Ознакомительная версия.
Крик исходил от Тидемана. Он лежал ничком. Видимо, обезумев, захотел каким-то образом стать незаметным. Его плечи ходили ходуном, и он орал прямо в землю. Изумленный переводчик уже было взялся поднять его. Но жена отстранила переводчика.
Подбежали несколько рабочих, они подумали, что он тоже ранен, и решили унести его. Но жена не подпускала к нему никого. Ее словно подменили: движения стали беспорядочными, торопливыми, и ей удалось заставить их уйти – столько силы и молящего страха было в ее глазах. Недоуменно покачивая головой, рабочие повернули обратно. Немного помедлив, переводчик побрел за ними, а женщина глядела им вслед, пока они не затерялись в лабиринте могил. Тогда она присела на ступеньку блиндажа и стала ждать.
* * *
Надвинулись сумерки, и Тидеман совсем притих. Он лежал на земле, как тогда, и звон колоколов, возвещавших вечернюю благодарственную молитву, плыл над барачным лагерем. Но женщина продолжала недвижно сидеть.
Наконец Тидеман пошевельнулся. Он попробовал приподняться, но не хватило сил. Через какое-то время снова попробовал. Жена не помогала ему. Она лишь забралась поглубже в темноту блиндажа.
Тидеман пополз по земле. Руками расшатал кусок деревянной обшивки. Он снова попытался встать на ноги, но опять не получилось. Он сидел и непрерывно разглаживал ладонями траву. Он поднял голову и медленно стал поворачивать ее – вправо, влево. И это длилось довольно долго.
Какая-то птица запела над головами этих двух людей. Руки Тидемана успокоились.
– Анна… – проговорил он, слегка удивившись.
Жена все еще молчала. Но когда она взяла его под руку, чтобы увести, ее лицо вдруг передернулось и, казалось, вот-вот распадется на части. Раз-другой она сильно качнулась.
* * *
Через несколько недель Тидеман мог вновь заняться своим крестьянским двором. Его жена все время отлично вела хозяйство: стадо рогатого скота пополнилось четырнадцатью телками, и, кроме того, она прикупила луг под выпас и несколько пахотных участков.
1931Аннета Штоль выросла в маленьком университетском городе в Средней Германии. Это была свежая, юная и смешливая девушка со светлым оттенком лица. Школу она посещала без особого рвения и питала слабость к сластям и кинофильмам. Ее другом детства был Герхард Егер, худой и долговязый мальчик, года на три постарше ее, большой любитель книг и серьезных разговоров.
* * *
Они были соседями, и их родители дружили. Так и получилось, что оба выросли вместе, как брат и сестра. Ее приключения были и его приключениями: заброшенные сады, извилистые улочки, воскресные дни с колокольным звоном, летние луга, сумерки, звезды, душистый воздух и напряженное, неизведанное очарование юных лет – все это было у них общим.
Позже их жизнь пошла по-другому. Девушка, не по годам взрослая и хорошенькая, обрела холодное самообладание шестнадцатилетней кокетки. Из открытого и такого знакомого сада детского товарищества она вдруг попала в область неясных и захватывающих тайн. Молодой Герхард Егер, еще недавно бывший ее старшим другом и защитником ее детства, теперь стал казаться ей беспомощным, намного более молодым, чем она сама, и даже почти смешным в своей нерешительной задумчивости. Ей нравилось только то, что шло гладко и без препятствий, и было нетрудно предсказать ее дальнейшее бытие. Оно представлялось вполне определенным, мирным и совершенно обыденным, с респектабельным супругом и здоровыми детьми.
Когда Герхард сдал университетские экзамены за первый семестр, они уже стали чужими друг другу.
Потом началась война. Весь городок заразился всеобщим лихорадочным возбуждением. С каждым днем все большее число абитуриентов заменяло пестрые студенческие фуражки на серые полковые шапки добровольцев, и на их мальчишеских лицах уже появилось выражение какой-то отрешенности, они выглядели серьезнее, старше, но и прекраснее в своей юношеской готовности принести себя в жертву. И все же они были еще слишком близки к школьным партам, к гребному клубу и вечерним эскападам – слишком близки к мирным временам, чтобы сколько-нибудь отчетливо понимать, что все это значит и куда они идут.
Герхард Егер оказался в числе первых добровольцев. Спокойного, неуверенного в себе, задумчивого юношу словно подменили. Казалось, он пылает каким-то внутренним огнем, правда, еще весьма далеким от необузданной восторженности университетских профессоров, охваченных военным угаром. Он и его товарищи видели в войне нечто большее, чем просто борьбу и самозащиту; для них она была великим прорывом в будущее, призванным смести устаревшие идеалы самодовольного и упорядоченного бытия, омолодить состарившуюся жизнь общества.
Воскресным днем они все вместе отправились на фронт. На вокзале собралось множество плачущих, взволнованных и ликующих друзей и родственников. Сюда пришел почти весь город. Везде были цветы, ветки со свежей зеленью торчали из стволов винтовок, играл военный оркестр, повсюду раздавались крики и призывы. Едва поезд тронулся, как Герхард Егер вдруг увидел на перроне Аннету, она шла рядом с окном его купе и махала рукой кому-то в другом вагоне. Он схватил ее за руку.
– Аннета…
Она рассмеялась и бросила ему остаток своих цветов.
– Привези мне что-нибудь приятное из Парижа!
Он кивнул, но уже ничего не мог ответить – поезд убыстрял ход, и над вокзалом стоял гул песен и звонкий грохот духового оркестра. Белое, трепыхавшееся на ветру летнее платье девушки было последним воспоминанием, которое он увез с собой.
В первые месяцы Аннета мало что слышала про Герхарда. Потом постепенно и все чаще от него стали приходить письма и открытки полевой почты. Ее это удивляло, она не могла понять, чего это он вдруг так часто пишет ей. Еще меньше она понимала, почему эти письма – и с каждым месяцем все более явственно – посвящены воспоминаниям об их совместном детстве. Она ожидала ярких описаний смелых атак и каждый раз бывала разочарована, читая лишь про то, что ей было хорошо известно и скучно.
* * *
В дни сражения во Фландрии бригада Герхарда понесла страшные потери. Через несколько дней его родителям пришло короткое извещение, что из двухсот только он и двадцать семь других пока еще не ранены. Аннета, в свою очередь, получила длинное письмо, в котором Герхард почти страстно пытался воскресить в ее памяти какое-то майское утро и вишню в цвету за обходной галереей собора. Аннета показала письмо Герхарда его отцу. Читая, тот в недоумении качал головой. Им владели более высокие идеалы, и он был бы счастлив, если бы его сын выказал хоть немного геройского духа. Пожав плечами, Аннета отложила это написанное убористым почерком письмо в сторону – она ничего не помнила про это майское утро.
Тем больше было изумление обоих, когда вскоре после этого они узнали, что в ходе фландрской битвы Герхард проявил такую отвагу, что прямо на поле боя был награжден и повышен в чине.
Вскоре он приехал на побывку домой: крепкий, стройный и загорелый, совсем не такой, каким Аннета могла представить его себе по письмам. В противоположность своему горделиво-болтливому отцу он стал вдвойне серьезен, порою даже как-то по-особенному рассеян и вообще не от мира сего. Оставшись в первый раз с Аннетой наедине, он повел себя довольно странно – битый час почти ничего не говорил, беспомощно озирался по сторонам, изредка неожиданно заглядывал ей прямо в глаза, а потом вдруг взял ее за руку и спросил, а не пожениться ли им. И очень упорно, хоть и негромко, продолжал настаивать на своем, даже когда услышал ее возражение, что они, мол, еще слишком молоды. Ему было девятнадцать, а ей не исполнилось и семнадцати.
В ту пору поспешные военные браки или помолвки не считались чем-то необычным, а были как бы составной частью всеобщей экзальтации. Несколько удивленная поначалу, Аннета быстро свыклась с этой мыслью, придя к выводу, что вообще-то действительно очень заманчиво оказаться среди всех своих школьных подруг первой замужней женщиной. Да ей и был вполне по душе этот мужественного вида офицер, в которого превратился некогда мечтательный Герхард ее детства. А большего, пожалуй, и не требовалось. Ее родители, состоятельные, добродушные, к тому же еще и патриоты, дали свое согласие на этот брак, даже обрадовались ему – предстоявшая свадьба давала повод для большого семейного праздника.
Торжество началось в полдень. Часа через два, во время свадебного обеда, принесли экстренный выпуск газеты, где сообщалось о новой крупной победе на Восточном фронте. Отец Герхарда распорядился принести еще и другие газеты и громко зачитал перед собравшимся обществом все корреспонденции на эту тему. Десять тысяч русских взяты в плен! Гости блаженствовали от избытка радостных чувств. Произносились речи, распевались патриотические песни, и Герхард в своем сером мундире являл собой воплощение идеалов, опьянявших их всех.
Ознакомительная версия.
