— Лучше бы этакое вообще не появлялось на свет.
— Чем бы вы его ни допекали, естества вам все равно не изменить.
Венцель обиженно надулся:
— Он сам всех допекает своими страховками и радиоштучками.
— А вам-то какое дело?
— Мне?.. Никакого…
— Но вы все время вмешиваетесь в дела, которые вас не касаются.
Он отмахнулся.
— Господин доктор! Да я-то кто такой?.. Попросту никто… Люди, люди не выносят этого Ветхи!
— Да, но до сих пор он жил спокойно, стоило появиться вам…
— Мне?.. Но, господин доктор!
— Кому же еще? Может быть, Мариусу?.
Он поскреб пятерней голову.
— С Мариусом-то какая история.
— Да, — сказал я, — это уже другая история — когда вы по указке Мариуса подбиваете парней к бунту.
— Мариус ничего не указывает, — почти презрительно бросил Венцель.
— Что же он делает?
Тут Венцель всерьез задумался и не сразу ответил:
— Мариус просто говорит то, что другие думают.
— Вот как? Эту дурацкую затею с золотом тоже придумали другие?
— То-то и оно, господин доктор, то-то и оно.
На его лице вновь заиграла привычная веселость, но па уме, как видно, были слишком серьезные вещи.
Я посмотрел вверх, в сторону Купрона. Вот он высится, скрывая золото в каменном чреве, и держит на своих зубцах тяжесть свинцового неба, он, глыба земная, извергнутая землей и подпирающая небо, чтобы оно не было поглощено алчущей силой земли. Великан, а может быть, великанша. Этого уже никто не знает. А рядом со мной стоял шельмоватый карлик с косой. Он тоже был исторгнут землей и теперь скашивал ее зеленую поросль.
— Да, — сказал он, — люди должны делать то, что думают.
— То, что думает Мариус…
— Это одно и то же.
Трапп, свесив язык, улегся на горячую землю. Он глухо ворчал, как будто сердился на самые недра земные.
— Если вы делаете то, что думаете, — ответил я Венцелю, — вам не избежать близкого знакомства с жандармерией. Насколько я знаю, кое-кто, очень скорый на исполнение замыслов, с этим уже столкнулся.
— Жандармы тоже так думают. — Он хитровато подмигнул мне. — Так же, как и вы, господин доктор.
— Такими шутками, Венцель, меня не втянуть в игру. То, что вы собираетесь преподнести Ветхи, обыкновенная подлость. А насчет авантюры с золотом могу вас лишь предостеречь.
Я считал своим долгом сказать ему это. Но с большим удовольствием я вырвал бы у него косу и сам бы пошел косить. Этот до странности тяжелый, свинцовый воздух горячими потоками ходил в моих легких, и, даже хорошо зная анатомию, я не мог постичь в тот момент, как дышит мое тело.
Он снова надавил каблуком на кротовый холмик, осклабился и после некоторого раздумья сказал:
— Людям всегда подавай что-нибудь новенькое, вот и пускай себе позабавятся.
— А вы не замедлите объявить это спасением человечества.
— Я — нет…
— Ну, значит, Мариус.
Он снова сделал цинично-презрительный жест:
— Возможно.
— А вы будете находить в этом забаву… Это жестокое удовольствие, Венцель.
— Мир должен идти вперед.
Первобытной, угрожающей мощью веяло от Купрона, от застывшего буйства скал, теснящих свинцовую синеву неба, пронизанных миллиониожильной жизнью деревьев, кустов и трав. И вдруг все это обернулось ехидной угрозой старца, который стягивает с себя тонкие одеяния жизни, разводит руки, выставляя, как броню, омерзительную наготу своего тела.
— Мир должен идти вперед, — повторил карлик с косой в руках.
Да, он должен идти вперед, беспрерывно оспаривать чудовищную мощь нагого старца, теснить его самого, — того, кто жуткой наготой смерти попирает радость цветения. Измотать его, одолеть, вырвать у него тайну золота, чтобы он уже не смог подняться, и небо слилось бы наконец с истомленной землей.
— Да, — сказал я, — мир должен идти вперед, но, вероятно, не так, как вы полагаете.
— Это не суть важно, лишь бы шел, — засмеялся он. — Хочу вам кое-что показать, доктор.
Он подошел к плетеному коробу и откинул крышку: в куче травы и листьев копошилось не менее дюжины черных, с прозеленью, раков; все они шевелили клешнями.
— Здесь, в ручье, наловил, — пояснил он, — это для Кримуса. Лопает за милую душу. Он и сам-то вроде рака.
Трапп обнюхал корзину.
Венцель поднес рака к самой его морде.
— Это вот луна-рыбка, — сказал он.
— Лучше бы гонялись за раками, чем за золотом. Так было бы разумнее.
Он снова ухмыльнулся.
— Раков тоже ищут под камнями.
— Но ловить раков — более безобидное занятие, по крайней мере, не натворите бед. До свидания. И не вздумайте задевать Ветхи.
— Слушаюсь, господин доктор! — крикнул он мне вслед, и, когда я обернулся, он стоял в позе часового, и коса в его руках сверкала изогнутым лезвием, как тонкий полумесяц, дерзнувший светить в синеве полуденного неба.
Недалеко от деревни на знакомом покатом лугу я увидел Мариуса. Он, крестьянин и батрак Андреас двигались ровным рядом на одинаковом расстоянии друг от друга, слаженно работая косами. За ними следовали Ирмгард и крестьянка, движения их длинных вил были не столь стройны и свободны, они разметывали укос. Издалека Мариуса легко было спутать с крестьянином. Ирмгард махнула мне рукой, возможно, даже крикнула, но все звуки безнадежно вязли в отяжелевшем, ленивом воздухе. Они просто валились наземь, будто их тоже засасывала земля.
Деревня совершенно вымерла. Можно было подумать, что полдень встретился с полночью — до такой темноты сгустился свет безоблачного дня, славший волну за волной, подобно беззвучному барабанному бою. В узкой полосе тени у стены трактира распластался Плутон, положив морду между передними лапами. Похоже, и он сердился на то, что делается в глубине земли. Он окинул меня печальным взглядом, но не потрудился подняться хотя бы для того, чтобы обменяться собачьими приветствиями с Траппом. Сегодня им нечего было сказать друг другу, а то, что они и могли бы сказать, скрывалось в земной толще, на которую они глухо рычали. Нечего было сказать и фрау Сабест. Она сидела в пустом зале трактира, глядя куда-то в пространство.
— Думаю, сегодня в амбулаторию никто не придет, — сказал я, чтобы как-то начать разговор.
— Никто, — отозвалась она.
— Подожду грузовика с пивом. Может, подбросит.
— Да, — ответила она.
Минуту спустя сказала:
— Петер сегодня работает на бойне.
— Вот это новость. Теперь-то он увидит, что такое кровь?
— Так ему Венцель велел.
— Стало быть, он передумал заниматься торговлей?
— Мариус сказал, что все лавки с барахлом надо позакрывать… Дескать, здесь они нужны одним только бабам.
— Вот как. А вам как это понравилось?
— Муж доволен.
— Доволен и тем, что не будет мелочной лавки?
Она улыбнулась.
— Пока что в трактире полно народу по вечерам… крестьяне приходят посмеяться над Венцелем. Правда, драки пошли уж очень жестокие.
— В прошлое воскресенье имел возможность убедиться.
Вскоре появился Сабест. На нем был повязан забрызганный кровью фартук, сбоку, как шпага, болтался длинный мясницкий нож. Он подсел к жене, обхватив красными ручищами ее пышные телеса, она хихикнула. В безмолвии затянувшегося полдня это прозвучало неожиданно и странно.
— Значит, дело пошло в гору, Сабест?
— Да, — сказал он. — Мариус — мировой парень, другие теперь времена.
— Но сам-то он в трактир ни ногой.
— Не беда. Хватает и прощелыги Венцеля, он даже к Кримусу сумел подъехать.
— А Кримус доволен.
— Еще бы. Малый вкалывает, как лошадь, а кроме того, будет добывать золото.
— Но это чревато осложнениями.
— Кто станет перечить? Эти, из Верхней деревни, отступятся… они, как бабы, всего на свете боятся.
— Как раз этого-то я не заметил.
Он поигрывал лезвием ножа.
— А не отступятся, придется пустить кровь… такое нынче время.
— Неужели вы забыли войну, Сабест?
Он выпятил мясистую нижнюю губу, пряча за ней улыбку, а рукой продолжал тискать жену.
— Войну? Нет, войну я не забыл.
— Так как же вас понимать?
— Знаете, господин доктор, я много чего забыл, считайте, все забыл… но кое-что все же осталось, да, осталось — это когда пахнет женщиной.
Он замолчал и высморкался самым незатейливым способом.
— Надо, чтобы опять пахло женщиной… на то и кровь потребна… не только телячья и свиная… когда я работаю на бойне, я чую, подошвами чую, господин доктор, чего хочет земля… если ее не напоить, она и нам не даст силы, тогда на кой мы бабам нужны, тогда все пойдет прахом.
Он не смеялся, хотя и тужился рассмеяться, его лицо выражало неподдельный ужас, а рука, обнимающая женщину, уже не тискала чужую плоть, но искала опоры.
— Вон как сосет снизу-то, — сказал он, показывая глазами на пол.
