и поперек, щупать, стукать… Ну, что там смотреть? Никуда он, пес этакий, не годен (то есть вообще–то он годен, но в солдаты не годится). Один из членов присутствия попытался, правда, заявить: «Годен!» Но доктор его тут же оборвал: «Не годен!» И вот один твердит: «Годен!», другой: «Не годен!» «Годен!» — «Не годен!» Пока сам губернатор не поднялся с места, посмотрел и сказал:
— Совершенно не годен!
Иначе говоря, ни к черту он не годится! Я тут же отправил домой телеграмму, конечно иносказательную: «Поздравляю! Товар окончательно забракован».
И вот должно же на мое счастье случиться так, что моя телеграмма попала не ко мне домой, а к моему двоюродному брату, однофамильцу, богачу и порядочной, извините, свинье. Удивительного, правда, тут нет ничего, он торгует волами, недавно отправил в губернию партию скота и ждал телеграммы — глаза все проглядел! Можете себе представить, каково у него было на душе, когда ему вручили мою депешу: «Товар окончательно забракован». Я думал, он съест меня живьем, когда я вернулся домой. Нахальство? На что способен богач, свинтус, торгующий волами! Мало того что он перехватывает чужие телеграммы, так я же, выходит, еще и виноват!..
Теперь вернемся снова к тому времени, когда я, не теперь будь сказано, жил в Воротиловке, а мой Ицик, то есть Алтер, был еще совсем ребенком.
В один прекрасный день в городе затеяли какую–то ревизию, что ли… Ходили из дома в дом и переписывали всех от мала до велика: как звать, сколько лет, сколько детей, мальчиков и девочек, как их зовут… Когда дошло до моего Ицика и спросили, как его звать, моя жена, дай ей бог здоровья, возьми да и брякни:
— Алтер!
А переписчику и дела мало: говорят «Алтер», он и записал: «Алтер».
И вот через год после освидетельствования в губернии прибывает новая весточка: разыскивают моего сына Алтера и приглашают его в Воротиловку — отбывать воинскую повинность! Вот так история! Даже не снилось! Здравствуйте пожалуйста! Новая личность — реб Алтер!
Короче говоря, что тут долго рассказывать, — зовут Ицика, то есть Алтера, снова отбывать воинскую повинность! Жена убивается, невестка падает в обморок: как же так? Где же это слыхано! Ведь это же — весь мир изъездить из конца в конец… Единственный сын, чистый, настоящий, безусловный перворазрядник, должен три раза подряд являться в воинское присутствие! Но говори по–турецки, говори по–татарски, а толку–то что? Тогда я сунулся к нашему «обществу», поднял крик и с трудом добился, что десять человек согласились присягнуть и подписаться в том, что им известно, что Ицик — это Авром–Ицхок, и что Алтер, Ицик и Авром–Ицхок — это одно и то же лицо!
Получив такую бумагу, я отправился с ней в Воротиловку. Приехал туда — встречают как дорогого гостя! Как поживаете, реб Иосл? Что поделываете у нас? Но я говорить не хочу, на что это мне? Лучше, если об этом знать не будут.
— Ничего, — говорю, — мне тут к одному барину надо…
— Насчет чего?
— Насчет проса. Купил просо, дал задаток, а не видать ни проса, ни задатка; нет, как говорится, ни бычка, ни веревочки!
И отправляюсь прямо в присутствие. Прихожу и застаю там писаря, из тех, знаете ли… Подаю мою бумагу. А он прочитал, да как вспылит, да как швырнет бумагу, да как накинется.
— Ступайте, — говорит, — ко всем чертям с вашими именами и со всеми вашими еврейскими фиглями–миглями! Отвертеться хотите, жиды–мошенники! Авром превращается у вас в Ицхока, Ицхок — в Ицика, а Ицик — в Алтера! Нет, голубчики, у нас эти штучки не пройдут! Шахер–махер…
Ну, думаю, коль скоро речь зашла про «шахер–махер», значит он насчет целкового намекает… Достаю монету и хочу сунуть ему в руку.
— Извините, — говорю я тихонько, — ваше высокоправожительство!..
А он как вскочит с места да как закричит:
— Взятки?!
Сбежались другие писаря и, что тут рассказывать, выставили меня… Вот несчастье! Надо же было мне напороться на бессребреника!
Положим, это так только говорится: «бессребреник»… Нашел я человечка, через которого он все–таки берет… Но помогло это, как мертвому припарки. Тем и кончилось, что есть, мол, у меня еще сын по имени Алтер. Так что извольте его представить в Воротиловку для отбывания воинской повинности! Хорошо, не правда ли?
Как я пережил тот год, — сам не пойму! Крепче железа надо быть! Хотя, с другой стороны, чего я, глупец этакий, боюсь? Призывайте хоть десять раз, — я–то ведь знаю, что никуда он, пес этакий, не годится! (То есть как сказать… Вообще–то он годится, но в солдаты не годен.) Тем более что его уже два раза забраковали. Но опять–таки думаешь: чужой город, в присутствии полно «бессребреников», — мало ли что может случиться?..
Однако велик наш бог! Мой Алтер, то есть Ицик, снова тянул жребий, снова явился на прием, и господь бог совершил чудо: Воротиловское присутствие тоже сказало: «Не годен!» — и выдало ему белый билет. Так что у нас уже, с божьей помощью, два белых билета!
Приехали домой — радость и веселье! Устроили пир, созвали чуть ли не весь город, плясали до утра… Кого мне теперь бояться? И кто может сравниться со мной? Царь!
Теперь вернемся к моему Айзику, царство ему небесное, тому, который в детстве опрокинул на себя самовар. Сейчас услышите интересную историю.
Понимаете, поди будь пророком и угадай, что замечательный казенный раввин в Воротиловке забыл вычеркнуть покойного из метрических книг. Оказалось таким образом, что за мной числится долг — сын Айзик, который обязан призываться в нынешнем году! Вот так бомба! Несчастье какое–то на мою голову! Какой может быть Айзик? Тот уже давным–давно на том свете!
Толкую об этом с нашим казенным раввином, советуюсь, как быть? А он говорит:
— Нехорошо!
— Почему, — говорю, — нехорошо?
— Потому, — отвечает он, — что Айзик и Ицик — одно и то же имя.
— Как же это, умник
