и планировала. Досюда моему мужу, при всем его влиянии и связях, было не дотянуться. Только добравшись до британской столицы, я перестала то и дело озираться, опасаясь, не преследует ли меня Фриц. До тех пор его квадратная челюсть и злобные глаза мерещились мне в лице каждого встречного, и в поезде, и на улицах. Я так и ждала, что он вот-вот объявится, готовый расквитаться со мной за побег.
Оказавшись в Лондоне, я поняла, что пришло время подумать о средствах к существованию. Те деньги, что я привезла с собой, как и те, которые выручу за продажу драгоценностей от Cartier, рано или поздно закончатся. Единственной профессией, которой я владела, было актерское ремесло, но заниматься им я могла только там, где Фриц не сможет мне помешать, и теперь, когда Гитлер поднял голову и нюрнбергские законы замаячили на горизонте, единственным безопасным местом работы для еврейской актрисы-эмигрантки, даже если никто не знает о ее еврействе, оставался Голливуд. По старым актерским каналам до меня уже почти год доходили слухи о тайном исходе еврейских артистов в Америку.
Я нашла лазейку, чтобы представиться мистеру Майеру — через Роберта Ричи, который разыскивал новые таланты для MGM. Нас познакомил мой бывший наставник Макс Рейнхардт — тот уже и сам работал в Америке. По словам мистера Ричи, мистер Майер проводил собеседования в своем гостиничном номере в отеле Savoy. Одной мне туда идти не хотелось (я представляла, что может повлечь за собой «встреча в гостиничном номере»), и я упросила мистера Ричи поехать со мной. Сказала, что мне нужен переводчик — это была отчасти правда. Английским я владела кое-как, а мистер Ричи мог бы при необходимости переводить: он немного понимал те языки, на которых говорила я. Но на самом деле он был нужен мне еще и в качестве охранника.
Когда дверь номера распахнулась, я, к своему огромному облегчению, увидела, что буду беседовать с мистером Майером не с глазу на глаз. Меня встретила группа мужчин в темных костюмах: они выстроились вдоль стены и словно приклеились к ней, как обои. Среди них был и Бенни Тау, человек, которого мистер Майер называл своей правой рукой, и Говард Стриклинг, его представитель в прессе. Мистер Майер оглядел меня с головы до ног, даже велел повернуться несколько раз и пройтись перед ним. Затем разговор зашел об «Экстазе».
— Здесь, в Америке, мы снимаем благопристойные фильмы. Фильмы, которые можно смотреть всей семьей. Мы не демонстрируем те части женского тела, которые предназначены только для глаз мужа. Это понятно?
Я кивнула. Я была готова к этому вопросу. Я знала, что «Экстаз» теперь повсюду будет меня преследовать.
— Мне и самой больше не хочется сниматься в непристойных фильмах, мистер Майер.
— Это хорошо. — Он долго и пристально смотрел на меня, потом добавил: — И никаких евреек. Американцы не потерпят евреек на экране.
Я-то ожидала от Америки большей терпимости. По своим каналам я выяснила, что мистер Майер и сам по происхождению русский еврей, а в Лондон приехал в том числе за тем, чтобы отобрать среди еврейских артистов-эмигрантов тех, кого стоит взять к себе в Голливуд. Не из сострадания, а потому, что еврейские таланты, которых выжили из профессии нюрнбергские законы, можно было скупать за бесценок.
Знает он, что я еврейка, или только подозревает?
Пока он не задал мне напрямую этот вопрос, я предпочла этой темы не касаться.
— Вы же не еврейка, верно?
— Нет, конечно нет, мистер Майер, — поспешно проговорила я. Что еще я могла сказать? Если для того, чтобы выжить в этом новом мире, нужно лгать — значит, буду лгать. Мне ведь не привыкать.
— Это хорошо, миссис Мандль. Или лучше называть вас мисс Кислер? — Он повернулся к остальным, неизвестным мне мужчинам, выстроившимся вдоль задней стены гостиничного номера. — Как мы ее назовем, а? Мандль и Кислер — это как-то чересчур по-немецки.
— Может быть, дадим ей какую-нибудь добропорядочную американскую фамилию — скажем, Смит? — отозвался кто-то из них.
— Да какая из нее Смит! — прикрикнул Майер на своего краснолицего коллегу и снова повернулся ко мне. — Если мы сумеем придумать для вас подходящее имя, то контракт ваш. Стандартный. На семь лет. Сто двадцать пять долларов в неделю.
Я выгнула бровь, но в остальном мое лицо осталось бесстрастным.
— Сто двадцать пять долларов в неделю? На семь лет?
Он пыхнул сигарой.
— Это текущая ставка.
Я бросила вопросительный взгляд на мистера Ричи. Он перевел «текущую ставку» на немецкий.
Распрямив плечи, я взглянула сквозь очки мистера Майера прямо в его темные холодные глаза. Да, слухи не врали, он и впрямь деловит и безжалостен, но я и не таких видала. И если хочу добиться своего, то должна тоже проявить жесткость.
Я шла на огромный риск, но только такой гамбит мог вывести меня наверх из рядов низкооплачиваемых третьеразрядных актрис, о которых легко забывают. А вот тех, кто им обходится дорого, люди не забывают никогда.
— Может быть, это «текущая ставка» для неизвестных актеров. Но не для меня. Я знаю себе цену и на меньшее не соглашусь. — Самым пронзительным взглядом, на какой была способна, я обвела по очереди всех, кто был в комнате. А затем развернулась и вышла.
Мистер Ричи выскочил за мной в коридор отеля.
— Что вы творите, Хеди, черт вас возьми? Такой шанс профукали! — крикнул он мне в спину.
Я не была уверена, что правильно поняла это выражение, но причина его гнева была ясна. Он полагал, что я упустила свою единственную возможность сделать карьеру в Голливуде. Но мистер Ричи ошибался. Дело с мистером Майером было не закончено: это был только первый этап наших переговоров. Хотя сам мистер Майер этого еще не знал.
Обернувшись к мистеру Ричи с непоколебимым видом, я сказала:
— Я надеялась, что мы договоримся с мистером Майером сегодня, но знала, что может не получиться. Я получу гораздо больше, чем жалкие сто двадцать пять долларов в неделю. Вот увидите.
— Вы сами не понимаете, что делаете. — Он покачал головой. — Вы только что отказались от предложения самого крупного кинопродюсера в мире, второго шанса у вас не будет.
Я загадочно улыбнулась ему.
— У меня есть план, мистер Ричи.
Я продала браслет из своего набора от Cartier и купила билет на «Нормандию», которая, как я узнала, должна была через неделю доставить мистера Майера через Атлантику домой, в Америку. Я полагала, что за несколько дней в море рядом с киномагнатом мне представится не одна возможность
