Ознакомительная версия.
У очага раздался плач: ребенок проснулся, и Марнер, наклонившись, поднял девочку и посадил ее к себе на колени. Она обняла его за шею и все громче и громче кричала «мама», выражая этим, как все маленькие дети, испуг при пробуждении. Сайлес прижал ее к себе и почти бессознательно начал издавать нежные, успокаивающие звуки, в то же время вспомнив, что у него осталось немного каши, — ее можно согреть и накормить ребенка.
Весь следующий час Сайлес был очень занят. Он подсластил кашу ссохшимся коричневым сахаром из старого неиспользованного запаса и дал ее девочке. Малютка тотчас перестала плакать и, широко раскрыв голубые глаза, спокойно смотрела на Сайлеса, когда он кормил ее с ложки.
Затем она сползла с его колен и заковыляла по хижине, спотыкаясь, что заставило Сайлеса вскочить и ходить за ней из боязни, чтобы она не упала и не ушиблась. Потом она уселась на полу и начала стягивать с себя башмачки, поглядывая на Сайлеса и плача, словно хотела сказать, что ей больно. Сайлес снова посадил ее на колени, и его медлительный разум холостяка не сразу понял, что девочка жалуется на мокрые башмачки, которые сдавили ей ножки. Он с трудом снял их, и малютка тотчас погрузилась в блаженное созерцание собственных пальчиков, смехом выражая радость и зовя Сайлеса присоединиться к забаве. Тем временем промокшие башмачки навели Сайлеса на мысль, что ребенок шел по снегу и, значит, вошел или был внесен к нему в дом самым естественным путем. Под впечатлением этой новой мысли, не теряя времени ни на какие догадки, Сайлес взял ребенка на руки и направился к двери. Как только он отворил ее, снова раздался призыв «мама», которого ткач не слышал с тех пор, как ребенок проснулся от голода. Наклонившись, Сайлес мог различить следы ножек на чистом снегу, и они привели его к кустам дрока. «Мама!» — снова и снова кричала девочка, и так тянулась вперед, что чуть не выскользнула из рук Сайлеса. И тогда он заметил, что перед ним не просто куст, а еще и человеческое существо, голова которого лежит в ветвях дрока, а тело почти занесено снегом.
После раннего ужина веселье в Красном доме перешло в ту стадию, когда застенчивость превращается в легкую игривость, когда джентльменов, знающих о своих необыкновенных способностях, удается уговорить протанцевать матросский танец, когда самому сквайру больше не сидится за карточным столом и он начинает говорить громким голосом, рассыпая табак и похлопывая гостей по спинам. Это очень раздражало дядюшку Кимбла, который, будучи человеком весьма покладистым в трезвые деловые часы, за картами и коньяком всегда волновался, говорил резкости, недоверчиво тасовал карты перед сдачей противника и вытаскивал маленький козырь с видом невыразимого отвращения, будто в мире, где происходят подобные вещи, человеку остается только удариться в безудержный разврат. Когда вечер доходил до этой стадии непринужденного веселья, слугам, тяжелые обязанности которых кончались вместе с ужином, разрешалось получить свою долю развлечения и полюбоваться танцами, поэтому служебные помещения дома в это время пустовали.
В белый зал вели две двери, и обе были распахнуты настежь для большего притока свежего воздуха. Около одной из них толпились слуги и деревенские жители, а неподалеку от второй расположилась группа гостей, в центре которой Боб Кесс лихо отплясывал матросский танец. Сквайр, стоявший тут же, очень гордился своим бойким сыном и не уставал говорить, что Боб весь в него, каким он был в дни молодости, что означало в его устах высшую похвалу. Годфри стоял поблизости. Но он не любовался искусством брата, а, не отрывая глаз, смотрел на Нэнси, сидевшую среди гостей рядом со своим отцом. Годфри намеренно не подходил к Нэнси, потому что ему не хотелось быть предметом отеческих шуток сквайра на тему о женитьбе и о красоте мисс Нэнси Лемметер, так как эти шутки становились все более и более прозрачными. Он надеялся еще раз потанцевать с ней, когда окончится матросская пляска, а тем временем ему доставляло удовольствие тайно подолгу глядеть на нее.
Но вдруг, случайно оторвав взгляд от предмета своего созерцания, Годфри увидел нечто такое, что в этот миг показалось ему явлением из загробного мира. Это и было явление из той скрытой жизни, которая лежала подобно темному, глухому проулку позади красивого фасада, ласкаемого солнечным светом и взглядами восхищенных прохожих. Перед Годфри был его собственный ребенок на руках у Сайлеса Марнера. Годфри узнал девочку сразу, ни секунды не колеблясь, хотя не видел ее несколько месяцев. А когда у него возникла робкая надежда, что он, может быть, все-таки ошибается, к Сайлесу уже подошли мистер Крекенторп и мистер Лемметер, удивленные его странным появлением. Не в силах оставаться в стороне и боясь пропустить хоть одно слово, Годфри немедленно присоединился к ним. Он пытался овладеть собой, но сознавал, что если кто-нибудь взглянет на него, то сейчас же заметит, как побелели у него губы.
Однако в эту минуту взоры всех присутствующих были обращены на Сайлеса Марнера. Сквайр поднялся со своего места и сердито спросил:
— Что такое? В чем дело? Зачем вы здесь?
— Я ищу доктора… Мне нужен доктор, — обращаясь к мистеру Крекенторпу, проговорил Сайлес.
— Что же такое случилось, Марнер? — спросил пастор. — Доктор здесь, но объясните спокойно, зачем он вам.
— Там женщина, — понизив голос и дыша с трудом, ответил Сайлес, как раз когда к ним подошел Годфри. — Мне кажется, она мертвая… лежит мертвая в снегу у каменоломни… недалеко от моей двери.
Годфри был потрясен. В его мозгу в это мгновение мелькнула только одна страшная для него мысль: вдруг эта женщина не умерла. Это был недостойный страх — уродливый жилец нашел себе приют в добром сердце Годфри. Но сердце человека, который строит свое счастье на двуличии, открыто для дурных желаний.
— Тс-с! Тс-с! — остановил Сайлеса мистер Крекенторп. — Идите в прихожую, вон туда. Я пришлю к вам доктора. Нашел женщину в снегу и думает, что она умерла, — шепотом сообщил он сквайру. — Лучше как можно меньше об этом говорить, а то мы напугаем дам. Скажите им, что бедная женщина заболела от голода и холода. Пойду позову Кимбла.
Однако дамы уже подошли ближе, тесня друг дружку и сгорая от любопытства узнать, зачем явился в столь неурочный час одинокий ткач и кто была хорошенькая девочка. А малютка, немного испуганная, но довольная ярким светом и многочисленным обществом, то хмурилась и прятала личико, то поднимала головку и благодушно поглядывала вокруг, пока прикосновение или обращенное прямо к ней ласковое слово не заставляли ее сноба нахмуриться и решительно спрятать личико.
— Чей это ребенок? — одновременно спросили несколько дам, среди которых была и Нэнси Лемметер, обращаясь к Годфри.
— Не знаю… говорят, какой-то бедной женщины, которую нашли в снегу, — с величайшим трудом выговорил Годфри. Голос его дрожал. («В конце концов, может быть я и ошибаюсь», — поспешил он мысленно добавить, предупреждая упреки совести.)
— Тогда вам следовало бы оставить ребенка здесь, мастер Марнер, — посоветовала добродушная миссис Кимбл, не решаясь, однако, прикоснуться своим вышитым шелковым платьем к грязным лохмотьям девочки. — Я прикажу служанке унести ее.
— Нет… нет… я не могу расстаться с ней, я не могу отдать ее, — резко ответил Сайлес. — Она пришла ко мне… Я имею право оставить ее у себя.
Предложение взять ребенка застало Сайлеса врасплох, и слова, произнесенные им под влиянием внезапного внутреннего порыва, явились как бы откровением для него самого: за минуту до этого у Сайлеса не было никаких определенных намерений насчет ребенка.
— Слыхали вы что-либо подобное? — обратилась удивленная миссис Кимбл к своей соседке.
— Милейшие дамы, разрешите мне пройти! — сказал появившийся из карточной комнаты мистер Кимбл, раздосадованный тем, что его заставили прервать игру, но приученный многолетней практикой откликаться на самые неприятные вызовы и не выказывать недовольства даже в тех случаях, когда он был не совсем трезв.
— Не сладко сейчас выходить, а, Кимбл? — сказал сквайр. — Он мог бы сбегать за этим молодым человеком… твоим подручным… не помню, как его зовут.
— Мог бы? Какой толк говорить о том, что могло бы быть? — проворчал дядюшка Кимбл, поспешно направляясь к выходу вместе с Марнером, в сопровождении мистера Крекенторпа и Годфри. — Найди-ка мне пару теплых башмаков, Годфри! Одну минуту! Пошли сначала кого-нибудь к Уинтропам, пусть придет Долли, — неоценимая она женщина в таких случаях! Бен был здесь перед ужином; он ушел?
— Да, сэр, я встретил его, — сказал Марнер, — но я не стал объяснять ему, в чем дело. Я просто сказал, что иду за доктором, — он и говорит, что доктор у сквайра. Вот я и прибежал сюда. В кухне никого не было, мне и пришлось войти прямо в зал.
Ознакомительная версия.
