— Она восхитительна, — с места в карьер заявил Филин.
— Ведь правда? — подхватил Киппс.
— Какое у нее было лицо! — сказал Филин. — Дорогой мой Киппс, это поважнее наследства.
— Я ее не заслужил, — сказал Киппс.
— Не надо так говорить.
— Нет, не заслужил. Все никак не поверю. Прямо не верится мне. Ну, никак!
Наступило выразительное молчание.
— Чудеса, да и только! — сказал Киппс. — Никак в себя не приду.
Филин надул щеки и почти бесшумно выпустил воздух, и оба снова помолчали.
— И все началось… до того, как вы разбогатели?
— Когда я учился у нее на курсах, — торжественно ответил Киппс.
Да, это прекрасно, объявил Филин из тьмы, в которой таинственно вспыхивали огоньки: он пытался зажечь спичку. Лучшего Киппсу и не пожелаешь…
Наконец он закурил сигарету, и Киппс, с лицом задумчивым и важным, последовал его примеру.
Скоро беседа потекла легко и свободно.
Филин принялся превозносить Элен, ее мать, брата; рассчитывал, на какой день может быть назначено великое событие, и Киппс начинал верить, что свадьба и вправду состоится.
— Они ведь в известном смысле графского рода, — сказал Филин, — в родстве с семейством Бопре… слышали, наверно, — лорд Бопре?
— Да ну! — воскликнул Киппс. — Неужто?
— Родство, конечно, дальнее, — сказал Филин. — А что ни говори…
И в полутьме сверкнули в улыбке его прекрасные зубы.
— Нет, это уж слишком, — сказал Киппс, сраженный. — Что же это такое делается?
Филин шумно перевел дух. Некоторое время Киппс слушал, как он расхваливает Элен, и его решимость крепла.
— Послушайте, Филин, — сказал он. — Чего ж мне теперь полагается делать?
— То есть? — удивился Филин.
— Да вот, наверно, надо явиться к ней с визитом, и все такое? — Киппс задумался, потом прибавил: — Я ведь хочу, чтоб все было как полагается.
— Ну, конечно, — сказал Филин.
— А то вдруг возьмешь да и сделаешь что-нибудь шиворот-навыворот, вот ужас-то.
Филин размышлял, и огонек его сигареты мерцал в полутьме.
— Визит нанести, разумеется, нужно, — решил он. — Вам следует поговорить с миссис Уолшингем.
— А как?
— Скажете ей, что хотите жениться на ее дочери.
— Да ведь она, небось, и сама знает, — сказал Киппс: страх придал ему прозорливости.
В полутьме видно было, как Филин рассудительно покачал головой.
— Да еще кольцо, — продолжал Киппс. — Как быть с кольцом?
— Какое кольцо?
— Которое для помолвки. «Как вести себя в обществе» про это не пишет ни словечка.
— Ну, разумеется, надо выбрать кольцо… со вкусом выбрать. Да.
— А какое?
— Какое-нибудь поизящнее. В магазине вам покажут.
— Это верно. И я его принесу, а? И надену ей на палец.
— Ох, нет! Пошлите его. Это гораздо лучше.
— А-а! — В голосе Киппса впервые послышалось облегчение. — Ну, а визит как же? К миссис Уолшингем, стало быть… Как я к ней пойду?
— Да, это особо торжественный случай, — с важностью молвил Филин.
— Стало быть, как же? В сюртуке?
— Надо полагать, — со знанием дела произнес Филин.
— Светлые брюки и все такое?
— Да.
— Роза?
— Да, пожалуй. По такому случаю можно и розу в петлицу.
Завеса, что скрывала от Киппса будущее, стала менее плотной. Уже можно думать о завтрашнем дне и о тех, что придут за ним, — уже можно их различить. Сюртук, цилиндр, роза! В мыслях он почтительно созерцал сам себя — вот он медленно, но верно превращается в настоящего джентльмена. Артур Киппс, облаченный по торжественным случаям в сюртук, коротко знакомый с леди Паннет, жених дальней родственницы самого графа Бопре.
Поистине судьба неслыханно добра к нему — даже страшно. Золотой волшебной палочкой он коснулся мира — и мир стал раскрываться перед ним, точно заколдованный цветок. И в пламенеющей сердцевине цветка ждет его прекрасная Элен. Всего два с половиной месяца назад он был только жалкий младший приказчик, с позором уволенный со службы за беспутство — он как бы ждал в безвестности своего триумфа, — ничтожное зернышко, у которого весь этот пышный расцвет был еще впереди. Да, кольцо — залог помолвки — должно и качеством своим и видом соответствовать его чувствам, иными словами, оно должно быть самое что ни на есть лучшее.
— А цветы надо ей послать? — вслух подумал он.
— Не обязательно, — ответил Филин. — Хотя, конечно, это знак внимания.
Киппс задумался о цветах.
— При первой же встрече вы должны попросить ее назначить день, — сказал Филин.
Киппс в испуге чуть не подскочил.
— Как, уже? Прямо сейчас?
— Не вижу причин откладывать.
— Как же это… ну хоть на год.
— Слишком большой срок.
— Да неужто? — резко обернулся к нему Киппс. — Но…
Наступило молчание.
— Послушайте, — заговорил наконец Киппс, и голос у него дрогнул, — помогите мне со свадьбой.
— С величайшей радостью! — отозвался Филин.
— Оно конечно, — сказал Киппс. — Разве ж я думал?.. — Но тут у него мелькнула другая мысль. — Филин, а что это такое тета-те?
— Тета тей[6], — поправил Филин, — это разговор наедине.
— Господи! — воскликнул Киппс, — а я думал… Там строго-настрого запрещается увлекаться этими тетами, сидеть рядышком, и гулять вдвоем, и кататься верхом, и вообще встречаться днем. А повидаться когда же?
— Это в книге так написано? — спросил Филин.
— Да вот перед тем, как вам прийти, я все это наизусть выучил. Вроде чудно, но, видать, ничего не попишешь.
— Нет, миссис Уолшингем не будет придерживаться таких строгостей, — сказал Филин. — По-моему, это уж слишком. В наше время этих правил придерживаются лишь в самых старинных аристократических семействах. Да потом Уолшингемы такая современная… можно сказать, просвещенная семья. У вас будет вдоволь возможностей поговорить друг с другом.
— Ужас сколько теперь надо всего обдумать да решить, — с тяжелым вздохом сказал Киппс. — Стало быть, по-вашему… прямо уже через несколько месяцев мы поженимся?
— Непременно, — ответствовал Филин. — А почему бы и нет?..
Полночь застала Киппса в одиночестве, вид у него был усталый, но он прилежно листал страницы книжечки в красном переплете.
На странице 233 его внимание привлекли слова:
«Траур по тете или дяде мужа (жены) носят шесть недель: платье черное, с плерезами».
«Нет, — поднатужившись, сообразил Киппс, — это не то!»
И опять зашуршали страницы. Наконец он дошел до главы «Бракосочетания» и ладонью расправил книгу.
На его лице отразилась мучительная работа мысли. Он уставился на фитиль лампы.
— Сдается мне, надо поехать и все им объявить, — вымолвил он наконец.
Облаченный в костюм, подобающий столь торжественному случаю, Киппс отправился с визитом к миссис Уолшингем. На нем был глухой сюртук, лакированные башмаки и темно-серые брюки, в руках блестящий цилиндр. Широкие белые манжеты с золотыми запонками так и сверкали, в руке он небрежно держал серые перчатки (один палец лопнул по шву, когда он их надевал). Небольшой зонтик был свернут искуснейшим образом.
Счастливое ощущение, что он одет безукоризненно, переполняло его и боролось в его душе с сознанием чрезвычайной важности его миссии. Он то и дело проверял, на месте ли шелковый галстук-бабочка. А роза в петлице наполняла весь мир своим благоуханием.
Киппс сел на краешек заново обитого ситцем кресла и облокотился на его ручку рукой, в которой держал цилиндр.
— Я уже знаю, все знаю, — неожиданно и великодушно пришла ему на помощь миссис Уолшингем. Недаром ему и раньше казалось, что она женщина здравомыслящая и все понимает. Она смотрела так ласково, что Киппс совсем растрогался.
— Для матери это великий час, — сказала миссис Уолшингем и на мгновение коснулась рукава его безупречного сюртука. — Для матери, Артур, дочь значит куда больше сына! — воскликнула она.
Брак, говорила она, — это лотерея, и если нет любви и терпимости, супруги будут очень несчастливы. Ее собственная жизнь тоже состояла не из одних только радостей: были у нее и темные дни, были и светлые. Она ласково улыбнулась.
— Сегодня у меня светлый день, — сказала она.
Она сказала Киппсу еще много добрых и лестных слов и поблагодарила его за великодушное отношение к ее сыну. («Чего там, пустяки это все!» — возразил Киппс.) Но, заговорив о своих детях, она уже не могла остановиться.
— Они оба просто совершенство, — сказала она. — А какие одаренные! Я их называю «мои сокровища».
Она вновь повторила слова, сказанные в Лимпне: да, она всегда говорила — благоприятные возможности нужны ее детям как воздух, и вдруг остановилась на полуслове: в комнату вошла Элен. Наступило неловкое молчание: видно, Элен была поражена великолепием наряда Киппса в будний день. Но уже в следующую минуту она пошла к Киппсу с протянутой рукой.
