— А разве Мишлина и Бако не будут обедать с нами? — осведомился он.
Он так надеялся на это, он предпочитал милую болтовню своих детей беседе с гостями.
— Нет, — ответила Франсуаза, — я решила, что нам будет уютнее вчетвером… Поправь галстук, Антуан.
«Уютно!» — опять одно из тех слов, которых он не выносил. «Нет, „уютно“ не будет, — подумал он, завязывая перед зеркалом галстук. — Сабина, наверное, начнет острить, а Франсуаза — кокетничать с Ламбер-Леклерком, этим чванливым твердолобым министром». Сам же Антуан будет хранить угрюмое молчание.
— Уютно!
Он услышал, как подъехал автомобиль и затормозил, колеса заскрипели по гравию. Супруги Кесне приняли непринужденные позы. Минуту спустя появились гости. У Сабины были черные волнистые волосы, полные плечи и красивые глаза. Ламбер-Леклерк сильно облысел — несколько жалких волосков лежали на голом черепе, точно барьеры на беговой дорожке. Он был, казалось, не в духе. Видно, и он тоже против воли приехал на этот обед.
— Добрый вечер, милочка! — воскликнула Франсуаза, целуя Сабину. — Добрый вечер, господин министр…
— О нет, милочка! — сказала Сабина. — Не вздумай только величать моего мужа министром… Ты же зовешь меня Сабиной, зови и его Альфредом… Добрый вечер, Антуан…
Вечер выдался на редкость теплый и ясный, и Франсуаза велела подать кофе на веранде. За столом разговор не клеился. Женщины скучали. Антуан из упрямства, злясь на себя, весьма неосмотрительно противоречил Ламбер-Леклерку, который, гораздо лучше информированный, чем его собеседник, легко побивал его в споре.
— Вы настроены оптимистически, потому что стоите у власти, — говорил Антуан. — На самом же деле положение Франции трагично…
— Да нет, дорогой мой, право же, нет: денежные затруднения никогда не бывают трагичны. Французский бюджет показывает дефицит вот уже шесть веков, и слава Богу!.. Поверьте, просто необходимо время от времени разорять рантье… Иначе к чему бы мы пришли? Вообразите себе эти капиталы, помещенные в банк под большие проценты еще со времен Ришелье.
— Английский бюджет не знает дефицита, — буркнул Антуан. — Более того, доходы превышают в нем расходы. И англичане от этого не страдают, насколько мне известно.
— Дорогой друг, — отвечал Антуану Ламбер-Леклерк, — я никогда не мог уразуметь, что за страсть у французов вечно сравнивать две страны с разной историей, разными нравами и разными потребностями… Если бы Франция действительно нуждалась в сбалансированном бюджете, мы тотчас бы все устроили. Да только Франция вовсе к этому не стремится, или, если хотите, Франция не так уж сильно в этом заинтересована, чтобы согласиться также на средства, необходимые для достижения подобной цели. Характер бюджета — не финансовый вопрос, а политический. Скажите мне, на какое большинство вы намерены опираться, правя страной, и я скажу вам, как будет выглядеть ваш бюджет. Министерство финансов может подготовить любой бюджет — социалистический или радикальный, а также реакционный… Достаточно сказать, чего вы хотите!.. Все это гораздо проще, чем воображают профаны.
— Так ли уж это просто? И посмеете ли вы высказать ваши соображения избирателям?
По каким-то малозаметным признакам, потому, как внезапно ожесточился его взгляд, Франсуаза почувствовала, что ее мужа вот-вот охватит приступ ярости. Она решила вмешаться в разговор.
— Антуан, — сказала она, — ты бы прогулялся с Сабиной к монастырю, показал ей, какой вид открывается оттуда…
— Что ж, отправимся туда все вместе, — предложил Антуан.
— Нет-нет, — возразила Сабина, — Франсуаза права… Супругов надо разлучать… Так гораздо забавнее…
Она встала из-за стола. Антуану ничего другого не оставалось, как подняться и последовать за ней. Он успел бросить Франсуазе сердитый взгляд, который та не пожелала заметить.
«Мои опасения сбываются, — подумал он. — Теперь мне придется провести добрых полчаса наедине с Сабиной… Только бы ей не вздумалось потребовать от меня объяснения, которого она ждет вот уже десять лет! Неужели Франсуазе хочется, чтобы этот самодовольный министр ухаживал за ней?»
— Какой дивный запах! — произнесла Сабина Ламбер-Леклерк.
— Это апельсиновые деревья… Навес, под которым мы сидели, тоже сплетен из ветвей апельсиновых и лимонных деревьев, глициний и роз… Но наши розы почти совсем одичали… Надо бы сделать прививку… Сюда, Сабина… Свернем на эту дорожку и спустимся вниз…
— А сами вы, Антуан, не одичали в своем уединении?
— Я? Да я всегда был дикарем… Вы что-нибудь различаете в темноте? Взгляните, по обе стороны бассейна растут цинерарии… При планировке сада в основу был положен контраст между темными, фиолетовыми или синими цветами и ярко-желтыми. Во всяком случае, такова была идея Франсуазы. А на этом склоне она задумала создать буйные заросли дрока, мастикового дерева, ракитника, царских кудрей.
— Я рада побыть с вами наедине, Антуан… Я очень люблю вашу жену, но как-никак мы с вами были когда-то большими друзьями… до вашего знакомства с ней… Вы еще помните об этом?
Осторожности ради он замедлил шаг, чтобы не оказаться слишком близко к ней.
— Ну, конечно же, Сабина, как я могу забыть?.. Нет, идите прямо вперед, сейчас будет мостик. Вот и монастырь. Что за цветы растут между плитами? Обыкновенные анютины глазки…
— Помните тот бал — мой первый бал? Вы отвезли меня домой на автомобиле вашего деда… Мои родители уже спали. Мы вошли в маленькую гостиную. Ни слова не говоря, вы привлекли меня к себе, и мы снова начали танцевать…
— Кажется, я даже поцеловал вас в тот вечер?
— Поцеловал!.. Мы целовались битый час!.. Это было чудесно… Вы стали героем моего романа…
— Наверно, я сильно разочаровал вас!
— Напротив, в начале войны вы совсем покорили меня своей доблестью. Вы держались великолепно… Я могла без запинки назвать все ваши награды. Я до сих пор помню их, могу перечислить хоть сейчас… Потом вы были ранены, а оправившись от ранения, обручились с Франсуазой Паскаль-Буше. Вот тогда, сказать по правде, я огорчилась… Да и как могло быть иначе?.. Ведь я так восхищалась вами… Услыхав, что вы женились на девушке, которую я хорошо знала по лицею Сен-Жан, — мы учились в одном классе, она была очень мила, но глуповата, простите меня, Антуан, — я удивилась и огорчилась за вас… И не я одна, весь город…
— Но отчего? Мы с Франсуазой люди одного круга и вполне подходим друг другу… Взгляните сюда, Сабина: видите вот тот утес, весь в световых бликах? Это утес Монако… Не наклоняйтесь слишком низко — терраса висит над морем… Осторожно, Сабина!
Он невольно придержал ее за талию. Она молниеносно обернулась к нему и поцеловала прямо в губы.
— Будь что будет, Антуан! Уж очень мне этого хотелось! Трудно держаться на расстоянии от человека, который когда-то был тебе близок… Помните, как мы целовались на теннисном корте? О, я вижу, вы шокированы… Вы остались настоящим Кесне… Не сомневаюсь, что вы всегда были верным мужем…
— На редкость верным… Беспорочным…
— Это на протяжении десяти-то лет? Бедный Антуан!.. И вы счастливы?
— Совершенно счастлив.
— Если так, все хорошо, милый Антуан. Вот только не пойму, отчего у вас такой несчастливый вид.
— С чего вы это взяли?
— Не знаю… Просто чувствую в вас какую-то неудовлетворенность, раздражение, какую-то неприкаянность… Что бы вы там ни говорили, Антуан, все же вы были настоящим Кесне из Пон-де-л’Эра, то есть человеком деятельным, привыкшим руководить людьми. А теперь вы живете здесь, оставив любимое дело и своих друзей… Я знаю: вы все принесли в жертву вкусам вашей жены… Но трудно себе представить, что вы никогда не жалеете об этом…
— Может быть, вначале я действительно немного тосковал… Но потом я нашел себе другое занятие. Всю жизнь я питал пристрастие к истории… Теперь я занялся этой наукой всерьез… Я даже написал несколько книг, которые имели некоторый успех.
— Некоторый, говорите вы? Ваши произведения имели огромный успех, Антуан, это замечательные работы… Особенно ваш труд о Людовике XI…
— Вы читали мои книги?
— Читала ли я их?! Да сотни раз! Во-первых, я тоже обожаю историю… А во-вторых, я искала в них вас, Антуан… Я по-прежнему интересуюсь всем, что имеет к вам отношение. И я считаю вас превосходным писателем… Нет, я нисколько не преувеличиваю… Признаться, меня даже удивило, что во время обеда Франсуаза ни единым словом не обмолвилась об этой стороне вашей жизни. Два-три раза мой муж пытался заговорить с вами о ваших книгах, но всякий раз Франсуаза прерывала его… Мне кажется, ей следовало бы гордиться вашим творчеством…
— О, да чем же тут гордиться… Но это верно, что Франсуаза не интересуется книгами такого рода… Она предпочитает романы… А главное, она и сама артистическая натура — как искусно она выбирает свои наряды, какой чудесный сад она разбила! Она сама наметила место для каждого цветка. С тех пор как кризис захватил и Пон-де-л’Эр, наши доходы сократились. Теперь Франсуаза вынуждена делать все сама.
