Трясущейся рукой она протянула ему вырезку.
— Это статья… из „Ваукеша Сентинел“… здесь говорится, что человек по имени Элвелл возбудил против тебя дело… что в сделке с „Блу Стар Майн“ было что-то противозаконное. Я половину не поняла.
Они продолжали смотреть друг на друга, и вдруг она с изумлением увидела, что после ее слов выражение напряженного ожидания стерлось с его лица.
— Ах, это! — он бросил взгляд на газетную страницу и сложил ее как совершенно безвредную, давно знакомую вещь. — Что с тобой сегодня, Мэри? Я думал, ты получила плохое известие.
Она стояла перед ним, и ее безотчетный ужас медленно растворялся под воздействием его уверенного тона.
— Значит, ты об этом знал? Ничего страшного?
— Конечно, я об этом знал. Все в порядке.
— Но что это такое? Я не понимаю. В чем тебя обвиняет этот человек?
— Во всех мыслимых и немыслимых преступлениях, — Войн бросил вырезку на пол и опустился в кресло, стоявшее у камина. — Хочешь услышать всю историю? Ничего интересного — обычная склока из-за доли участия в „Блу Стар“.
— Но кто такой Элвелл? Это имя мне незнакомо.
— Да один парень, которого я привлек к участию в сделке… помог ему. В свое время я тебе о нем рассказывал.
— Наверное, забыла, — она тщетно напрягла память. — Но если ты ему помог, то почему же тогда он так поступает?
— Вероятно, его уговорил какой-нибудь проныра-адвокат. В деле много технических подробностей и сложностей. Мне казалось, тебя не интересуют подобные вещи.
Женщина почувствовала укол совести. Теоретически она не поддерживала позицию американских жен, которые не вникают в профессиональные дела мужа, но на практике ей редко удавалось сосредоточить внимание на рассказе Война о многообразных сделках, в которых он участвовал. Кроме того, в годы ссылки она чувствовала, что раз ее муж вынужден заниматься тяжелым трудом ради достижения благосостояния, значит, они должны использовать любое свободное время для побега от повседневных обязанностей, для погружения в жизнь, о которой всегда мечтали. Пару раз с того времени, как жизнь очертила вокруг них магический круг, она спрашивала себя, правильно ли поступила; но до сих пор ее сомнения являли собой не более чем ретроспективные экскурсы богатой фантазии. Теперь же она неожиданно для себя впервые понята, как мало она знает о материальном фундаменте, на котором строится ее счастье.
Она взглянула на мужа, и его спокойный вид добавил ей уверенности; однако ей требовались более определенные основания для уверенности.
— Но разве тебя не волнует судебная тяжба? Почему ты никогда не говорил мне об этом?
Он сразу ответил ей на оба вопроса.
— Сначала я не говорил об этом, потому что тяжба меня действительно беспокоила — скорее даже нервировала. Но теперь она уже в прошлом. Вероятно, тебе прислали старый номер „Сентинела“.
Она задрожала от радости.
— То есть все кончено? Он проиграл дело?
Бойн ответил после едва заметной паузы.
— Дело прекратили. Вот и все.
Но она настаивала, словно пытаясь оправдаться перед самой собой за то, что позволила себе отстраниться.
— Он отозвал иск, потому что понял, что у него нет шансов?
— О да, у него не было никаких шансов, — ответил Бойн.
В глубине души она все еще чувствовала смутную тревогу и никак не желала сдаваться.
— Когда прекратили дело?
Он ответил не сразу, словно к нему вернулась прежняя неуверенность.
— Я узнал только что, но я этого ожидал.
— Только что? Прочитал в одном из писем?
— Да, в одном из писем.
Она не ответила и лишь через несколько секунд осознала, что он встал, пересек комнату и сел рядом с ней на диван. Она почувствовала, как он обнял ее, нашел ее руку и сжал в своих пальцах, и, медленно повернувшись, встретила взгляд его улыбающихся глаз.
— Все в порядке… все в порядке? — вопрошала она, чувствуя, как растворяются ее сомнения.
— Даю тебе слово! — засмеялся он в ответ, прижимая ее к себе.
Потом она вспоминала, что самым странным на следующий день было неожиданное и полное восстановление чувства безопасности.
Оно витало в воздухе, когда она проснулась в своей темной комнате с низким потолком; оно спустилось вместе с ней к завтраку, вспыхнуло огоньком в камине и отразилось в самоваре и рифленых боках георгианского чайника. Словно все ее расплывчатые страхи предыдущего дня, обострившиеся в момент прочтения газетной статьи, словно осторожные расспросы о будущем и неожиданное возвращение в прошлое погасили их взаимные долги по нравственным обязательствам по отношению друг к другу. Если она и в самом деле проявляла равнодушие к делам мужа, то ее новое душевное состояние доказывало, что ее вера в него оправдывала такое равнодушие, что перед лицом грозящей опасности и подозрений он заслужил право на ее доверие. Он выглядел самим собой, умиротворенным и спокойным после допроса, которому она его подвергла: словно он чувствовал ее сомнения и не меньше нее хотел внести ясность.
Слава Богу, все прояснилось, как небо за окном, которое казалось по-летнему ярким, когда она вышла из дома прогуляться по саду. Бойн сидел за своим столом с трубкой во рту, склонившись над бумагами, и, проходя мимо библиотеки, она не отказала себе в удовольствии украдкой взглянуть на его спокойное лицо, а потом отправилась заниматься своими утренними делами.
В такие чудесные солнечные зимние дни она с удовольствием обходила свои владения. Перед ней раскрывались неограниченные возможности, она обнаруживала все новые и новые скрытые прелести старинного поместья, не внося при этом ни единого непочтительного исправления, и зима казалась слишком короткой, чтобы составлять планы на весну и осень. А благодаря восстановленному чувству безопасности ее прогулка по тихому саду приобрела особое очарование.
Первым делом она направилась в огород, где растущие на шпалерах грушевые деревья нарисовали причудливые узоры на стенах, и голуби хлопали крыльями и чистили перышки, сидя на серебристой крыше голубятни.
В теплице сломался трубопровод, и она ждала специалиста из Дорсетшира, который должен был приехать и поставить бойлеру диагноз. Но когда она оказалась во влажной духоте оранжереи, среди острых запахов, розовых и красных экзотических растений — в Линге даже флора была особенной! — выяснилось, что мастер еще не приехал. Ей не хотелось проводить столь чудесный день в искусственной атмосфере, и она снова вышла на улицу и по упругой беговой дорожке, пролегающей через лужайку для игры в шары, направилась к расположенному за домом саду. В дальнем конце напротив пруда и зарослей тиса возвышалась заросшая зеленью терраса, идущая вдоль фасада с изогнутыми трубами и голубыми ангелами на крыше, окутанными золотистым маревом.
Дом смотрел на нее через ажурный рисунок сада, открытые окна и приветливо дымящие трубы создавали ощущение человеческого тепла, разума, медленно расцветающего на солнечной стене опыта. Никогда прежде она не чувствовала такого единения с ним, такой убежденности в том, что он хранит лишь добрые секреты и не раскрывает их, как часто говорят детям, „ради их же собственного блага“, такой уверенности в том, что ему по силам внести гармонию в их с Недом жизнь и сложить из нее длинную, длинную историю, которую он придумывает, нежась в лучах солнца.
Она услышала шаги за спиной и обернулась, надеясь увидеть садовника в сопровождении инженера из Дорсетшира. Но по дорожке шла лишь одинокая фигура довольно молодого, субтильного человека, который ничуть не отвечал ее представлениям о специалисте по тепличным бойлерам. Увидев ее, незнакомец поднял шляпу и остановился с видом джентльмена — скорее всего, путешественника, — который желает показать, что невольно вторгся в чужие владения. В Линг изредка наведывались наиболее культурные путешественники, и Мэри ждала, когда незнакомец достанет фотоаппарат или каким-либо другим образом оправдает свое присутствие. Но он ни единым жестом не обозначил своих намерений, поэтому, видя его почтительную нерешительность, она спросила:
— Вы хотите с кем-то повидаться?
— Я пришел к господину Войну, — ответил он. Он говорил с едва заметным американским акцентом, даже не акцентом, а интонацией, и Мэри подвергла его более пристальному осмотру. Поля его фетровой шляпы отбрасывали тень на лицо, которое носило — во всяком случае, именно это смогла разглядеть Мэри своими близорукими глазами — серьезное выражение человека, прибывшего по делу и твердо знающего свои права.
Прошлый опыт научил ее благоразумно относиться к таким визитам; но в то же время она ревниво оберегала утренние часы мужа и сомневалась, что он мог позволить кому бы то ни было нарушить его уединение.
— Вы договорились о встрече с моим мужем? — поинтересовалась она.
