простирающаяся во все стороны? Конечно, можно с большой натяжкой заменить дорогие сердцу берёзы, клёны, ивы, липы, осины, тополя, рябины, сосны и ели на одни только пальмы. Если постараться, всё можно упростить, минимизировать и пропорционально уменьшить. Но куда втиснуть бесконечность!!!
Словно деревянный крестьянский дом во время пожара, Когановский был охвачен пламенем нервозности, страдал от невозможности раскрыть тайну, которая извечно бередила каждую исконно славянскую душу.
Предлагаемая ему настойчивой Любаней для проведения совместной старости заморская страна, несомненно, приходилась Когановскому гипотетической исторической родиной. Однако при этом она представлялась столь миниатюрной, что, по его глубокому убеждению, вполне могла быть переплюнута им в самом узком месте (если, конечно, сильно поднатужиться и совершить плевок строго по ветру).
«А как же ежемесячные командировки в милый провинциальный Брянск? – панически округлив глаза, спохватился привыкший к постоянным разъездам Когановский. – Ведь из жизни напрочь пропадут не только особая атмосфера вокзала, привычная суета на платформе, родной запах стоящего под парами поезда, равномерная баюкающая тряска вагона, но и уют четырёхместного купе, возможность новых встреч за бутылкой пива и бесхитростной дорожной закуской. Как быть со всем этим? Точнее, как можно остаться без всего этого?»
Живо представилось, как за окнами плавно покачивающегося вагона неторопливо проплывают леса и луга.
«А ведь там и поездов никаких нет! – всполошился сведущий Когановский. – Господи, да куда там можно ездить на поездах дальнего (только вдумайтесь в это слово – дальнего) следования?! Шаг вправо, шаг влево – уже граница. Стой, кто идёт?!»
Было и ещё кое-что.
«Ну и чем я там буду лучше какого-нибудь элитного подследственного, который не по собственной воле проводит своё драгоценное время за решёткой, в «Тишине» или «Лефортово», пусть и с телевизором, книгами и доступом в Интернет? – скептически размышлял Когановский, осторожно избегая конкретных аналогий. – Я в этой периферийной, не нанесённой на мировые карты Хайфе стану жить отгороженным от внешнего исламского мира, за тем же высоченным бетонным забором с той же колючей проволокой. Буду существовать в малогабаритной панельной квартирке, по площади вряд ли превышающей хоромы «Матросской тишины», с таким же убогим телевизором в углу единственной комнаты, принимающим те же спутниковые каналы из Останкино. Буду читать те же книги на том же языке, лёжа на практически таком же по форме и жёсткости диване.
Любой заключённый у нас в стране находится на временном государственном обеспечении – до того момента, пока не выйдет, то есть «откинется». Я там тоже буду на государственном пособии и тоже на временном, до того момента, пока не выйду весь, то есть навсегда не «откинусь».
«Да ещё, – возбуждённый собственными умозаключениями Когановский ожесточённо погрозил кулаком кому-то за окном, – попаду я на эти пустынные выселки абсолютно добровольно. Шалом, братья по вере, мы вот тут к вам на подселение! Где здесь ближайший собес находится? Нам бы документики на пенсию дооформить».
«Ну и зачем мне тащиться в эту пустынную Хайфу, за тысячи километров? На фига она мне сдалась, если и здесь, и там принципиально одно и то же, не считая климата, да и тот начинает повсеместно радикально портиться!»
«То есть, – стал подводить малоутешительные итоги потенциальный репатриант, – если перееду, то буду жить там, как будто сижу тут. Но сесть-то я и здесь могу в любую минуту. Тьфу, тьфу, тьфу, чур меня!» – тут Когановский быстро выпрямился, суетливо огляделся по сторонам и трижды суеверно поплевал через левое плечо.
«В родной стране для этого создан богатейший спектр возможностей. Ну и стоит ли затевать эпохальное паломничество на Святую землю за свой счёт, чтобы на новой, вновь обретённой родине платить за то, от чего столько лет бегаешь на прежней? Тут, по крайней мере, все условия содержания за счёт казны!»
«А что ожидает меня в сообществе ортодоксов Хайфы? – продолжал сомневаться всегда компанейский Когановский. – Иврита я ведь совсем не знаю. Весь мой лексикон ограничивается словом «шекель». Хорошо! Допустим, уеду я. Но ведь ни одна старая перечница не оторвёт свой отвислый зад, не приедет из России, чтобы навестить далёкого, безвременно угасающего друга. Ни тебе пивного общения, ни братского понимания, ни случающейся похмельной заботы. Здесь-то мне легче, здесь друзья-приятели от меня никуда не денутся. А оттуда мне до них никак не добраться, – уже заранее переживал домовитый Когановский. – Как ни считай, как ни прикидывай, всё равно билеты туда и обратно обойдутся дороже сэкономленной еды и бесплатного проживания у товарища в гостиной на диване. Вот тебе и ещё одна загвоздка», – горько вздохнул он и поднял полупустой стакан.
Опустошив его, Когановский немного отвлёкся от тяжёлых мыслей и сосредоточился на ускользающем вместе с молодостью здоровье. Были, были в предполагаемом переезде и светлые стороны! Он представил своё возможное приятное будущее: термальные воды, грязевые лечебные ванны, льготные лекарства последнего поколения.
Надо сказать, что серая субстанция, надёжно запрятанная внутри черепной коробки пожилого еврея и ни разу в жизни не подвергнутая «апгрейду» (за исключением двух мелких сотрясений), с годами начала выделывать всякие подлые финты. Словно испорченный компьютер, мозг стал позволять себе периодические сбои и выдавать временами провокационную галиматью. Вот и тут случилось нечто подобное. Лишь только в голове сформировалась желанная последовательность – пенсия, обеспеченная старость, воды, грязи, Мёртвое море, – как вместе с Мёртвым морем возникла картинка старого, дряхлого, обшарпанного корабля. Подняв на кривых мачтах безвольно болтающиеся изодранные паруса, скрипя истрёпанным такелажем и изрядно накренившись на правый борт, бриг с натугой отплывал в свой последний, безвозвратный путь.
«Да, – отмахнулся от назойливого видения Когановский, – живо работает перевозбуждённое воображение».
Однако видение корабля под парусами навеяло романтичному Когановскому давние мечты о странствиях, о непознанном, желанном и загадочном мире. Случайно его мысли переключились – и сконцентрировались на трудном пути, пройденном терпеливыми предками за долгие четыре тысячи лет (опять-таки по их личному, трепетно передаваемому из поколения в поколение семейному преданию).
Сначала Моисей таскал всех по пустыне взад-вперёд лет этак сорок, хотя наверняка сам заблудился среди скал Синая.
«Сусанин доисторический, – хмыкнул про себя ехидный Когановский. – Географию надо было лучше учить или у египтян, на худой конец, проконсультироваться, мудрый ведь был народец. Так значительно быстрее добрались бы до места, накопили бы сил и средств перед решающим марш-броском. Ведь десантировались через Междуречье, Крым, Кавказ, пустыни, степи, леса, болота. Неудивительно, что предкам потребовалось целые четыре тысячи лет, чтобы добраться сначала до Смоленска, а уж потом до Белокаменной. Дорог-то нормальных не было. Хотя их и сейчас не прибавилось! – вспомнил он последнюю муторную поездку на дачу. – Пока до Ногинска доедешь, можно всю подвеску по
