— Но тетя Полли ведь говорила, что он знает. Она сказала, что никто так не умеет лечить сломанные ноги!
— Да, да, милая, я тоже о нем это слышала. Но иногда даже самые лучшие врачи ошибаются. Ты просто не думай сейчас об этом.
— Но как же я могу об этом не думать? — всплеснула руками Поллианна. — Теперь это вообще единственное, о чем мне останется думать. — Она всхлипнула. — Ведь это значит, что я больше никогда не пойду в школу, не пойду в гости к мистеру Пендлтону, и навещать миссис Сноу не пойду. И вообще никуда не пойду.
Она отвернулась к стене и затряслась от плача. Так продолжалось с минуту. Потом, вдруг перестав плакать, она с еще большим ужасом поглядела на сиделку.
— Мисс Хант! — с отчаянием воскликнула она. — Но ведь я и радоваться теперь совсем перестану! Чему же радоваться, когда не можешь ходить.
Мисс Хант относилась к тому немногочисленму меньшинству, которое ничего не знало об игре. Зато, будучи профессиональной сиделкой, с прекрасно знала другое: нужно во что бы то ни стало успокоить больную. Вот почему, несмотря на растерянность, она потянулась к столику с лекарством и достала успокоительное.
— Ну, ну, милая, давай-ка примем с тобой вот это, — принялась ласково уговаривать она. — Потом мы с тобой отдохнем, а там и посмотрим что нам делать. Кто знает, может быть, все еще окажется совсем не так скверно. Всякое бывает, милая.
Поллианна послушно приняла лекарство, и запила водой из стакана, который вместе с порошком подала мисс Хант.
— Ну, да, теперь я вспомнила, — согласилась девочка. — Это, наверное, и имел в виду мой папа. Он часто говорил, что нет такой беды, которая хуже всех. Всегда можно найти что-нибудь посквернее. Правда, папе ни разу не говорили, что он никогда не сможет ходить. Просто не представляю, что он смог бы найти хуже этого?
Мисс Хант промолчала.
— Мисс Полли не забыла об обещании, которое дала мистеру Пендлтону. Но ей страшно было даже подумать о том, чтобы написать ему лично или, тем более, нанести визит. Вот почему сообщить хозяину Пендлтонского поместья о диагнозе доктора Мила мисс Полли поручила Нэнси.
Будь это раньше, такое поручение вызвало бы у Нэнси восторг. Еще бы: побывать в таинственном доме мистера Пендлтона и рассмотреть поближе хозяина! Но теперь ей было так тяжело, что она даже не огляделась вокруг, да и на мистера Пендлтона почти не смотрела.
— Я Нэнси, сэр, — почтительно потупившись, объявила она, когда Джон Пендлтон вышел в гостиную. — Мисс Харрингтон послала меня рассказать вам про мисс Поллианну.
— Прекрасно! — нарочито грубо произнес мистер Пендлтон, однако от Нэнси не укрылось, что он волнуется.
— Ох, нет, сэр, совсем не прекрасно! Напротив, все очень плохо. Вот так я вам и скажу, мистер Пендлтон, плохо, — всхлипывая, ответила Нэнси.
— Ты хочешь сказать… — начал мистер Пендлтон и, не договорив, умолк.
— Да, сэр, — горестно склонила голову Нэнси. — Он говорит, она больше никогда не будет ходить.
В гостиной наступила тишина, и они долго не решались ее нарушить. Наконец, мистер Пендлтон с отчаянием произнес:
— Бедная крошка! Бедная Поллианна! Нэнси взглянула на него и тут же опустила глаза. Она даже не представляла себе, что этот желчный человек, про которого говорили, что он зол на весь мир, может так искренне горевать.
— Как же это несправедливо, — немного помолчав, продолжал он, и голос его по-прежнему звучал неуверенно и глухо, — значит, никогда она больше не будет танцевать под лучами солнца! Бедная моя любительница радуг!
Он снова надолго замолчал.
— Надеюсь, хоть сама-то она пока не знает? — спросил он наконец.
— Знает, сэр! — горестно отозвалась Нэнси. — Все очень скверно вышло. Она все услышала. разрази гром эту кошку! Ой, извините меня, пожалуйста! — тут же спохватилась она. — Я просто хотела сказать, что кошка открыла дверь, я мисс Поллианна услышала их разговор.
— Бедная моя девочка, — вновь прошептал мистер Пендлтон.
— Ох, сэр, вы бы еще не то сказали, если бы только увидели ее. — Нэнси судорожно втянула воздух и продолжала: — Правда, сэр, я и сама ее видела только дважды с тех пор. Но и того было довольно, чтобы мое сердце надорвалось. Понимаете, для нее это совсем в новинку. И она все ломает голову, чего не сможет теперь делать. И чем больше она всего такого находит, тем ей становится тоскливее. И главное, сэр, она убивается, что теперь не сможет ничему радоваться. Ой, вы, может, и не знаете об ее игре!
— Нет, нет, я знаю, — поспешил заверить мистер Пендлтон.
— Ну, вообще-то она и впрямь почти всем рассказала, — продолжала Нэнси. — Но в том и беда, что теперь она сама в нее словно бы играть разучилась. Это очень ее беспокоит. Она говорит, что, сколько ни бьется, никак не может придумать, чему радоваться, когда она не сможет ходить.
— Ну, а почему она должна радоваться? — рявкнул Джон Пендлтон.
— Да мне тоже так поначалу казалось, сэр, — испуганно переминаясь с ноги на ногу, ответила Нэнси. — А потом мне стукнуло в голову, что сумей она снова чему-то порадоваться, и ей мигом бы полегчало. Вот я и решила ей напомнить.
— Напомнить? О чем ты там могла ей напомнить? — кинув на Нэнси исполненный ярости взгляд, спросил Пендлтон.
— О том, как она других учила играть в свою игру. Ну, там, миссис Сноу и остальных, сами ведь знаете… Но наша крошка, мой ягненочек, она только заплакала и сказала, что, когда с ней случилась эта беда, все стало как-то по-другому, чем раньше. Она, мол, теперь поняла, ^то одно дело учить других инвалидов на всю жизнь, как радоваться, и совсем другое — когда сама становишься инвалидом. Сколько наша крошка ни твердила себе, как рада, что другим людям легче, чем ей самой, ей отчего-то легче так и не стало. И она по-прежнему не может думать ни о чем, кроме как о том, что никогда больше не встанет и не пойдет…
Нэнси замолчала. Молчал и мистер Пендлтон. Он сидел в кресле, закрыв руками лицо.
— Ну, тогда я ей напомнила, — глухо продолжала Нэнси, — как она раньше все твердила мне, что чем труднее приходится, тем интересней игра. Но она сказала, что и на это теперь глядит по-другому. Потому что теперь смекнула, что, когда и впрямь трудно, играть совсем не хочется. Ну, я должна идти, сэр, — неожиданно объявила она и поспешно побежала к двери.
У самого порога она обернулась и робко осведомилась:
— Видать, сэр, я не могу признаться мисс Поллианне, что вы снова виделись с Джимми Бином?
— Очень бы удивился, если бы ты смогла об этом сказать, когда я его не видел, — буркнул мистер Пендлтон. — А с какой стати тебя это интересует?
— Да ни с какой, сэр. Просто это очень мучает нашу мисс Поллианну. Она так убивается, что больше не сможет сама привести его к вам. Она говорит, что однажды приводила его. Но ей тогда показалось, что он проявил себя как бы не с лучшей стороны. Она опасается, что теперь вы посчитаете его неподходящим для «присутствия ребенка в доме». Это она так сказала, а я, право, сэр, не знаю, что за присутствие такое?
— Неважно. Я знаю, что она имела в виду.
— Ну, вот, сэр, словом, она хотела еще раз, привести его к вам, чтобы вы сами убедились, какое это «чудесное присутствие ребенка в доме». Но теперь она не может, чтоб этот автомобиль гром разразил, ой, простите, сэр! Ну, до свидания!
Быстро прикрыв за собой дверь гостиной, Нэнси миновала холл и выбежала на улицу.
Вскоре о болезни Поллианны знали уже почти все в Белдингсвилле. Никогда раньше город этот на проявлял такого дружного сочувствия. Многие успели познакомиться с Поллианной, а те, кто не знали ее лично, все равно были наслышаны о ней и, встречая ее на улице, словно заражались от нее радостью, ибо ее веснушчатое личико почти всегда озаряла улыбка. Многие знали и об ее удивительной игре. Словом, одна мысль о том, что никогда больше по улицам городка не пробежит эта чудесная девочка, заставляла всех роптать на судьбу.
Обсуждая горестное известие в кухнях, гостиных, на задних дворах, женщины, не таясь, плакали. На перекрестках, в кафе, магазинах ту же новость обсуждали мужчины. Многие из них тоже плакали, но только украдкой. Когда же вслед за известием об ужасном диагнозе доктора Мида разошелся рассказ Нэнси «как убивается бедная девочка, что больше ничему радоваться не сможет», люди стали проявлять еще больше сочувствия.
Как это часто бывает в подобных случаях, многим друзьям Поллианны одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Вот так и получилось, что Харрингтонское поместье, к великому изумлению хозяйки, превратилось в некое место паломничества. Мисс Полли стало казаться, будто она только и делает, что принимает визиты, причем многих из визитеров она почти не знала. Мужчины, женщины, дети. Мисс Полли даже и представить себе не могла, сколько у ее племянницы было знакомых. Одни из них заходили в гостиную и позволяли себе минут на десять присесть. Другие стояли у крыльца, теребя от смущения сумочки (если это были женщины) или шляпы (если это были мужчины). Некоторые передавали Поллианне книги, букеты цветов или какое-нибудь лакомство. Иные открыто плакали, другие, отвернувшись в сторону, принимались нарочито громко сморкаться. Но сколь бы по-разному ни вели себя многочисленные посетители, все они в подробностях расспрашивали о девочке и просили передать ей несколько слов, которые неизменно озадачивали мисс Полли.
