– В тот день, когда прекратится история с Хьюбертом, я порву с Халлорсеном, – объявила Динни.
– Думаю, что для этого вам придётся надеть фату. Вы будете прелестны в ней, когда под немецкую музыку выйдете с вашим моряком из деревенской церкви, как в добрые феодальные времена.
– Я ни за кого не собираюсь замуж.
– Это будет видно. Пока что не позвонить ли нам Эдриену?
У Эдриена ответили, что его ожидают к четырём. Динни попросила передать, чтобы он зашёл на Саут-сквер, и отправилась собирать свои вещи. В половине четвёртого она спустилась вниз и увидела на вешалке шляпу, поля которой напомнили ей нечто знакомое. Она, крадучись, повернула назад к лестнице, как вдруг услыхала:
– Вот замечательно! Я так боялся, что не застану вас.
Динни подала Халлорсену руку, и они вместе вошли в гостиную Флёр, где на фоне мебели времён Людовика XV он показался ей до нелепости мужественным.
– Я хотел сообщить вам, мисс Черрел, что предпринято мною в отношении вашего брата. Я условился с нашим консулом в Ла Пас. Он разыщет Мануэля и передаст по телеграфу его показания под присягой о том, что на капитана бросились с ножом. Для разумных людей этого достаточно, чтобы оправдать вашего брата. Я пресеку эту идиотскую историю, хотя бы мне самому пришлось поехать в Боливию.
– Я вам так благодарна, профессор.
– Пустое! Теперь я готов сделать для вашего брата всё что угодно. Я полюбил его, как родного.
Эти зловещие слова были произнесены так просто, с такой душевной широтой и щедростью, что Динни почувствовала себя маленькой и жалкой.
– Вы нехорошо выглядите, – неожиданно объявил американец. – Если что-нибудь случилось, скажите мне, и я всё улажу.
Динни рассказала ему о возвращении Ферза.
– Такая красивая леди! Скверное дело! Впрочем, может быть, она любит его и ей потом станет, наоборот, легче.
– Я буду жить у неё.
– Вы молодчина! Капитан Ферз опасен?
– Пока неизвестно.
Халлорсен сунул руку в задний карман и вытащил миниатюрный пистолет:
– Положите в сумочку. Меньшего калибра не бывает. Я купил его на то время, пока я здесь, убедившись, что в вашей стране люди ходят без ружей.
Динни рассмеялась.
– Благодарю вас, профессор, но он обязательно выстрелит там, где не нужно. И потом, если бы мне даже угрожала опасность, воспользоваться им было бы нечестно.
– Вы правы. Мне это не пришло в голову, а вы правы. Человек, поражённый таким недугом, заслуживает бережного обращения. Но мне очень неприятно знать, что вы можете подвергнуться опасности.
Вспомнив наставления Флёр, Динни отважно спросила:
– Почему?
– Потому что вы мне дороги.
– Страшно мило с вашей стороны. Но вам не следует забывать, что я не товар на брачном рынке.
– Каждая женщина – такой товар, пока не вышла замуж.
– Кое-кто полагает, что лишь тогда она им и становится.
– Видите ли, мне лично адюльтер не нужен, – серьёзно сказал Халлорсен. – Ив вопросах пола, и во всём остальном я люблю, чтобы сделка была честной.
– Надеюсь, что вам удастся заключить её.
Он выпрямился:
– Я хочу заключить её с вами. Имею честь просить вас стать миссис
Халлорсен, и, пожалуйста, не говорите сразу "нет".
– Я должна это сказать, раз вы хотите честной сделки, профессор.
