— То есть?
— У них записан ее номер. Она краденая.
Его обманули. Мозг работал с механической точностью, как арифмометр. Только загрузи его цифрами — и ответ готов. Им овладела глубокая слепая ярость. Будь мистер Чамли сейчас с ним в будке, он бы застрелил его, застрелил безо всякой жалости.
— Откуда?
— Тебе лучше знать.
— Не груби. Откуда?
Он даже не знал, на кого работает мистер Чамли. Одно только ясно: ему не доверяют. Подстроили все так, чтобы от него можно было избавиться. Мальчишка-газетчик прошел по улице, крича: «Ультиматум! Ультиматум!» Слова пронеслись в его мозгу, нисколько его не затронув: к нему это как будто не имеет ни малейшего отношения. Он повторил:
— Так откуда?
— Не знаю. Не помню.
Приставив пистолет ей к спине, он попытался уговорить ее:
— Вспомни, неужто не можешь? Это важно. Я ничего не крал.
— Ну еще бы! — зло сказала она в молчавшую трубку.
— Ну пожалуйста. Мне только и надо от тебя, чтобы ты вспомнила.
— Честное слово, не могу.
— Я ведь подарил тебе платье, правда?
— Нет, неправда. Ты просто пытался сбыть эти деньги, только и всего. Ты не знал, что номера ассигнаций разосланы по всем магазинам города. Они даже в нашем кафе есть.
— Если бы я действительно их украл, зачем бы я тогда стал спрашивать, откуда эти деньги?
— Вот будет потеха, если тебя засадят за то, чего ты не делал.
— Элис, — раздался голос старика, — она идет?
— Я дам тебе десять фунтов.
— Краденых-то денег? Нет уж, спасибо, Ваша Щедрость.
— Элис, — снова позвал старик. Было слышно, как он идет по коридору.
— Будь справедлива все-таки, — мрачно буркнул он, ткнув ее пистолетом под ребра.
— Он мне говорит о справедливости, — сказала она. — Гоняет, как в тюрьме. Бьет почем зря. Пепел по всему полу. Молоко в мыльнице. Хватит с меня этой грязи. Справедливости захотел, как же!
Прижатая к нему в тесной темной будке, она вдруг стала для него желанной. Он так этому удивился, что на время позабыл о старике, пока тот не открыл дверь.
— Ни слова, или я всажу в тебя пулю, — выразительно прошептал он из темноты. Он велел Элис выйти из будки. — Поймите, — сказал он, — меня им не взять. В тюрьму я не пойду. Мне ничего не стоит всадить пулю в любого из вас. Плевать я хотел на виселицу. Моего отца повесили... а ему хоть бы что. Марш оба в мою комнату. Кто-то должен за это ответить.
Загнав их к себе, он запер дверь изнутри. Внизу в кафе настойчиво звонил какой-то посетитель. Он повернулся к ним:
— Прикончить бы вас обоих. О моей губе тут трепались. Вы что, по-человечески никак не можете?
Рейвен подошел к окну. Спуститься вниз здесь было очень просто, потому он и выбрал эту комнату. На глаза ему попался котенок, он разгуливал, как крошечный тигр, по краю комода, боясь спрыгнуть. Он взял его и бросил на постель, тот попытался его укусить. Выбравшись на плоскую оцинкованную крышу, Рейвен взглянул на небо. Облака заволокли луну, и земля, холодный, безжизненный шар, двигалась вместе с ними в бесконечную тьму.
Энн Краудер ходила взад и вперед по комнате в своем тяжелом твидовом пальто. Ей не хотелось тратить шиллинг на газовый счетчик, потому что до утра все равно на столько не нагорит, а деньги пропадут зря. Она говорила самой себе: «Как мне повезло, что я получила это место. До чего хорошо — завтра я снова пойду работать». Но слова звучали как-то неубедительно. Было уже восемь часов. Еще четыре часа до полуночи они проведут вместе. Придется обмануть его и сказать, что она поедет десяти-, а не пятичасовым поездом, иначе он рано отправит ее спать. Он такой. Никакой романтики. Она с нежностью улыбнулась и подышала на озябшие пальцы.
Внизу раздался звонок. Она подумала, что дверной, и подбежала к зеркалу в шифоньере. Свет от тусклой лампочки был слишком слаб, чтобы определить, как будет выглядеть ее косметика в сиянии огней танцевального зала «Астория». Она опять начала подкрашиваться: если он решит, что она выглядит усталой или слишком бледной, — уведет домой без разговоров.
В двери показалась голова квартирной хозяйки.
— Ваш кавалер. Просит к телефону.
— К телефону?
— Да, — отвечала хозяйка, бочком протискиваясь в комнату и, видимо, рассчитывая поболтать. — Судя по голосу, он чем-то расстроен. Я бы сказала, торопится. Чуть не оглушил меня, когда я поздоровалась с ним.
— А-а, — воскликнула Энн, — он всегда такой. Не обращайте внимания.
— Он, мне кажется, хочет отложить встречу, — продолжала хозяйка. — Всегда одно и то же. Девушки, которые много разъезжают, вряд ли могут рассчитывать на хорошее отношение. Вы сказали «Дик Уиттингтон»?
— Нет-нет. «Аладдин».
Она бросилась вниз по лестнице. Плевать, если кто увидит, что она так спешит.
— Это ты, милый? — спросила она. С их телефоном всегда что-нибудь да не так. Его голос был таким хриплым, что она едва его узнала.
— Ты так долго, — сказал он. — Я из автомата. Он уже съел все деньги. Слушай, Энн, я сегодня не смогу прийти. Прости меня: работа. Ловим человека, ограбившего сейф. Я тебе рассказывал. Меня не будет всю ночь. Мы обнаружили одну ассигнацию. — Его голос возбужденно бился в трубке.
— Что ж, ладно, милый. Я знаю, ты хотел... — но она уже не могла сдержаться: — Джимми, я теперь не скоро тебя увижу. Только через несколько недель.
— Да, знаю, тяжело. Я думал... Слушай, не езди ты этим ранним поездом. Зачем? А девятичасового нет. Я смотрел расписание.
— Знаю. Я только сказала...
— Тебе лучше поехать сегодня ночью. Тогда ты сможешь отдохнуть перед репетицией. Поезд отходит в полночь с Юстона.
— Но я еще не уложила вещи...
На это он не обратил внимания. Его любимым занятием было намечать дела и принимать решения.
— Если я буду в районе вокзала, я постараюсь...
— Твои две минуты кончаются.
— Ах, черт, у меня ни одного медяка. Милая, я люблю тебя.
Она хотела сказать ему то же самое, но его имя стало неодолимым препятствием, помехой языку. Она все еще никак не могла свободно выговорить его.
— Джи... — Связь прервалась, и она с горечью подумала: «Ну почему он выходит на улицу без меди?» Потом: «Разве это справедливо, когда детектива вот так отключают?» И пошла наверх в свою комнату. Она не плакала. У нее было такое чувство, будто кто-то умер, а она осталась одна и боится — боится новых лиц и новой работы, грубых провинциальных шуток, боится дерзких, нахальных парней, боится самой себя, боится, что не сможет вспомнить, как хорошо быть любимой.
— Я так и думала, — сказала хозяйка. — Идемте вниз, выпьем чайку и поболтаем. Когда болтаешь, то как-то лучше себя чувствуешь, верно? Ей-богу, лучше. Один врач даже сказал мне, что болтовня прочищает легкие. В этом что-то есть, правда? Сколько мы всякой пыли глотаем, а хороший разговор, оказывается, удаляет всю эту дрянь. Я бы и не подумала пока укладываться. У вас еще уйма времени. Мой старик и сейчас был бы жив, если бы побольше разговаривал. Это уж точно. У него в горле завелась какая-то зараза, она-то и доконала его в расцвете лет. Будь он поразговорчивей, эта гадость из него обязательно бы вышла. Лучше болтать, чем плеваться.
Судебный хроникер никак не мог добиться, чтобы его выслушали. Он все пытался втолковать своему шефу:
— У меня есть материал об ограблении сейфа.
Шеф, однако, крепко перебрал. Они все тут перебрали.
— Отправляйтесь домой, — сказал он, — и почитайте «Упадок и разрушение...»[4].
Судебный хроникер был серьезным молодым человеком, не пил и не курил, он был просто потрясен, когда увидел, как кто-то блюет в телефонной кабине.
— Одну купюру нашли, — заорал он во всю глотку.
— Напишите об этом, старина, обязательно напишите, — сказал шеф, — а потом можете сходить с этим в...
— Мужчина сбежал... задержал девушку... это же здорово, — продолжал серьезный молодой человек. У него был оксфордский выговор, потому его и посадили вести уголовную хронику — шутка главного редактора отдела новостей.
— Идите домой и почитайте Гиббона.
Серьезный молодой человек схватил кого-то за рукав:
— Да что такое? С ума вы все посходили? Мы что, не будем готовить номер?
— Через сорок восемь часов война, — рявкнул на него кто-то.
— Но у меня же интереснейший материал. Он запер девушку и старика, вылез через окно...
— Идите домой. Для такого материала места нет.
— Даже годовой отчет «Кенсингтон Киттен клуба» зарезали.
— «По магазинам» тоже не будет.
— А пожар в Лаймхаусе пойдет под рубрикой «Краткие новости».
— Идите домой и почитайте Гиббона.
— Он скрылся, хотя полицейский следил за входной дверью. Опергруппа уже работает. Он вооружен. Полицейским выдают оружие. Каков материал, а?
— Вооружен! — отозвался главный репортер. — Поди домой, поостынь. Через день-два нас тут всех вооружат. Опубликованы неопровержимые доказательства. Ясно как день, его застрелил какой-нибудь серб. Италия поддерживает ультиматум. У них есть еще двое суток, чтобы взять его обратно. Если хотите купить акции фирм, выпускающих оружие, поторопитесь — вы сколотите себе состояние.
