Злые языки называли его Потемкиным госпожи Меллин.
А между тем, хотя несомненно именно Амур был тем, кто с капральской тростью муштровал его в различных науках, отношения красавца-гренадера со своим полковником в кринолине до сих пор оставались совершенно невинными. Впрочем, и самой госпоже Меллин меньше всего был ясен характер ее интереса к нему.
Однажды вечером – Иван Нахимов со своей ротой только что заступил в караул во дворце – он сидел под сенью кустов благоухающей сирени в Царскосельском парке, притаившись подобно пугливой птице, и читал, когда неожиданно совсем рядом с ним он услышал шелест женского платья. Иван затаил дыхание, но это его не спасло.
– Кто здесь? – раздался чей-то женский благозвучный и энергичный голос.
Иван вышел из укрытия и принял уставную стойку. Перед ним стояла величавая женщина, повелительный взгляд которой с приветливым любопытством остановился на нем.
– Солдат? – сказала она улыбнувшись. – Да к тому же солдат, который читает?..
Она взяла книгу у него из рук.
– Даже по-французски… «Анти-Макиавелли»… ну, мой брат Фридрих[13] может быть доволен, он уже при жизни стал достоянием народа. Как тебя зовут-то?
– Иван Нахимов.
Дама извлекла книжку и внесла в нее его имя; затем вернула солдату его книгу и двинулась дальше вниз по аллее.
На следующее утро, незадолго до смены, дежурному подразделению была дана команда построиться для почетного приветствия. Иван стоял на фланге, солдаты взяли ружья на караул, знамя склонилось до земли, барабаны ударили дробь: в карете, запряженной четверкой вороных, мимо промчалась прекрасная женщина в горностае.
– Кто эта женщина? – шепотом спросил он стоявшего рядом сослуживца.
– Ты разве не знаешь? – ответил тот. – Да кому ж это еще быть, как не нашей матушке-царице!
Иван покраснел как маков цвет.
– Что это у тебя опять лицо так покраснело? – крикнул Павлов, вкладывая шпагу в ножны. – Это нарушение регламента, непозволительно, чтобы кто-то из солдат в шеренге был краснее других. Я прикажу тебя за это на сутки запереть в колодки.
Пробило шесть вечера. Час, когда госпожа Меллин ожидала у себя великовозрастного воспитанника, красавца-гренадера. Молодая очаровательная женщина уже добрые полчаса взволнованно расхаживала по будуару, только время от времени останавливаясь перед большим зеркалом трюмо, чтобы еще и еще раз убедиться, какой привлекательной делает ее открытый домашний халат из белой кисеи с розовыми бантами. Прошло, однако, еще полчаса, а Ивана все не было. Нетерпение прекрасной амазонки, привыкшей приказывать и видеть, как все исполняется по ее малейшему указанию, нарастало с каждой минутой. Она села за клавесин и принялась играть. Пробило семь.
Госпожа Меллин гневно вскочила и послала в казарму.
– Куда он запропастился? – крикнула она возвратившемуся слуге.
– Иван Нахимов находится под арестом.
– Под арестом, кто посмел?
– Господин капитан Павлов распорядился посадить его в колодки.
– Посадить в колодки! – ахнула полковник. – Ну хорошо, мы еще посмотрим!..
Когда на следующий день Иван появился ровно в назначенный час, госпожа Меллин торопливо спросила:
– Что ты там натворил, за что твой капитан велел посадить тебя в колодки?
– За то, что я покраснел.
– За то, что ты?.. Ах! Не могу поверить, вот мерзкий тиран! – крикнула прекрасная амазонка.
И при каких же обстоятельствах ты покраснел? – продолжала она расспрашивать.
– Когда мимо проезжали Их величество царица, – простодушно признался Иван.
– Та-ак… тогда ты этого заслужил, – пролепетала госпожа Меллин; ее губы зловеще подрагивали, в темных глазах вспыхнул огонь. – Что же заставляет тебя краснеть при виде царицы, она так сильно тебе нравится, может, ты влюбился в нее, что скажешь? Разве ты не знаешь, что влюбляться в императрицу преступление, даже вообще влюбляться?.. Ты обязан думать лишь о своем ружье и о своих книгах. Ах, впрочем, есть хорошее средство тебя вылечить, погляди-ка на это!
Ревнивая женщина схватила свою трость и сунула ее под нос испуганно обомлевшему фавориту.
– Ты меня понимаешь, надеюсь?
– Да, понимаю, – сказал Иван, но из всего произошедшего он прочно усвоил лишь то, что Иван Грозный со своими опричниками, как о них поется в народной песне, был ангелом по сравнению с его капитаном и полковником.
– Так, – сказала госпожа Меллин, – а сейчас мы продолжим чтение «Науки любви» Овидия.[14]
Она уселась на маленькую софу, а Ваня устроился на табуреточке у ее ног. Она протянула ему французский перевод Овидия. Он раскрыл книгу в том месте, где лежала розовая шелковая закладочка, и начал читать… однако голос его дрожал.
Для полка наступил тяжелый день. Когда к утреннему рапорту дама-полковник являлась в пресквернейшем расположении духа, в том душевном состоянии, в котором внушающая солдатам страх деспотиня всегда «справедливо», однако с неумолимой строгостью и без малейшего снисхождения, до тех пор играла кнутом и шпицрутенами по солдатским спинам, пока досадливые морщины на ее челе не разглаживались. Вот и сегодня ей необходимо было назначать наказания, слышать крики и стоны, видеть кровь, и все это лишь потому, что вчера вечером она не захотела принять объяснения Ивана, несмотря на его искренность. Возможно, это вспыхнувшая ревность?
Ее мрачный туалет – черный бархатный камзол, отороченный темным собольим мехом, тесно охватывал в талии надетое под ним платье из той же материи и тех же цветов и затем расходился сзади широкими складками – прекрасно соответствовал ее нероновскому настроению. Она готова была сейчас поджечь казарму и превратить в пепел весь свой полк.
Офицеры и унтер-офицеры стояли перед ней и по очереди рапортовали полковнику.
– Солдат Петр Репкин был схвачен на месте преступления, когда взломал лавку купца Новосильцева, – доложил один капитан.
– Это его первый проступок? – спросила госпожа Меллин.
– Так точно, до сих пор он очень хорошо себя вел…
– Тогда его в наказание достаточно только высечь.
– Сколько ударов прикажете?
– Пятьдесят.
– Дмитрий Пашков обокрал своих товарищей… – доложил другой командир.
– Пашков? Разве он не подвергался уже наказанию? – спросил военный Нерон, хмуря брови.
– Так точно, наказывался неоднократно.
– Ладно, тогда этого малого следует на сей раз проработать покруче, – с недоброй улыбкой решила госпожа Меллин, – пусть он у меня сначала недельку полежит разложенным на «кобыле», да притом в темной камере на воде и хлебе, а потом прогнать его десять раз шпицрутенами сквозь строй в двести солдат.
– Такое человеку едва ли выдержать, – возразил было командир, – он еще молод и слаб.
– Да пусть хоть умрет под шпицрутенами! – крикнула красивая женщина-вампир. – Невелика потеря для общества.
– Сержант Исидор Чоловик во время потасовки в трактире не подчинился своему поручику и поднял на него руку.
– Подобные случаи должны караться с особой строгостью, – сказала госпожа Меллин, – иначе дисциплина вконец разболтается. Сержанта разжаловать в рядовые и двадцать раз прогнать сквозь строй в двести солдат. Если он после этого выживет, отправить его в Сибирь.
После сытного обеда, полуразморенно, полураздраженно сидя на балконе своего небольшого дворца, госпожа Меллин наблюдала за экзекуциями, проводившимися по ее приказу в исполнение на большом плацу перед казармой. Она хладнокровно смотрела, как приговоренных ею привязывали к столбу, как под кнутом профоса они истекали кровью или без сил падали от ударов шпицрутенами между рядами ощетинившихся штыков. А почему бы нет?.. Разве она поступала несправедливо? Она никого не мучила, она лишь находила удовольствие в правосудии, которое вершила по закону и совести.
Внезапно что-то подтолкнуло ее спуститься в казарму. Она, вероятно, даже не могла бы толком себе объяснить, что, собственно, потянуло ее туда, но она подчинилась этому порыву. Надев небольшую круглую соболью шапку на напудренные добела волосы, с испанской тростью в руке, она размашистым шагом пересекла плац. Что за зрелище предстало ее глазам во дворе казармы! Перед строем своей роты, опираясь на шпагу, стоял Павлов, а в то время как два капрала пытались привязать ремнями к приготовленной лавке для телесных наказаний ее упирающегося фаворита Ивана со связанными руками, который в бессильном отчаянии сыпал проклятия и плакал. Казалось, сопротивление красавца-гренадера вот-вот будет сломлено, и его товарищи злорадно радовались возможности послушать, как он, уже давно вызывавший зависть, сейчас застонет под капральской тростью, когда на помощь ему вовремя подоспела госпожа Меллин.
– Что здесь происходит? – крикнула она уже издали.
Капралы тотчас же остановились.
