— Мэриан, прекратите нести чушь! Вы решили, что не хотите выходить замуж. Если бы, несмотря на это, вы все же вышли замуж против собственной воли и вопреки здравому смыслу, вот тогда вы поступили бы действительно дурно, это было бы плохо для вас обоих. Неправда, что Эдвард вас ненавидит и винит…
— Эдвард ненавидит меня. Меня все ненавидят. Я нанесла ему жестокий удар, ужасную рану, у него на сердце кровоточащий рубец, я должна уйти. Я безумна. И Бенет может вот-вот появиться. Вот только… приведу себя немного в порядок… и уйду… исчезну…
Сидя на краю кровати, она безуспешно пыталась сдержать рыдания. «Разумеется, я не должен позволить ей снова исчезнуть, — думал Джексон. — Но куда я могу отвезти ее, чтобы она действительно была в безопасности? Вообще-то она может прийти в себя и успокоиться, вероятно, даже скоро, либо… Нужно хорошенько подумать. Показать или не показать ей ту записку?»
— Привести себя в порядок — да, но о том, чтобы исчезнуть, не может быть и речи, — сказал он. — О, ради бога, перестаньте! Прежде всего нужно одеться. Вы поели что-нибудь? Нет? Тогда поедим вместе, я тоже страшно проголодался. Бенет в Пенне и останется там еще на несколько дней, так что об этом тревожиться не стоит.
Последнее было чистой выдумкой.
Джексон оставил Мэриан одну, запер входную дверь, тактично прикрыл дверь, ведущую на кухню, но оставил открытым вход в ванную. Внезапно он почувствовал, как что-то, будто черная туча, накатывает на него, разумеется, это была усталость, но не только. Он затряс головой, как лошадь. Потеря собственного «я».
Джексон взглянул на телефон, схватил трубку, набрал номер Туана и, едва услышав его голос, прошептал:
— С ней все в порядке, не волнуйтесь, — после чего, не дожидаясь ответа, положил трубку и выключил телефон.
«Разумно ли я поступаю?» — усомнился он, но тут же отбросил колебания и засуетился, выставляя на стол хлеб, масло, джем, молоко, кофе… Конечно, это будет не завтрак, а скорее полдник. Джексон выложил на тарелку шоколадное печенье и пирог со смородиной. Прислушался. Потом позвал:
— Эй, вы где?
Мэриан появилась на пороге ванной в темно-красном платье из хлопка с белым воротником, в котором приходила и к Туану. Что же на ней было всего несколько минут назад, когда он ее увидел? Джексон смутно припомнил черную нижнюю юбку, бюстгальтер, темные чулки, валяющееся на полу красное платье, и у него больно сжалось сердце. Господи, что он может для нее сделать? Он улыбнулся, почтительно кивнув, словно официант, указывающий на свободный столик. Она села, не сводя взгляда с Джексона. Он увидел, что она припудрила нос и причесалась.
— Завтрак подан! Желаете кофе?
— Да.
— Хотите бекона? Я вмиг поджарю. — Как он мог забыть о беконе?
— Нет-нет! Только кофе. Мне нужно спешить, я не должна здесь задерживаться.
— Я пойду с вами. Пожалуйста, съешьте что-нибудь. Вот, я сделаю вам бутерброд с маслом и джемом.
Джексон встал и принялся намазывать хлеб маслом. Мэриан не возражала. Она пила кофе.
В кухне ощущался странный запах, тот же, что он уловил в спальне. Джексон принюхался: смесь пота и духов.
Продолжая потягивать кофе, Мэриан поинтересовалась:
— Сколько вам лет?
Это насторожило Джексона и заставило задуматься; как лучше ей ответить?
— Сорок три, — решился он наконец.
Его редко спрашивали о возрасте, он мог припомнить всего несколько таких случаев, и, как всегда в подобной ситуации, на ум пришла первая встреча с дядюшкой Тимом: они посмотрели друг на друга, дядюшка Тим спросил, сколько ему лет, и снова молча посмотрел на него.
Мэриан выпила полчашки кофе, но есть отказалась наотрез. Глядя на нее, Джексон думал о том, как она красива. Он чуть не сказал ей это, но она опередила его:
— Спасибо за приют. Я пойду, нужно идти… Я должна уйти насовсем, исчезнуть. Не беспокойтесь, я не имею в виду самоубийство. Я сломала себе жизнь, и теперь мне нужно что-то придумать. Уеду за границу, навсегда. Вы даже представить себе не можете, в каком я отчаянии.
— Вероятно, говоря это, вы испытываете облегчение, но ведь на самом деле все совсем не так страшно. Люди переносят куда более серьезные удары и находят в себе силы вернуться к жизни.
— Вам тоже приходилось переносить такие удары?
— Вы не преступница, вы не совершили ничего ужасного. Постарайтесь успокоиться, возвращайтесь к Туану и Розалинде. Вы можете пожить у сестры, никто ни в чем не собирается вас упрекать, неужели вы этого не понимаете?! Я отвезу вас обратно, вам нужно отдохнуть…
— Я не хочу оставаться у Розалинды, я ведь пришла к Туану, а не к ней… Во всяком случае, со всем этим уже покончено!
Да, подумал Джексон, конечно, ей стыдно перед Розалиндой.
— Ладно, оставим в покое вашу сестру. Вы могли бы пожить у Туана, он будет заботиться о вас…
— Нет-нет, ему нравится Розалинда, и я не могу отдыхать. Я ничего плохого с собой не сделаю, просто скроюсь, возьму другое имя, уеду далеко, туда, где меня никто не найдет…
— Все это чушь, я не позволю вам исчезнуть! Неужели вы не понимаете, как волнуется Бенет? Я мог бы поговорить с ним, не сообщая, где вы…
— Я же сказала, что не хочу видеть Бенета!..
— Простите, ну ладно, тогда Милдред или…
— Я уеду из этой страны, о!.. Вы понятия не имеете о том, что это за боль!
«Так я ничего не добьюсь, — решил Джексон. — Нужно попытаться по-другому».
— Послушайте, Мэриан, — обратился к ней он, — можете вы откровенно и спокойно ответить мне на один вопрос? Вот вы говорили о том, какую страшную травму нанесли Эдварду и как он должен вас ненавидеть. Но он не испытывает к вам ненависти, и вы не нанесли ему никакой травмы. Однако я уверен, что есть некто другой, кого вы оттолкнули и кто, как вы считаете, тоже вас ненавидит. Разве такого человека нет?
Мэриан вспыхнула и ответила вопросом на вопрос:
— Откуда вы знаете? Да, существует один человек, которого я обидела и который ненавидит меня гораздо сильнее, чем Эдвард… Этот человек — дьявол, он готов убить меня. Вот видите, я дважды загубила свою жизнь.
Джексон достал из кармана конверт и вручил Мэриан.
В тот же день, когда его навестил Бенет, Эдвард Лэннион вернулся в Лондон. Он был совершенно выбит из колеи, а дурацкие предположения Бенета расстроили его еще больше: это же надо придумать, будто Мэриан вернулась к нему и он где-то ее прячет или — еще хлеще — будто он, пренебрегая душевными муками Мэриан, предпочел ей Розалинду! Внимательный, сочувственный взгляд Бенета, его знакомое доброе лицо, теперь чем-то отдаленно напоминавшее лицо дядюшки Тима, его явное желание проявить участие, утешить, погладить бесили Эдварда, он готов был выть от отвращения. Конечно, Бенет всегда был к нему исключительно добр. Но это уже слишком — назойливые напоминания о мосте, о Спенсере, словно он деликатно пытался обратить внимание Эдварда на моменты, когда тот не был безупречен. Какое-то время Эдвард оставался в бильярдной, продолжая кружить возле стола, пуская по нему шары и ловя их рукой. Почему, собственно, он выбрал именно эту комнату? Может, потому, что она хранила столько воспоминаний о прошлом, о далеком-далеком прошлом? Оно словно воплощалось в самой основательной устойчивости темного бильярдного стола. Здесь когда-то он был невинен и свободен.
Он вспомнил отца таким, каким тот был до катастрофы, — благородно-торжественным. Потом перед его мысленным взором предстала картина смерти его дорогой матушки, еще такой молодой. Плачущий отец, плачущие брат и он сам. Эту картину сменил образ тонущего брата.
Эдвард невольно подумал о Мэриан и, сорвавшись, помчался в своем блестящем красном автомобиле в Лондон. Он оставил машину в гараже и пошел по улицам, избегая кое-каких мест, время от времени останавливаясь и невидящим взглядом во что-нибудь упираясь. Подгоняемый голодом, он зашел в маленький итальянский ресторанчик, которого раньше не замечал, и перекусил, сообразив, что уже как минимум полдень. С того ужасного момента, когда была получена записка от Мэриан, а точнее, еще раньше, да, гораздо раньше, Эдвард тайно и безмолвно боролся со своим главным демоном. Он утопил Рэндалла, обманул ожидания Мэриан, возможно, даже погубил ее, но числилась за ним еще одна чудовищная вина, старый грех, о котором он никак не мог забыть и который в конце концов мог довести его до самоубийства. Нигде, даже в самом отдаленном будущем, не видел он пути, который мог бы привести его к счастью. К счастью! Не просто к устойчивому душевному равновесию и даже не просто к радости. Для него существовала лишь одна возможность, реальная возможность, но теперь становилось все более и более очевидно, что он ею не воспользуется.
Расплатившись, Эдвард вышел на по-летнему теплую улицу, смешался с пестрой толпой и побрел, не обращая внимания на случайные толчки с разных сторон. Он миновал несколько шумных веселых пабов, выплескивавших посетителей прямо на тротуар через широко открытые двери. Где-то, в каком-то парке сейчас наверняка пели птицы, насыщенную голубизну неба не омрачало ни единое облако, можно было подумать, что темнота больше никогда не настанет, если бы не засветилась еще тусклая вечерняя звезда. Эдвард шел спотыкаясь, словно готов был упасть. Он чувствовал себя потерянным. Наконец он взял такси и вернулся домой — к своему одиночеству и своим кошмарам.
