Наверно, и папа тоже повлиял на меня, пробудив если не честолюбие, то любопытство…
Перед самым моим отъездом, как видно, желая выставить своего приятеля в выгодном свете, папа сообщил мне забавную вещь: будто бы Молачек признался ему, что не ревнив.
Мне горько было слышать это. Значит, он меня совсем не любит, ибо любовь всегда ревнива, — и ему нужна не жена, а красивая кукла и состояние. Но, боюсь, папа сам выдумал это, рассчитывая расположить меня в его пользу.
Я хотела завтра же уехать, но мама упросила меня остаться. Погода мерзкая. Идет мокрый снег, метет…
15 ноября
По приезде домой я не застала папу, благодаря чему могла немного отдохнуть и прийти в себя. Вернувшись в полночь, когда я уже лежала в постели, он попросил через Юльку разрешения зайти хотя бы на минутку.
— Ну как съездила? — спросил он. — Что сказали мать с теткой?
— Они не знают барона, но обе отговаривают меня идти за него.
— Так я и предполагал… Он не в их вкусе.
— Я тоже далеко не в восторге от него. Папу так и передернуло.
— Ну, хорошо, какое ждет тебя будущее? — с раздражением спросил он. — Мы с матерью состаримся и помрем, ты останешься одна, как перст на белом свете — ни родных, ни близких. Облапошат тебя разные авантюристы да прихлебатели, ксендз и тот станет с тебя деньги тянуть…
— А кто поручится, что барон Молачек не авантюрист? — отвечала я. — Что он из себя представляет, откуда взялся, никому не известно.
— Что ты городишь? — вскричал отец и воздел от возмущения руки. — То, чего достиг человек в настоящем, лучшее свидетельство его прошлого. Теперешнее положение барона рекомендует его с самой хорошей стороны. Придворных званий и титулов не удостаивают проходимцев…
— На этот счет существуют разные мнения…
— Теперь выслушай меня и не перебивай, — напоследок сказал отец. — Барон, человек в высшей степени деликатный и щепетильный, обратился к самому гофмейстеру… графу, которого все знают, и попросил замолвить за него словечко. Так вот, гофмейстер собственной персоной прибыл сюда в качестве свата. Какое тебе еще нужно поручительство?
Видя, что я устала и хочу спать, отец пожелал мне спокойной ночи, отложив разговор на завтра.
16 ноября
Сегодня у нас обедал граф, он когда-то был знаком с папой… Вместе с ним прибыл и мой Молачек. Вчера, предуведомляя меня о предстоящем визите, папа сказал, что гофмейстер двора его императорского величества приехал с единственной целью походатайствовать за своего друга. Хотя они явились одновременно и, видимо, коротко знакомы, Молачек в присутствии гофмейстера стушевался и сник, а тот ни словом не обмолвился о своем друге.
Такая странная — безмолвная — рекомендация неприятно меня задела, и после обеда, когда подали черный кофе, я подсела к графу в надежде вызвать его на разговор о бароне.
Судя по всему, граф человек почтенный и принадлежит к большому свету. Когда мы с ним уединились, он с нескрываемым любопытством посмотрел на меня и пробормотал какую-то любезность, вроде того что, дескать, рад за барона, который удостоился счастья назвать Своей женой такую очаровательную особу. Я сочла нужным дать ему понять, что это дело еще не решенное. При этом я испытующе посмотрела на него. И по лицу его пробежала тень смущения. Я ждала, что он скажет о Молачеке, и, путаясь в словах, он заверил меня, что барон увлечен мной… сочтет за честь… будет бесконечно счастлив… и тому подобное; ничего более определенного я от него не Услышала.
Вместо обстоятельного разговора о бароне, на который я рассчитывала, но который граф счел излишним, он стал распространяться об удовольствиях столичной жизни.
— По моему глубочайшему убеждению, жить стоит только в большом городе. А в таком захолустье, как Львов, pardon de l'expression[70] нет ни прелести деревенской жизни, ни удовольствий городской. Надеюсь в самое ближайшее время видеть вас в Вене, — сказал он таким тоном, словно уже все решено и он приехал нас благословить.
После обеда он распрощался и был таков.
Проводив его, отец вернулся с торжествующим видом. Теперь, считает он, никаких сомнений быть не может.
Я сказала, что не удовлетворена разговором с графом, но он рассердился. Мне это уже порядком надоело, — так или иначе, пора кончать.
17 ноября
Ни минуты нет покоя.
В полдень доложили о бароне. Я поняла: настал решающий миг, и попыталась собраться с мыслями, но, сама не знаю почему, меня охватило смятение, и, выйдя к нему, я не была уверена, отвечу ему отказом или согласием.
Я положилась на судьбу, — она всегда играла моей жизнью по своей прихоти, наверно, оттого, что обуздать ее у меня недоставало воли.
Лицо мое, когда я вышла к нему, не выдавало волнения, оно было, как всегда, спокойно, задумчиво, словно я ни о чем не догадываюсь. А он, точно в ожидании приговора, устремил на меня покорный, умоляющий взгляд. Признаться, его смиренная поза меня подкупила.
Я, как водится, заговорила о погоде. Но ему явно было не до светской болтовни.
— Вы, наверно, догадываетесь о цели моего визита, — после минутной паузы сказал он. — Моя судьба в ваших руках… Я не самонадеян и понимаю, что не достоин вас, но, поверьте мне, я сумею оценить вашу жертву и в благодарность посвящу вам остаток дней своих…
Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я протянула ему руку. Он судорожно схватил ее и поцеловал.
— Присядьте, пожалуйста, — сказала я, — мне хотелось бы оговорить некоторые условия…
— О чем вы говорите! Я заранее на все согласен. Ваша воля, ваше желание для меня — закон. У меня к вам только одна просьба: не откладывать свадьбу.
— Однако я считаю своим долгом предуведомить вас… — помолчав, начала я опять.
— Слышать ничего не желаю! — перебил он меня. — И клянусь исполнять все ваши желания. Даю вам честное, благородное слово!
Тут в комнату вошел папа — небось подслушивал под дверью — и кинулся обнимать и целовать сначала меня, потом будущего зятя. Лицо у него так и сияло от счастья. А у меня, как от недоброго предчувствия, сжалось сердце. Я высказала желание обвенчаться на дому, без посторонних и сразу же уехать в Париж.
Папа за то, чтобы сначала поехать в Вену и быть представленной ко двору, но у меня нет подходящего для такого случая наряда. Барон обещает все устроить. Папа будет нас сопровождать.
18 ноября
Скоро рождественский пост, и, если понадобится, барон намерен просить папского нунция в Вене разрешить нам обвенчаться. Свадьба состоится через две недели. Молачек (как это ужасно звучит: баронесса де Молачек!) едет по делам к себе в деревню, потом — в Вену и вернется за несколько дней до свадьбы. Мне не хотелось бы, чтобы о моей свадьбе знали в городе, но, боюсь, это уже ни для кого не тайна. Маленький городишко подобен пустой комнате, в которой малейший звук отдается гулко.
Послала Юзе записочку, прося ее наведаться ко мне, и она не замедлила прийти.
— Что я тебе скажу… — начала я, кидаясь ей на шею.
— Кажется, я догадываюсь, — отвечала она.
— Я выхожу замуж за барона, — сказала я и заглянула ей в глаза.
— Это уже окончательно решено?
— Да.
— Ну что ж, поздравляю тебя.
— А как ты на это смотришь? — спросила я.
— По-моему, для второго брака — это идеальный вариант. Человек он почтенный, солидный, говорят, состоятельный, со связями и в обществе держится очень мило. Представит тебя ко двору, и ты будешь пленять своей красотой столицу. Чего же еще можно желать?
В ее тоне мне почудилась ирония.
— Ты ведь в супружестве не искала любви, — продолжала она.
— Барон меня безумно любит! — вырвалось у меня.
— Это очень хорошо, а ты — его?
— Я уважаю его, и этого вполне достаточно, — сказала я.
— Ты права… — Юзя вздохнула и потупилась. — Любовь вероломна, она причиняет беспокойство… страдания… Она подобна недугу… умопомрачению… Избави нас бог от нее, — заключила она, и на глаза ее навернулись слезы.
— Юзя, что с тобой! — Я схватила ее руку.
— Не спрашивай ни о чем, прошу тебя! — сказала она и заплакала.
— Ты влюблена?
Она вскочила в испуге, приложила палец к губам, потом опять села. Мне стало жалко ее. Утерев слезы, она обняла меня, но так и не сказала ничего, несмотря на мои расспросы. Неужто опять гусар появился на горизонте? Нет, похоже, кто-то другой завладел ее сердцем. По правде говоря, прозаическая натура ее мужа не располагает к любви.
Прощаясь, она в порыве нежности опять стала обнимать и целовать меня.
— Если хочешь быть счастливой, слушайся голоса разума, а не сердца, заклинаю тебя, Серафина! — вырвалось у нее.
20 ноября
Ни минуты нет свободной, столько свалилось на меня дел! Итак, сначала решено ехать в Вену, и без нового платья, в котором приличествует появиться при дворе, никак не обойтись. На здешних портных нельзя положиться: они понятия не имеют, как надо быть одетой для такого случая, поэтому пришлось выписать платье из Вены. И вообще приходится обзаводиться множеством вещей. В доме целый день толчется народ. Без папы я совсем бы пропала: он у меня на посылках — бегает по городу, торопит мастеров, торгуется с лавочниками. Но ему это не в тягость: в награду его озарит благостный свет. Барон сказал: звание камергера ему обеспечено, и должность обещал такую, чтобы поскорей заслужить орден.
