Итак, первое стихотворение — плагиат до того беззастенчивый, что с ним может сравниться только идиллия ”Овечки”, принесшая столько славы госпоже Дезульер, хотя автором ее несомненно является Кутель{304}; разумеется, было бы несправедливо подозревать в том же грехе господина де Вольтера, известного своими блестящими способностями, плодовитостью и гением.
Честь имею оставаться и проч.
Монизо, адвокат”.
”В мадригале маркизе дю Шатле, сыгравшей в 1747 году в Со{305}, у герцогини дю Мэн, роль Иссе{306}, господин де Вольтер говорит:
Стать Фебом всей душою я желаю
Не с тем, чтоб править прозой и стихом —
Он эту власть отдал дю Мэну, знаю —
Иль мирозданье обходить кругом:
Я жить оседло в Со предпочитаю
Иль петь на лире и родному краю
Восторг внушать созвучьем дивных слов.
Затем лишь, чтобы слышать ежечасно
Иссе, которая влюбилась страстно
В него, счастливейшего из богов.
Мадригал этот, бесспорно, прелестен. Впрочем, он не стоил господину де Вольтеру большого труда. В его расторопной и услужливой памяти просто-напросто всплыло стихотворение Феррана, даровитого поэта, который умер в 1719 году, оставив среди прочих сочинений следующий мадригал, рядом с которым стихи господина де Вольтера кажутся пародией:
Амуром стать я всей душой желаю
Не с тем, чтоб править небом и землей —
Я и богов, и смертных забываю,
Когда Темиру вижу пред собой —
Иль взор закрыть повязкою глухой —
Темире в сердце не войдет измена —
Иль наслаждаться славою нетленной:
Я жить хочу, пока она жива.
Затем, чтоб, обретя колчан бесценный,
В нее послать все стрелы божества.
Господин де Вольтер без лишних церемоний извлекает из сочинений древних и новых авторов все, что найдет изящным, остроумным и любезным своему сердцу; не может быть никаких сомнений, что, следуя этому достохвальному обыкновению, он позаимствовал идею мадригала у Феррана. Вглядевшись внимательно в литературный венец господина де Вольтера, мы найдем там очень мало цветов, взращенных им самим. Впрочем, и сам Ферран в мадригале, о котором идет речь, недалеко ушел от Вольтера, ибо мысль и форму своего творения он почерпнул из прелестного десятистишия, которое еще в 1524 году, то есть двести сорок четыре года назад, посвятил предмету своей сердечной склонности, Диане де Пуатье, наш изящный Маро; в третьем томе его ”Сочинений” (Гаага, у П. Жосса и Жана Неольма, 1731) оно напечатано на странице 123:
Стать Фебом непрестанно я желаю
Не с тем, чтобы постигнуть свойства трав, —
Недуг, которым я давно страдаю,
Не уврачует ни один состав —
Иль в небе мчаться, ярко воссияв, —
Лишь на земле избавлюсь я от мук —
Иль на Амура навести свой лук:
Восстать на государя было б странно.
Затем хочу я Фебом стать, мой друг,
Чтоб быть любимым нежною Дианой.
Вы сами можете убедиться, сударь, что Ферран списал свое стихотворение у Маро. Впрочем, мадригал господина де Вольтера походит на Маро даже больше, чем на Феррана, ибо Ферран хотел быть Амуром, а Маро и господин де Вольтер — Фебами.
Фрерон”.
”Вы, конечно, читали, сударь, прелестный роман ”Задиг”{307}, и среди глав, поразивших вас своей изобретательностью, наверняка была глава ”Отшельник”. Так вот, эта очаровательная глава, каковую вы полагали большой удачей господина де Вольтера, почти дословно списана с оригинала, о котором этот великий копиист не проронил ни звука. Листая на днях прекрасные английские книги, которые Про-младший, книгопродавец с набережной Конти, выписывает из Лондона, я обнаружил небольшой томик под названием ”The works in verse and prose of dr. Thomas Parnell, late Archdeacon of Clogher” (”Сочинения в стихах и в прозе доктора Томаса Парнелла, архидьякона из Клогхиэ”); автор его скончался пятьдесят лет назад. В книге этой есть небольшая поэма в сто с лишним строк под названием ”Отшельник”; она-то и является тайной сокровищницей, откуда почерпнул свои богатства господин де Вольтер. Вы убедитесь в этом, сравнив двух ”Отшельников”.
ПАРНЕЛЛ:
В далекой пустыне жил с юных лет почтенный отшельник. <…> Однажды он покинул свою обитель, дабы узнать людей. <…> Он отправился в путь и шел целое утро, а в полдень, когда солнце высоко поднялось над землей, повстречал юношу.”Здравствуйте, отец мой”, — сказал незнакомец.”Здравствуй, сын мой”, — отвечал старец. Они разговорились и за увлекательной беседой не замечали трудностей пути. Несмотря на разницу в летах, они привязались друг к другу. Вскоре солнце зашло. В свете луны глазам путников предстал великолепный дворец; к нему вела роскошная аллея — кроны деревьев смыкались, образуя свод, внизу расстилался травяной ковер. Высокородный хозяин дворца всегда радушно встречал странников, однако гостеприимство его проистекало не из человеколюбия, а из тщеславия и суетности — ему нравилось выставлять напоказ несметные сокровища. Когда путники подошли к дворцу, слуги в богатых ливреях проводили их к хозяину, а тот пригласил их в роскошно убранную залу. Стол ломился от самых изысканных кушаний, щедрость хозяина превосходила все ожидания странников, мечтавших лишь о скромном ужине и крыше над головой. Затем старца и юношу проводили в предназначенные им покои; опустившись на пуховые перины и укрывшись шелковыми одеялами, они забыли об усталости и погрузились в глубокий сон. Когда они проснулись, на столе уже стоял завтрак. Хозяин велел подать путникам ароматнейшее вино в золотой чаше: отведав его, они покинули замок, исполненные довольства и признательности. Однако хозяину замка пришлось вскоре пожалеть о своей доброте, ибо он обнаружил пропажу золотой чаши — юный спутник отшельника украл ее. Отшельник был потрясен, когда юноша спустя некоторое время показал ему свою драгоценную добычу. Ужаснувшись в сердце своем, он от волнения не мог вымолвить ни слова, но не посмел расстаться с юношей. Он только сокрушенно пробормотал что-то сквозь зубы и взглядом дал юноше понять, как огорчает его низкий и подлый поступок, которым тот отплатил за гостеприимство.
Тем временем солнце внезапно скрылось, небо заволокли темные тучи. Поднялся ветер. Надвигалась буря, испуганные стада метались с жалобными криками, словно моля о пощаде.
Странники задумались о пристанище; оглядевшись кругом, они увидели вдали высокую гору, а на ней дом; там в полном одиночестве жил скупец, недоверчивый и жестокосердый. Не успели путники добраться до дома, как разразилась страшная буря: лил дождь, сверкали молнии, грохотал гром. Юноша и старик долго стучались в дверь, умоляя хозяина пустить их под крышу. Наконец в сердце скряги проснулось что-то похожее на сострадание; он осторожно приоткрыл дверь и впустил продрогших странников в дом. В очаге, освещая голые стены, горела жалкая охапка хвороста. На ужин хозяин дал им по ломтю черного хлеба и по глотку прокисшего вина; лишь только гроза начала стихать, он поспешил выпроводить незваных гостей. Отшельника поразило, что такой богатый человек ведет нищенскую жизнь.”Отчего, — размышлял он, — этот человек владеет столькими сокровищами и не пользуется ими, меж тем как многие люди лишены самого насущного?” Но еще сильнее его поразило то, что его юный спутник достал из-за пазухи чашу, принадлежавшую давешнему богачу, и подарил ее скряге — невеже и грубияну. Меж тем на лазурном небосклоне вновь засияло солнце, воздух наполнился благоуханием, поникшая было природа вновь засверкала всеми своими красками, и путники покинули убогий приют, хозяин которого с радостью закрыл за ними дверь.
Душу отшельника раздирали противоречивые чувства: он не мог объяснить поступков своего спутника, и не понимал, кто перед ним — преступник или безумец. Если преступник, он был достоин ненависти, если безумец — жалости; отшельник терялся в догадках. Снова настала ночь, землю окутал мрак. Путникам опять понадобился кров, и они нашли его. Дом этот был простой и опрятный, не слишком большой и не слишком маленький; ничто здесь не свидетельствовало ни о расточительности, ни о скупости: все говорило о том, что хозяин дома живет в покое и довольстве, что он рад гостям по доброте душевной, а не потому, что алчет похвал. Путники поздоровались и попросили хозяина приютить их, на что он ответствовал: ”Добро пожаловать; вы — служители того, кому мы обязаны всем в этой жизни, и я с радостью отдам ему свою лепту. От всего сердца приглашаю вас разделить нашу скромную трапезу”. Он приказал накрыть на стол. Зазвонил колокол, семья собралась за столом, и весь вечер гости и хозяева беседовали о добродетели, а перед сном вместе прочли молитву.
