80
…в силах попытаться совершить «воскрешение Диониса». — «Маргиналии» были наверняка написаны до мая 1900-го (когда Рильке уехал во вторую поездку по России), но, вероятнее всего, в марте этого года, а Ницше умер 25 августа 1900 г. С другой стороны, Рильке не могло не быть известно, что к этому времени автор «Рождения трагедии» был уже давно не в состоянии что-либо писать, так что это место выглядит очень странным.
Об одиноких
Пер. по: SW. Bd. 10.
Не датировано. Написано самое раннее в начале 1903 г. в Париже, вероятнее зимой 1903–1904 гг. в Риме. Впервые опубликовано в 1955 г. Считается, что этот фрагмент — одна из подготовительных ступеней к роману «Записки Мальте Лауридс Бригге», писавшемуся в течение 1904–1910 гг. В текст романа он, однако, не вошел.
Подробности читатель найдет в биографии Рильке: Хольтхузен Г.Э. Райнер Мария Рильке. «Урал LTD» [Челябинск], 1998.
После этой, описанной в «Флорентийском дневнике», поездки Рильке еще не раз посещал Италию, а иногда подолгу живал там — но уже не во Флоренции.
Связь этих имен не случайна; она несколько забавным образом оттеняется тем обстоятельством, что прозаическую часть собрания сочинений Рильке открывает его гимназическое сочинение 1893 г. «Скиталец. Сюжет и смысл гётевского стихотворения» — разумеется, восторженное. В нем он предполагает «символический смысл»: противопоставление косной природы (в образе женщины) движущемуся духу (страннику), смысл, который чужд Гёте и в этой маленькой драматической сцене 1772 года (разворачивающейся, между прочим, в Италии), и позже. Оттуда же Рильке мог бессознательно заимствовать (через пять лет) символы роста — завязь, сияющая весна, опадающие околоплодники, зреющий плод, — но как же иначе он ими воспользовался, чем первоисточник (который воспользовался ими вполне тривиально)! Из этого же текста следует, что Рильке уже тогда читал или по крайней мере знал «Путешествие в Италию». Позже он развернутых суждений о Гёте не высказывал, но воспоминания или даже обыгрывания гётевских стихов можно обнаружить в его поэтическом творчестве — и раннем, и позднем.
Из этих почти двух лет Флоренции он пожелал уделить только три часа — и два абзаца в своей книге. Отсюда видно, насколько Гёте расходился во вкусах с Рильке. Милее всего ему был Рафаэль и даже его эпигоны; Раннее Возрождение (не говоря уж о средневековье) для него было варварством и безобразием.
Гёте. Собр. соч. В 13 т. T. IX. М., 1935. С. 160 сл. (пер. H.А. Холодковского).
А раз объективированную, значит, искомая гармония уже заранее нарушена в пользу внешнего. В результате Гёте, в отличие от романтиков и Рильке, понимает и переживает мир и человека как данность, а не как задание.
Гёте. Собр. соч. T. IX. С. 577 (пер. Н.А.Холодковского).
Гёте. Собр. соч. T. IX. С. 558 (пер. Н.А.Холодковского). В дальнейшем, если не указано иное, все цитируемое переведено мной.
Отношения между двумя поэтами не сложились, хотя оставались вполне уважительными. Вероятно, открытая горячность юного Рильке (однажды посвятившего Георге стихотворение) натолкнулась на холод и замкнутость старшего коллеги, вообще отличавшегося надменностью.
Идея метаморфозы — одна из основных в позднем творчестве Рильке (в «Сонетах к Орфею»), но он делает с ней нечто совсем другое, чем Гёте.
У Гёте, в полном соответствии с его «двоедушием», было, судя по всему, и другое представление о природе — не как о феноменальной поверхности, доступной сознанию, но и как о неисследимой и непознаваемой глубине, и даже более высокие предчувствия (ведь бормотал же он что-то время от времени о «демоническом»). Но глубину он принес в жертву поверхностной ясности и порядку. Если у Гёте и впрямь было какое-то тайное учение (на что он намекает), то мы вправе о нем не думать. Поздний Рильке, в свою очередь, приходит к интуиции природы как «открытого» — но насколько же она у него иная, чем у Гёте!
Он собирался даже написать роман «Эгоист», да так и не написал; в высказывании Гёте выражена основная мысль романа.
Одно из самых трудных испытаний, какие выпадают на долю одиноких, если они решаются сообщать свое творчество публике, — испытание славой, самой пошлой на земле вещью. Рильке его выдержал… Правда, ему было много легче, чем популярным художникам. Другое — почти неизбежное ощущение собственной избранности: бессознательное, предвосхищая, может навязать его сознанию одинокого уже в раннем детстве (как это было, к примеру, с Гёте). Одинокий, которому не удастся вовремя поставить это ощущение на место, в лучшем случае увязнет посреди своего пути. Но оно же, поставленное на место, может и помогать ему в пути. Все дело в том, на что обращено ощущение избранности — на утверждение себя вовне или внутри.
Это одна из возможных модификаций определения культуры, выбранная потому, что лучше подходит к нашему случаю.
«Любая национальная поэзия пуста и неминуемо будет пустой, если она не зиждется на самом важном — на великих событиях в жизни народов и их пастырей, когда все, как один человек, стоят за общее дело», — писал Гёте в «Поэзии и правде» (пер. Н. Ман).
Этот путь — путь воли — Мартин Хайдеггер в эссе, посвященном позднему Рильке, называет «самопроведением-в-жизнь».
Что он уже в это время отлично осознавал саму ситуацию влияния, показывает одно место из его письма к Александру Бенуа от 28 июля 1901 г. (да будет мне позволено не цитировать, а лишь сослаться на него: Rilke und Rußland. Briefe, Erinnerungen, Gedichte. Berlin und Weimar, 1986. S. 293ff.).
Разбирательство с Ницше не могло не быть у Рильке осознанным хотя бы уже потому, что оба были связаны через Лу — женщину, которую они любили.
Существуют и другие освобождения — но о них здесь сказано не будет.
Цитата все из того же письма к А.Бенуа, только вместо одиноких речь в нем идет о философах.
