– Идемте вперед! А вы не уходите без меня, Фелипе!
Я насторожен… а эти малые не боятся ничего, они идут… они нечувствительны к опасности, по крайней мере, у них есть одно преимущество… они упрямятся, хорохорятся, заползают все дальше… пуская слюну… а еще они лают… наверняка, голодны, они не умеют этого сказать, не жалуются… они не разговаривают… и уж о маленьких взрывах им могли порассказать! Представьте, с самого Бреслау… они не умеют нам описать… как они одеты и завернуты, в шерстяные ткани и брезент… это бы ничего, если бы они не промокли до нитки… необходимо, чтобы они обсохли!.. Черт возьми! Еще это условное наклонение… надо бы! Надо было бы! Настоящий момент значит для вас больше, чем это проклятое Время! У вас не более чем упадок сил, все вас раздражает, весь мир превратился в условное наклонение… «он ошибся бы, ему надо было бы…», и вам остается только пускать слюни… а эти малыши упорствуют, падают, поднимаются… начинают снова, от одной дыры к другой… силуэты их колышутся уже вдалеке… это въезд в Гамбург!.. Так и есть… мы уже там… браво, маленькие кретины! В самом городе… я говорю об этом Лили, Фелипе!.. Пусть они знают! Пускай воспользуются моим знанием… я знаю Гамбург и его историю…
– Ты расколол мне голову, Фелипе! Кирпичный зверь! И все-таки Карл Великий![59] Карл Великий создал Гамбург! Карл Великий – это личность… не спорь со мной, Фелипе!
Он не спорит со мной, ему плевать на это… брезентовый куль на голове… посмотрим, разберусь ли!.. О, я знаю! Точнее, знал… я много раз здесь бывал… десять раз… двадцать раз… ну-ка! Это было во времена SDN… ох, как давно!.. Посвящено тропическим болезням… которые никого больше не интересуют… даже их названия ни о чем бы вам не сказали… какое же здесь сейчас tutti frutti! Бугры на развороченной мостовой, один… два перевернутых трамвая сверху, сохраняют равновесие… я вижу по этим, так сказать, рисункам, принадлежащим, так сказать, психам, что они далеко не столь коварны… почти ничего нельзя разобрать, узнать… а тут еще дым, должен сказать, такой густой и липкий, хуже, чем в туннелях, почти как вата, облекает и вещи, и людей! «Фелипе! Фелипе! Лили!» – я кричу… «Бебер у тебя?… Да!» О малышах я уже и не мог знать… прежде всего, я их так и не сосчитал… и потом у них не было имен… но они меня слушали… о, люди вокруг нас, так называемые нормальные, в то же время и психи! Они слышат нас и ничего не понимают… земля не хочет людей, она хочет только человекоподобных… человек – это дегенерат, монстр, который, к счастью, воспроизводится все реже и реже… будущее принадлежит балюба,[60] мясникам, пожирателям поездов… поезда полны, пассажиры, железнодорожники и младенцы! Все вперемешку! Когда все они пересядут на автомобили и получат ядерный реактор, тогда вам станет кисло!..
Сколько же у меня было малышей? Я вам сказал, что никогда точно не знал… двенадцать? Пятнадцать? Легко сказать! Считать… а где взять силы! Я был не так стар, как сегодня, но все же… человек здоровый, упитанный обладает энергией в одну шестнадцатую лошадиной силы, все крушит вокруг, грубо говоря… но истощенный, больной слюнтяй – это уже только одна двадцатая, приблизительно…
Совершенно неожиданно, в самом сердце, полагаю, в сердце Гамбурга, поднялся шквальный ветер! Как гром с ясного неба! Ветер развеял дымы, и я сразу же узнал место… ошибки быть не может, мы перед отелем «Эспланада»… о, я не ошибаюсь!.. Весь искореженный, в трещинах, полупровалившаяся крыша свисает козырьком… я сказал бы ради смеха: сюрреализм!.. Не так скандально, как их картины, но почти… к тому же картины не имеют запаха… здесь же стоял отчетливый и едкий… сладковатый трупный запах… это не ради красного словца, он мне знаком отлично… я не ошибаюсь… малышей ничто не пугает, ни дымы, ни мрачная горечь, ни руины, ни взрывы, они, по всей видимости, привыкли… их занимают только дыры… еще одна! И более глубокая… а также покореженные рельсы, скрученные, как бигуди… что касается этого отеля «Эспланада», я с удовольствием рассказал бы вам историю его первого дворецкого, который не захотел подавать охлажденное бордо и был за это уволен с работы и прочее. В один прекрасный день я расскажу вам эту историю, если у меня останется время и я еще буду жив… Zimmer Wärme! Zimmer Wärme! Комнатная температура!.. Он поспорил!.. Это ему стоило места, оскорбленный клиент и прочее… он мне рассказывал об этом двадцать раз в тюремном лазарете… он наделал и много других глупостей…
Ну, я отвлекаюсь!.. Чего я хотел бы, так это выяснить немедленно у Фелипе историю с кирпичом! Все больше и больше я склоняюсь к мысли, что это было преднамеренно, что этот кирпич он обжег лично, у soun pâtroun в Магдебурге!.. Ну, конечно!.. Этот кирпич! Нет, я с ним еще не рассчитался!.. Пускай объяснится!.. Моя выщербленная голова пострадала ни за понюшку табака!.. Черт возьми! Я потерял здоровье, его мерзкий поступок заставляет меня задуматься!.. Пускай отправляются к морю!.. Все! Я отказываюсь, я не иду!.. Я растягиваюсь на земле, как Одиль, у меня больше нет сил… кстати, об Одиль, об этой шлюхе…
– Слушай, Лили, вернись, пойди к Одиль!.. Скорей!.. Скажи ей, пожалуйста, чтобы она пришла сюда немедленно!.. Что я не могу собрать малышей… что я не участвую больше в походе за едой… мне страшно…
Фелипе здесь… чуть поодаль… лежит под своим брезентом, по крайней мере в три, четыре слоя, не шевелится… Лили не заставляет себя просить, она намного моложе меня, это правда, но могла же она устать… однако она не имеет права на усталость!.. Скорей!.. Скорей!.. Пускай поспешит, пускай растормошит эту Одиль!.. И приведет ее ко мне!.. Эту лентяйку…
Я не смотрю ей вслед… закрываю глаза… но это не значит, что я сплю… я размышляю… что мы ищем в городе? Бакалейную лавку?… Аптеку? Булочную?… Не очень в это верю… здесь должно быть хуже, чем в Берлине… Харрас нас предупреждал… по поводу проституток… в Гамбурге «они не найдут ничего, все сгорело…» В конце концов, поскольку мы уже здесь, надо идти… я спрашиваю себя, почему Лили не возвращается…
Я чувствую, что мне крутят ухо… маленькая рука… потом нос… а потом они все, кажется четверо, тянут меня за волосы… малыши забавляются… я бы мог напугать их… они бы разбежались, чтобы я гонялся за ними… ну а это что такое? Они писают на меня сверху, один… двое… трое, не меньше… дорого же мне стоит ожидание!.. Я сажусь!.. И произношу… оо-о-у!.. Они смеются!.. Никакого почтения, я вижу… я вижу Лили… а, вот она!.. Давно пора!
– А Одиль?
– Она не может двигаться!
– А эти, там?
Я вижу четырех шкетов, еще более тщедушных, чем наши, и таких же слюнявых и сопливых, как те, укутанные в шерстяные тряпки и брезент… но они смеются… наши смеялись лишь изредка… а эти четверо, должно быть, из породы смешливых…
– Откуда они родом?
– Они были с Одиль… Она послала их к тебе…
* * *
Кучи развалин и обломки лавчонок… и сплошь мостовые бугрятся… трамваи горбятся сверху, один на другом, один на другом, в вертикальном положении и опрокинутые вверх тормашками… Больше нечего искать… тем более, что задымленность усиливается, я вам уже говорил, дым густой, едкий, черный и желтый… о, я вроде бы повторяюсь… но, значит, так надо… я хочу дать вам точное представление… ни одной живой души… должен сказать… все уехали?… Куда?… Погреблены под кучами на мостовых? А сколько было народу в Гамбурге!.. Исчезли все? Как им угодно!.. Я занят сгущенным молоком… цель!.. Кажется, я разглядел открытый магазинчик… бакалейный, а может, это аптека…
– Следуйте за моими белыми палками!.. Трудяги сопливые!..
Легко сказать… я с трудом карабкаюсь… надо исследовать руины! Черта лысого найдешь здесь кусок хлеба! Хочу сказать, армейского хлеба… мины-ловушки, битум, воронки… это я нашел легко! А, один малыш отстал, остановился… на что он смотрит?… Иду туда… Фелипе тоже, и Лили… что его так заинтриговало? В битуме?… Совершенно черная обугленная нога… только ступня… верхняя часть и само тело отсутствуют… тело, должно быть, сгорело… Харрас говорил: они все поливают фосфором… ничего не остается… ясно! А, малыши столпились вокруг… это уже не нога, это тела в смоле… битум превратился в смолу… жирный черный налет… ну да!.. Мужчина, женщина и ребенок… ребенок посередине… они еще держатся за руки… и маленькая собачка… это потрясает… люди хотели спастись, от фосфора загорелся битум, вся семья была накрыта, задохнулись… должны быть, как и другие, впечатанные в битум… позже мне сообщили – тысячи и тысячи… нам не до смеха, нас интересует молоко, хлеб, одним словом, бакалейная… полагаю, по здравому размышлению, эти развалины были опасными, не говоря о гниющих трупах… повсюду все взрывалось… везде тлели развалины, я видел битум… чем дальше мы продвигались, тем жарче становилось… холера! Это вызывало страх… как зыбучие пески, вы понимаете, залив возле замка Сен-Мишель… и еще запах горелого… не только человеческого мяса, было ужасно холодно… смрад стоял бы невыносимый… было над чем посмеяться, но сперва найти еду… снабжение… пусть меня извинят, но это слово мне о многом говорит… не правда ли, с этим кирпичом, со своей больной головой я имею право на некоторые воспоминания, вылавливаю их из памяти, как волосы из супа… о, тем хуже! Ну и так далее… пятое-десятое… Верден, хочу сказать, 14 октября, снабжение 12-го полка… я был со своим фургоном… полк в Воэвре… я ясно вижу этот верденский подъемный мост… стоя на стременах, я сообщаю пароль… подъемный мост скрипит, опускается, охрана, все двенадцать человек, выходит проверять… фургоны тащатся один за другим… армия тогда была серьезная, доказательство: она выиграла войну… итак, мы вступили в Верден, шагом, в поисках наших буханок хлеба и консервов… мы тогда еще не знали остального, всего, что будет потом!.. А если бы знали, что нас ждет, то не сдвинулись бы с места, не просили бы ни поднимать мост, ни открывать ворота… неведение – вот в чем сила человека и животных…
