Лоранса согласилась; старик отвез ее и г-жу д'Отсэр в свой особняк, и в этом доме адвокаты и обитатели Сен-Синя прожили все то время, пока длился процесс. После обеда Борден попросил Лорансу в точности рассказать ему без свидетелей все обстоятельства дела, не опуская ни малейшей подробности, хотя о некоторых предшествующих событиях он и молодой адвокат уже узнали со слов маркиза во время переезда из Парижа в Труа. Грея ноги у огня, Борден слушал девушку без всякой напускной важности. А внимание молодого адвоката поневоле раздваивалось между мадмуазель де Сен-Синь, вызывавшей его восхищение, и обстоятельствами дела, в которые необходимо было вникнуть.
— И это действительно все? — спросил Борден, когда Лоранса изложила все подробности драмы так, как они рассказаны в этой повести.
— Все, — ответила она.
На несколько минут в гостиной дома Шаржбефа воцарилось глубокое молчание; здесь разыгрывалась одна из наиболее тяжелых и притом необычных сцен, какие изредка выпадают на долю человека. О всяком деле, еще до решения суда, адвокаты уже имеют свое суждение, подобно тому как врачи предвидят смерть больного еще до начала той борьбы, которую они поведут с природой. Глаза Лорансы, супругов д'Отсэров и маркиза были прикованы к пергаментному, рябоватому лицу престарелого прокурора, который сейчас решит вопрос: жизнь или смерть. Г-н д'Отсэр отер капли пота, выступившие у него на лбу. Лоранса взглянула на молодого адвоката и заметила, что лицо его омрачилось.
— Ну как, дорогой Борден? — молвил маркиз, протягивая табакерку, из которой прокурор рассеянно взял щепотку.
Борден потер себе ногу, обтянутую толстым черным чулком из грубого шелка, — он был в коротких суконных черных панталонах и во фраке так называемого французского покроя — и обвел своих клиентов многозначительным взглядом, придав ему опасливое выражение; но этот взгляд обдал их холодом.
— Вы хотите, чтобы я проанализировал все это и откровенно высказал свое мнение? — спросил он.
— Ну, конечно, господин Борден, — ответила Лоранса.
— Все хорошее, что вы сделали, превращается в улики против вас, — сказал тогда старый юрист. — Спасти ваших родственников нельзя, можно только добиться смягчения наказания. Вы велели Мишю распродать всю его недвижимость — и это будет принято за неоспоримое доказательство ваших преступных планов в отношении сенатора. Вы отослали в Труа своих слуг нарочно, чтобы не иметь свидетелей, и это покажется тем правдоподобнее, что соответствует действительности. Старший д'Отсэр сказал Бовизажу роковые слова, которые погубят всех вас. Столь же опасное замечание вы сделали у себя во дворе, и оно еще задолго свидетельствовало о ваших дурных намерениях в отношении Гондревиля. Что касается вас самой, графиня, то в ту минуту, когда было совершено нападение, вы стояли на страже, и если вас не привлекают к ответственности, то лишь потому, что не хотят вмешивать в дело лицо, которое может вызвать сочувствие.
— Тут защита невозможна, — сказал господин де Гранвиль.
— Тем более, — продолжал Борден, — что нельзя сказать правду. Мишю, господа де Симезы и д'Отсэры должны просто утверждать, что они вместе с вами провели часть дня в лесу, а потом приехали завтракать в Сен-Синь. Но где свидетели, что в три часа дня, когда было совершено нападение, все вы находились в лесу? Только Марта, жена одного из обвиняемых, двое Дюрие и Катрин, ваши слуги, да господин д'Отсэр с супругой, а они — родители двух обвиняемых. Такие свидетели не представляют ценности; закон не допускает их в качестве свидетелей обвинения, здравый смысл отвергнет их показания, данные в вашу пользу. Если, упаси бог, вы скажете, что ездили в лес, чтобы откопать миллион сто тысяч франков золотом, вы отправите всех обвиняемых на каторгу как воров. Общественный обвинитель, присяжные, судьи, публика и вся Франция решат, что золото вы вывезли из Гондревиля и похитили сенатора для того, чтобы осуществить это преступление. Сейчас для обвинения еще многое представляется туманным; если же сказать чистую правду, все станет ясно: все темные стороны дела присяжные объяснят грабежом, ибо по нынешним временам всякий роялист — разбойник. В теперешнем виде преступление представляется местью, вызванной данным политическим положением. Виновным грозит смертная казнь, но никто не назовет ее позорной; если же сюда примешается похищение денег, которое никак не может считаться законным, вы лишаетесь преимуществ, связанных с сочувствием, которое вызывают к себе осужденные на смерть, если мотивы преступления понятны. В первую минуту, когда вы могли показать тайник, план леса, жестяные трубки, золото, объяснить, где именно вы провели день, можно бы еще кое-как оправдаться перед беспристрастными судьями; но при том, как все сложилось сейчас, — приходится молчать. Дай бог, чтобы ни один из шести обвиняемых не проговорился; во всяком случае, мы постараемся извлечь все возможное из их показаний.
Лоранса в отчаянии ломала руки, обратив к небесам скорбный взгляд, ибо теперь она увидела всю глубину пропасти, в которую были ввергнуты ее братья. Маркиз и молодой защитник не могли не признать правоту зловещих рассуждений Бордена. Старик д'Отсэр плакал.
— Как было не послушаться аббата Гуже, когда он советовал им бежать? — сказала обезумевшая от горя г-жа д'Отсэр.
— О, если вы могли помочь им бежать и не сделали этого, значит, вы сами их погубили, — воскликнул бывший прокурор. — Неявка обвиняемого всегда влечет за собою отсрочку. Располагая временем, люди невинные получают возможность внести ясность в свое дело. А это дело представляется мне самым темным за всю мою жизнь, хоть я на своем веку распутал их немало.
— Оно для всех необъяснимо, даже для нас самих, — сказал г-н де Гранвиль. — Если обвиняемые непричастны к преступлению, значит, оно совершено кем-то другим. Однако нельзя допустить, что пять человек прибыли откуда-то как по волшебству, добыли себе лошадей, подкованных совершенно так же, как лошади обвиняемых, воспользовались сходством с пятью дворянами и куда-то упрятали Малена и все это только для того, чтобы погубить Мишю, господ д'Отсэров и де Симезов. Видимо, незнакомцы, действительные преступники, решив принять облик пятерых невинных, руководствовались какою-то определенной корыстью; чтобы отыскать этих людей, чтобы напасть на их след, нам потребовалось бы, как и правительству, столько же агентов и столько же глаз, сколько имеется сел и деревень на двадцать лье в окружности.
— Это неосуществимо, — сказал Борден, — об этом и думать нечего. С тех пор как общество изобрело Правосудие, ему никогда не удавалось предоставить несправедливо обвиняемому такие же возможности, какими располагает чиновник в борьбе с преступлением. Правосудие не двусторонне. У защиты нет ни шпионов, ни полиции, она не располагает никакой общественной силой, действующей в интересах ее клиентов. Единственное, чем располагает невинность, — это здравым смыслом; но здравый смысл, если и может повлиять на судей, часто оказывается бессильным в отношении предубежденных присяжных. Против вас вся страна. Восемь присяжных, утвердивших обвинительное заключение, — владельцы национализированных земель. Среди присяжных мы опять-таки встретим на суде людей, которые купили национальное имущество или торгуют им, или же чиновников. Словом, присяжные будут маленовские. Поэтому надо выработать строгий план защиты, — и не уклоняйтесь от него, хотя бы вам и суждено было погибнуть, при всей вашей правоте. Вас осудят. Мы кассируем приговор и постараемся задержать дело в кассационном трибунале как можно дольше. Если мне тем временем удастся добыть какие-нибудь доказательства в вашу пользу, вы сможете просить о помиловании. Вот вам анатомическое вскрытие этого дела и мое суждение о нем. Если мы восторжествуем (а в суде все возможно) — это будет чудо. Но ваш адвокат, больше чем кто-либо из всех мне известных, способен совершить это чудо. И я ему в этом помогу.
— У сенатора, вероятно, есть ключ к этой загадке, — сказал г-н де Гранвиль, — ибо мы всегда знаем, кто таит на нас злобу, и затем, за что именно. Подумайте только: в конце зимы он уезжает из Парижа, появляется в Гондревиле один, без свиты, сидит там целые дни с глазу на глаз со своим нотариусом и, так сказать, сам отдается в руки пяти неизвестных, которые похищают его.
— Разумеется, — согласился Борден, — его поведение не менее странно, чем наше; но как перед лицом целой страны, настроенной против нас, стать из обвиняемых обвинителями? Для этого нужна благожелательность правительства, его содействие и в тысячу раз больше улик, чем в обычном судебном деле. Я вижу здесь несомненную преднамеренность ваших неизвестных врагов, и притом самую изощренную, ибо они знали об отношении Мишю и господ де Симезов к Малену. Не произнести ни слова, ничего не украсть — в этом сказывается высшая осторожность. Тут под масками скрываются вовсе не простые грабители, тут что-то совсем другое. Но попробуйте сказать все это присяжным, которые будут вас судить!
