сразу же спешила рассказать ее ребенку, тем самым забавляя окружающих, потому что все считали это ужасно глупым. Уже по собственному желанию она отказывалась от походов в театр, от веселья и праздников, и со словами: «Что поделаешь, мы будем дома. Вот Бюлент подрастет немного, тогда и пойдем», — и оставалась дома.
Уже давно прошли те времена, когда домочадцы боялись, что Гюльсум сбежит. Теперь ее невозможно было прогнать даже палкой. Одним словом, Гюльсум стала лучшей нянькой, чем ожидала ханым-эфенди.
Иногда, даже когда не имелось ни единого повода для беспокойства, она своим напрасным волнением раздражала ханым-эфенди, говоря: «Ханым-эфенди, а если сегодня вечером не придет молочник, что будем делать?» или: «Я слышала, что когда всходит солнце, в минаретах начинается звон, не перенести ли нам Бюлента в дальнюю комнату?»
Временами Гюльсум в ответ на свою чрезмерную любовь слышала обидные слова:
— Девочка, я же говорила тебе тысячу раз, не зацеловывай ребенка.
— Девочка, ты что, не понимаешь человеческих слов?.. Ты зачем прислоняешь свою полную вшей голову к голове ребенка?
— Ой, у ребенка, кажется, снова температура… Кто знает, какой мерзостью ты его опять накормила?..
— Да уж, куда тебе понять… Его желудок — не то что твой.
Кроме всего прочего, хозяйка дома также боялась, что Гюльсум научит ребенка нехорошим словам:
— Девочка, это ты научила ребенка говорить такие гадости?
— Девочка, ну что это за детские забавы… Ты не могла придумать ничего другого, кроме игры в попрошайку? Ты хочешь сделать ребенка таким же, как и сама?
— Девочка, это ты научила ребенка кричать: «Пожар!», будто сторож? Мало нам от тебя неприятностей, так еще и пожар накликать хочешь?
— Вчера ночью ребенок скакал и прыгал на кровати до самого утра. Что ты с ним сделала?
— Только что был звук, как-будто что-то упало… Затем закричал ребенок. Это ты его толкнула… Если с ребенком хоть что-нибудь случится, я тебя убью, так и знай!..
— Не надо, дитя мое… не надо, мой хороший. Наверное, эта медведица научила тебя поднимать такие тяжести, словно ты носильщик?
Однако девочка не придавала значения этим словам. В доме с Гюльсум, в основном, всегда разговаривали подобным образом. Единственное, чего она по-настоящему боялась, что домочадцы рассердятся и заберут у нее ребенка.
Гюльсум стала Бюленту старшей сестрой. Иногда она на собственные деньги покупала ему колокольчики, свистки или вертушки. А однажды даже приобрела отрез розового ситца на энтари.
Ханым-эфенди рассердилась:
— Надень это лучше сама… Посмотри, твое энтари снова все в дырках. Ему не нужен твой ситец!
— Милая моя ханым-эфенди… я всего лишь проявила заботу о нем, вот и все… — оправдывалась девочка.
Откуда у Гюльсум взялись деньги на ситец, оставалось загадкой. Каждый раз, увидев в руках девочки деньги, ханым-эфенди устраивала ей допрос с пристрастием. Однако девочка, как всегда, уверяла, что накопила, или же ей их подарил, либо дал на повседневные расходы кто-то из домашних.
— Да будет Дест-тавиль-и мечхуль-уль-ганаимин-ден… — говорила она.
Этим выражениям Гюльсум научилась от барышень, которые немного понимали арабский, и частенько использовала их в качестве защиты, так как они звучали внушительно, и она не боялась быть осмеянной.
— Покарай меня Аллах, я их накопила… Барышня дала мне пятнадцать курушей купить себе чего-нибудь вкусненького… Вот я их и отложила… Да еще бей-эфенди однажды подарил пять курушей…
Наконец, когда ханым-эфенди видела, что ее лицо заливается краской, а косые глаза наполняются слезами, она жалела ее:
— Ладно… но больше ничего Бюленту не покупай… Если в доме есть взрослые, делать это нетактично.
Бюленту исполнилось семь. Это значит, что минуло уже семь лет с тех пор, как Гюльсум пришла в этот дом. Ей было пятнадцать.
Она уже превратилась в девушку. Гюльсум подросла и заметно похорошела. Даже ее косоглазие уже не так сильно бросалось в глаза.
Однако она изменилась только внешне. Для всех домашних она оставалась в высшей степени неприятным и глупым созданием. Ведь какие намерения насчет нее были у Надидэ-ханым: Гюльсум вырастет чистоплотной, порядочной, щепетильной, ловкой девушкой, переймет от ханым-эфенди ее знания и опыт, станет защитой и опорой этого дома. Пустые мечты! По мнению хозяйки, девочка стала еще хуже, чем прежде. Воровать она не прекратила. В доме постоянно что-то исчезало. Но одно происшествие повергло в ужас весь дом.
Как-то летом все семейство снова приехало в Пендик подышать свежим воздухом. Однажды ночью Невнихаль-калфа, совершая намаз, скоропостижно скончалась прямо на молитвенном коврике.
И вот что сделала Гюльсум, когда они вернулись в Сарачханебаши ближе к зиме. Она подобрала ключ к сундуку Невнихаль-калфы и вытащила ее вещи.
Спустя несколько месяцев ханым-эфенди случайно вспомнила про этот сундук и сказала кормилице из Карамусала:
— Дорогая моя кормилица… Вероятно, наверху должны быть какие-нибудь вещи Невнихаль… Собери все и раздай нуждающимся… Я не хочу, чтобы вещи покойницы находились в моем доме.
Когда кормилица с карамусала открыла сундук, она увидела, что он совершенно пуст… Гюльсум сделала из савана Невнихаль-калфы рубашку, а из ее яшмака — головные платки. Где такое видано?..
Гюльсум была лживой: глядя в глаза, могла придумать сотню отговорок. Хитрой и бессовестной: она не слушалась никого; перечила барышням; спорила с детьми. Она становилась в позу и ругалась со слугами, будто старая цыганка. Она была ужасно грубой и невоспитанной: не прислушивалась к ничьим наставлениям и никого не стыдилась.
Даже самые обидные слова она выслушивала молча и лишь ухмылялась. От этого окружающие еще больше раздражались.
Гюльсум стала очень кокетливой и большой сплетницей: она передавала каждому в доме, кто что про него сказал; ссорила барышень с их мужьями. Однажды из-за ее сплетен Надидэ-ханым полгода обижалась на Феридун-бея.
А ее легкомысленность!.. Теперь она стала видна невооруженным глазом. Когда по улице проходил какой-нибудь мужчина, Гюльсум по пояс высовывалась из окна, а когда они ходили гулять, она постоянно пялилась на мужчин. И даже выбегала к уличным торговцам, которые заходили в особняк в надежде что-то продать.
Так как ханым-эфенди боялась, что однажды ночью она приведет к себе какого-нибудь волокиту, стала запирать ее спальню на замок.
С некоторых пор из-за такого поведения Гюльсум Надидэ-ханым не могла держать в доме поваров. Но больше всего ее выводило из себя то, что она приставала к мужчинам их дома. Когда несчастные просили ее выполнить какую-нибудь работу, она смотрела им в рот и постоянно строила глазки. Барышням же она грубила и все время спорила с
