Не стану далее отвлекать и удерживать читателя от внимательного ознакомления с этим бесценным трудом. И все же я заклинаю публику поторопиться разобрать полный тираж, как только я его издам, поскольку я задумал начать более ценный эпос, а именно – историю Рима. В новом сочинении я намерен высмеять, разоблачить и явить в истинном свете все добродетели древних римлян, включая патриотизм, и подтвердить свои выводы оригинальными документами, которые сначала сам напишу, потом захороню в развалинах Карфагена, а после выкопаю, чтобы они походили на письма Ганнона Пунийского посланнику в Риме, из которых явствует, что Сципион был на службе у Ганнибала и что медлительность Фабия объясняется пребыванием оного на содержании того же полководца.
Не скрою: сие открытие разобьет мне сердце; однако поскольку нравственность лучше всего воспитывается на примерах того, как мало она заботила лучших из людей, я пожертвую самыми доблестными именами ради воспитания современного безнравственного поколения. И не сомневаюсь, что как только они научатся ненавидеть любимых героев древности, то станут достойными подданными самого благочестивого царя со времен Давида, который изгнал законную королевскую семью, а затем воспел в псалмах память о Ионафане, расположение которого и обеспечило ему трон.[12]
Сказка I
Вариация на тему тысячи и одной ночи
В давние времена у подножия великой горы Иргонкью раскинулось королевство Ларбидель. Географы, обычно не способные к точным сравнениям, говорили, что походило оно на футбольный мяч, по которому вот-вот ударят. На этот раз они не ошибались: гора в самом деле пнула то королевство в океан, и больше о нем никто ничего не слыхал.
Однажды юная принцесса Ларбиделя вскарабкалась на самую вершину горы, чтобы насобирать козьих яйц, бело`к которых замечательно выводит веснушки.
«Козьи яйца?» – спросите вы.
Они самые! Натуралисты утверждают, что все живое происходит из яйца. Козы с Иргонкью вполне могли быть яйценосны и держать яйца на солнце, пока из них не вылупятся козлята. Такова моя гипотеза; верю я в нее сам или нет – неважно. Я письменно опровергну и выставлю дураком любого, кто выступит против моего предположения. Еще не хватало, чтобы ученых обязывали верить собственным заявлениям.
Противоположный склон той горы населял народ, о котором жители Ларбиделя имели такое же смутное представление, как французская знать об Англии – для них это остров, до которого, как ни странно, можно добраться по суше. Не успела принцесса подойти к границе земель Кукуруку, как тут же была схвачена стражами. В нескольких словах ей объяснили, что обязаны препроводить в столицу и отдать в жены великану – своему господину и императору. Дело в том, что великан каждый вечер выбирал себе новую жену, чтобы та ночь напролет рассказывала ему истории, а наутро ей отрубали голову – уж каких только забав не придумают в брачную ночь! Принцесса робко поинтересовалась, чем длинные истории так привлекают их господина. Капитан стражей ответил, что его величеству не спится.
– Что ж, – молвила она, – его можно понять. Боюсь, я не умею рассказывать такие длинные истории, как восточные принцессы, зато помню наизусть всего «Леонида». Будь у вашего императора даже очень серьезная бессонница, против такого он едва ли устоит.[13]
Долго ли, коротко ли – пришли они во дворец. К превеликому удивлению принцессы, император оказался не то чтобы не великаном, а коротышкой каких-то пяти футов и одного дюйма росту; просто он был на два дюйма выше всех своих предшественников, и льстивые придворные нарекли его великаном, отчего император возомнил, что может свысока смотреть на всякого выше себя ростом. Принцессу немедля раздели и уложили в постель – так не терпелось его величеству услышать новую историю.[14]
– Свет моих очей, – начал император, – как тебя зовут?
– Я называю себя принцессой Гроновией, – ответствовала девушка. – Хотя настоящее мое имя – фрау Гронау.
– В чем же польза от имени, которым не зовут? И к чему выдавать себя за принцессу, если это неправда?
– Такой уж у меня романтический склад, – пояснила Гроновия. – Я всегда мечтала стать героиней романа, а для этого необходимо быть либо пастушкой, либо принцессой.
– Тогда возрадуйся! – воскликнул правитель. – Ты умрешь императрицей, даже не будучи ни принцессой, ни пастушкой. Только скажи, что за высокий умысел заставил тебя столь неоправданно удлинить себе имя?
– У нас такая семейная традиция, – отвечала принцесса. – Все мои предки были учеными и писали о римлянах. Добавление латинских окончаний делало их имена похожими на классические и придавало бо`льший вес тому, что они писали.
– Что за несусветная чушь, – нахмурился император. – Похоже, твои предки были теми еще прохиндеями. Разве может искажение собственного имени прибавить кому-то ума?
– Это считалось хорошим тоном, – возразила принцесса. – В Италии ученые еще и не такое вытворяли. К примеру, человек с высоким лбом, родившийся пятого января, величал себя Квинтом Январием Чело.
– Вздор! – отрезал император. – Ты, похоже, напичкана нелепыми знаниями о нахальных особах. Лучше вернемся к рассказу о тебе: откуда ты?
– Мой повелитель, – сказала принцесса, – я родилась в Голландии.
– Час от часу не легче! Это еще где?
– Раньше такой страны не было, – с воодушевлением ответила она. – А потом мои соотечественники отвоевали ее у океана.
– Вот оно что, розочка моя! – воскликнул император. – Тогда кем же были твои соотечественники до того, как у вас появилось отечество?
– Ваше величество, на такой глубокий вопрос сразу и не ответишь. Что, если я пойду домой, поищу у себя библиотеке – у меня там тысяч пять или шесть томов современной истории и сотня-другая словарей, а также краткая география в сорока томах – и мигом вернусь?
– Ишь какая прыткая! – остановил ее император. – Оставаться тебе, жизнь моя, в постели до самой казни. Уже час ночи, а ты даже не начала свой рассказ.
Нисколько не смутившись, принцесса продолжила:
– Мой пра-прадедушка был голландским торговцем и много-много лет прожил в Японии.
– Это еще зачем? – перебил император.
– Он отправился туда, чтобы клятвенно отречься от своей веры, – охотно объяснила Гроновия, – а после – заработать достаточно денег, вернуться и защищать свою религию от Филиппа Второго.
– Любопытные у тебя родственники, – сказал его величество. – Только я люблю сказки и ненавижу генеалогию. Кого ни послушаешь, так в их семье во всех поколениях одни лишь великие да благородные люди – подобные выдумки меня ничуть не забавляют. В моих владениях нет благородства, одна лесть. Тот, кто льстит мне лучше всех, становится великим лордом, и таких придворных я наделяю титулами под стать их достоинствам. Мой любимец – сэр Лизоблюд, казначей у меня – сэр Подхалим, главный судья – сэр Самодур, а первосвященник – сэр Богохульник. Любой, говорящий правду, оскверняет свою благородную кровь и по факту лишается титула. Вы в Европе тоже причисляете к знати любого, у кого в родословной водились льстецы. Впрочем, все вырождается по мере удаления от источника. Так что ни слова более о твоих далеких предках, расскажи поподробнее о своем отце.
– Так вот, – продолжала принцесса, – в самом разгаре споров о булле «Унигенитус»…[15]
– Я же просил! – застонал император. – Хватит докучать мне рассказами о выскочках с латинскими именами: можно подумать, ты унаследовала безумие этих расфуфыренных шутов.
– Мне жаль, – ответствовала Гроновия, – что ваша светлость настолько несведущ в положении дел в Европе, что приняли папский указ за человека. Унигенитус – это латинское название иезуитов.
– Какие еще, к дьяволу, иезуиты? – все больше раздражался великан. – Ты объясняешь один бессмысленный термин другим и удивляешься, что я по-прежнему ничего не понимаю!
– Сир, – не растерялась принцесса. – Позвольте мне ввести вас в курс пертурбаций, кои сотрясали Европу в течение последних двухсот лет в отношении доктрин милосердия, свободы воли, предопределения, искупления, раскаяния и тому подобного. Вас это и больше позабавит, и покажется менее правдоподобным, чем сказки о феях и гоблинах.
