Мистер Бингли унаследовал почти сотню тысяч фунтов от отца, который намеревался вложить средства в недвижимость, но так и не дожил до осуществления своих планов. Молодой мистер Бингли ничуть против такого распоряжения деньгами не возражал и время от времени лично приобретал землю в родном графстве. Но, поскольку сейчас он имел солидный дом и обширное поместье, для всех, кто знал легкость его характера, было весьма сомнительно то, сумеет ли он сберечь накопленное для потомков и осесть, наконец, в Незерфилде.
Его сестрам не терпелось обзавестись собственной недвижимостью; но тот факт, что в настоящее время их брат выступал в роли лишь арендатора, нисколько не убавил желания повесить себе на пояс ключ от его кладовых ни у мисс Бингли, ни у миссис Херст, которая вышла замуж за человека больших амбиций и весьма скромного состояния. Оставалось еще целых два года до совершеннолетия мистера Бингли, когда тот краем уха услышал чьи-то похвалы в адрес поместья Незерфилд. Вскоре он посвятил полчаса осмотру усадьбы и дома, остался доволен здешним пейзажем и расположением комнат, во всем остальном поверил на слово владельцу и немедленно заключил сделку.
С Дарси его связывала на редкость стабильная дружба, несмотря на всю очевидную разницу характеров. Бингли полюбился Дарси за легкость нрава, откровенность, податливость, хотя совокупность всех этих черт представляла самый разительный контраст с его собственными. Впрочем, стоит при этом заметить, что собственная мрачность никогда не побуждала в нем терзаний и душевных мук. Благодаря сильном характеру Дарси, Бингли нашел в друге самую надежную опору. В тех делах, где требовался холодный разум, Дарси был незаменим. Не то чтобы Бингли можно было назвать слабоумным, но друг его был действительно умен. Вместе с этим несомненным достоинством Господь также щедро одарил молодого человека надменностью, сдержанностью и критическим складом ума; но, несмотря на изысканные манеры, эти качества делали его совершенно несносным. И если Бингли был уверен в собственном обаянии, то Дарси вечно балансировал на грани оскорбления окружающих.
Манера, в коей меж ними велось обсуждение недавнего бала, весьма показательна. Бингли никогда раньше не встречал столько приятных людей и самых красивых девушек. Все до единого казались ему предельно отзывчивыми и внимательными, и в целом в атмосфере не было ни формализма, ни скованности; поэтому, в первые же полчаса он перезнакомился со всеми гостями. Что касается мисс Беннет, то он не мог представить себе другого создания, которое обликом и нравом более живо напоминало бы ему светлого ангела. Дарси, напротив, на балу узрел скорее толпу вовсе некрасивой деревенщины, которая навевала тоску и скуку. Мисс Беннет была признана им хорошенькой, но при этом он заметил, что она слишком часто улыбается и оттого выглядит простовато.
Миссис Херст и ее сестра отдали справедливость такой критики, но девушку все же приветили и полюбили, а затем и вовсе провозгласили юную Беннет самой приятной особой в собрании, достойной более тесного знакомства. Неожиданно для самой себя став обладательницей столь громкого титула, Джейн теперь могла наслаждаться обществом мистера Бингли столь часто, сколь это могло прийти ей в голову.
Поместье Беннетов от соседей, с которыми семейство было особенно дружно, разделяло лишь расстояние, достаточное для небольшой приятной прогулки. Сэр Уильям Лукас в прежние годы торговал в Меритоне. Заработав весьма приличное состояние и, в свою бытность мэром, получив в награду за заслуги рыцарский орден от самого Короля, он вскоре от дел отошел. Его известность чересчур бросалась в глаза, что делало диссонанс между высоким положением и занятием торговлей в крошечном городке, пожалуй, слишком разительным. Собравшись с духом и разом покончив с коммерцией, он однажды вместе с семьей перебрался в поместье в миле от Меритона, отбросил громкий титул и с тех пор стал известен как сэр Уильям. Джентльмен полюбил часы раздумий в тишине и одиночестве. Несмотря на былую славу, он вовсе не впал в грех чванства, а, напротив, был предельно внимательным к окружению. Будучи необидчивым, дружелюбным и услужливым от природы, среди прихожан Сент-Джеймса он прослыл очень приятным человеком.
Леди Лукас обладала всеми достоинствами, которыми может обладать идеальная дама, и в силу некой скованности ума высоко ценила соседство с Беннетами. У Лукасов было много детей, и среди них старшая – смышленая и приятная женщина двадцати семи лет от роду – стала душевной подругой Элизабет.
Все юные Лукас и Беннет каждый раз, повстречавшись на балу, считали своим долгом поболтать по душам о том, о сем. Первые на следующее после вечера утро всегда спешили в Лонгбурн, чтобы послушать и быть услышанными.
– Ты отлично начала вечер, Шарлотта, – с видом опытной матроны обратилась миссис Беннет к мисс Лукас. – Тебя мистер Бингли выбрал для танца первой.
– Да, но, похоже, вторая партнерша приглянулась ему больше.
– О, ты имеешь в виду Джейн? Как же, ведь он танцевал с ней дважды! По правде говоря, мне тоже показалось, что она ему понравилась. Я даже в это поверила, тем более что кое-что слышала. Вот только я не могу сообразить, что к чему в этом рассказе. Что-то о мистере Робинсоне…
– Наверное, вы имеете в виду тот разговор, который я нечаянно подслушала. Разве я вам об этом не говорила? Мистер Робинсон спросил, как ему нравятся балы в Меритоне, не кажется ли ему, что здесь собралось очень много хорошеньких женщин, и какая из них самая красивая. А тот возьми да ответь: “О! Старшая мисс Беннет, конечно же. Двух мнений тут быть не может!”
– Боже всемогущий! Он так об этом и сказал? Тебе не кажется, будто… Впрочем, не станем делать из мухи слона.
– От того, что случайно услышала Элиза, куда больше толка, – заметила невзначай Шарлотта. – Мистера Дарси слушать вовсе не так интересно, как его друга, правда? Бедная Элиза! Быть всего лишь «вполне сносной».
– Надеюсь, ты не станешь докладывать об этом Лиззи и сердить меня. Девочка вобьет себе в голову бог знает что, а дружеское расположение такого неприятного мужчины мне кажется страшнее пожара. Миссис Лонг давеча мне посетовала, что этот Дарси битых полчаса просидел бок о бок с ней, так и не раскрыв рта.
– Вы уверены в этом, мэм? Нет ли здесь ошибки? – поинтересовалась Джейн. – Я точно помню, что видела, как мистер Дарси о чем-то с ней беседовал.
– А, это она наконец-то из приличия спросила его, как ему нравится Незерфилд; и тому ничего не оставалось делать, как ответить. Но она заверяет, что Дарси прямо рассвирепел оттого, что с ним кто-то заговорил.
– Мисс Бингли мне сказала, – заметила Джейн, – что он никогда не разговаривает с людьми, покуда не узнает их как можно ближе. Зато со своими друзьями он предельно любезен.
– Пусть меня сразит молния, если я поверю хоть из этого слову! Коль скоро он умеет быть таким разлюбезным, то непременно поддержал бы разговор с миссис Лонг. Все вокруг говорят, что он набит гордостью до пяток; а я лично ничуть не сомневаюсь, что до него дошли слухи о том, что у миссис Лонг нет средств на карету, и что на бал она приехала в наемном экипаже.
– Мне, признаться, совершенно безразлично, отчего Дарси не захотел говорить с миссис Лонг, – хмыкнула мисс Лукас, – но мне очень горько оттого, что он не захотел танцевать с нашей Элизой.
– На твоем месте, Лиззи, – гневно выпалила миссис Беннет, – я сама не согласилась бы танцевать с ним.
– Мне кажется, мама, я совершенно спокойно могу вам обещать, что никогда не стану с ним танцевать.
– Его гордыня, – уверила мисс Лукас, – не оскорбляет меня так сильно, как обычно всегда оскорбляет сей порок, потому что в этом случае я вижу смягчающие обстоятельства. Никто не станет удивляться тому, что такой видный молодой человек из уважаемой семьи и с солидным достатком придерживается столь высокого мнения о собственной персоне. Если можно так выразиться, у него есть право на гордость.
– Это весьма справедливо, – согласилась Элизабет, – и я с легкостью могла бы простить его гордость, если бы он не задел при этом мою.
– Гордость, – изрекла Мэри, уверенная в собственном таланте аналитика, – это грех, который, как мне кажется, мы встречаем в этой жизни довольно часто. Всё, когда-либо прочитанное мной, убеждает лишь в том, что такие примеры весьма многочисленны, что натура человека падка на соблазн и что немногие из нас лелеют в душе смирение. Увы, все люди склонны придавать слишком большое значение тем или иным добродетелям, будь они реальны или вымышлены. Тщеславие и гордыня – разные вещи, хотя их нередко используют как синонимы. Человек может быть горд без тщеславия. Гордость относится скорее к области нашей самооценки, а тщеславие – к тому, что следует думать о нас другим.
– Если бы я был таким же богатым, как мистер Дарси, – возбужденно воскликнул младший Лукас, присоединившийся к сестрам, – то не стал бы терзаться вопросом о собственной гордости. Вместо этого я держал бы свору борзых и впивал бы по бутылке вина каждый день.
