— Средненькие. Но это не то место, куда следует ехать с дамой.
— Почему?
— Там нет гостиниц.
— Некоторые дамы обходятся и без гостиниц. Тебе известно, что мы с Хелен ходили одни по Апеннинам с рюкзаками за спиной?
— Нет, неизвестно. И, насколько это будет в моих силах, я постараюсь, чтобы вы больше ничего подобного не делали.
— Я полагаю, ты еще не нашел времени поговорить с Хелен? — спросила она более серьезным тоном.
— Нет.
— Постарайся поговорить с ней до своего отъезда. Мне так хочется, чтобы вы с ней стали друзьями.
— У нас с твоей сестрой всегда были прекрасные отношения, — беспечно сказал он. — Но мы отклонились от темы. Давай начнем сначала. Ты знаешь, что Иви собирается замуж за Перси Кахилла.
— Дядю Долли.
— Именно. Девочка безумно в него влюблена. Очень хороший парень, но он требует — и совершенно справедливо — соответствующего финансового обеспечения с ее стороны. А во-вторых, как ты, конечно, понимаешь, есть еще Чарльз. Уезжая из города, я написал ему очень осторожное письмо. Видишь ли, у него растет семья, но растут и расходы. Кроме того, сейчас фирма «ИЗАК.» ничего особенного собой не представляет, однако у нее имеется потенциал для развития.
— Бедняга! — пробормотала Маргарет, глядя на море и не понимая, о чем идет речь.
— Поскольку Чарльз — старший сын, он когда-нибудь унаследует Говардс-Энд. Но я хочу, чтобы, обретя свое счастье, я не совершил несправедливости по отношению к остальным.
— Нет, конечно, — начала она, а потом воскликнула: — Так ты о деньгах! Какая же я глупая! Конечно, нет!
Как ни странно, при слове «деньги» он немного поморщился.
— Да. О деньгах, если уж ты высказалась так прямо. Я намереваюсь быть справедливым по отношению ко всем — и к тебе, и к ним. Я намереваюсь вести себя так, чтобы мои дети не имели ко мне претензий.
— Будь щедр к ним! — решительно заявила она. — Справедливость не так уж важна.
— Я намереваюсь… и уже написал Чарльзу с этой целью…
— Но сколько у тебя есть?
— Что?
— Каков твой годовой доход? У меня — шестьсот фунтов.
— Мой доход?
— Да. Мы должны начать с того, сколько ты имеешь в год, прежде чем решить, сколько дать Чарльзу. Справедливость и даже щедрость зависят от этого.
— Должен сказать, ты прямолинейная девушка, — заметил он, с улыбкой похлопав ее по руке. — Огорошить мужчину таким вопросом!
— Ты разве не знаешь свой доход? Или не хочешь мне говорить?
— Я…
— Хорошо, — теперь она похлопала его по руке, — не говори мне. Мне это знать не нужно. Я могу прекрасно посчитать, исходя из пропорций. Раздели свой доход на десять частей. Сколько частей ты дашь Иви, сколько Чарльзу, сколько Полу?
— Дело в том, дорогая, что у меня не было желания беспокоить тебя деталями. Я лишь хотел сообщить тебе, что… ну, что для других следует кое-что сделать, и ты прекрасно меня поняла, так что давай перейдем к следующему пункту.
— Да, этот вопрос мы решили, — сказала Маргарет, не принимая близко к сердцу его не слишком удачные стратегические увертки. — Так и сделай: отдай то, что можешь, имея в виду, что мой чистый доход — шестьсот фунтов. Какое счастье, когда у человека есть такие деньги!
— У нас доходы не столь велики, могу тебя уверить; ты выходишь замуж за бедняка.
— Здесь Хелен со мной не согласится, — продолжила Маргарет. — Она не осмеливается ругать богатых, поскольку сама богата, но ей этого очень хотелось бы. Где-то в закоулках ее сознания присутствует странная мысль, которую я никак не могу уловить, что бедность, в каком-то смысле, — это нечто «настоящее». Она не любит всякую организацию и, возможно, путает богатство с техникой его обретения. Соверены в чулке ее не беспокоят, а вот чеки — да. Хелен чересчур категорична. Невозможно общаться с миром в такой жесткой манере.
— Нам надо обсудить еще один пункт, и затем я должен идти назад, в гостиницу, и написать несколько писем. Что теперь делать с домом на Дьюси-стрит?
— Оставь все как есть. Поживем — увидим. Ты когда собираешься на мне жениться?
Она возвысила голос, как делала довольно часто, и несколько молодых людей, которые тоже вышли подышать вечерним воздухом, услышали ее вопрос.
— Припекает, а? — сказал один.
Обернувшись к ним, мистер Уилкокс резко проговорил:
— Послушайте! — Никто не ответил. — Смотрите, чтобы я не сообщил о вас в полицию.
Молодые люди прошли дальше довольно мирно, но оказалось, что они просто решили удалиться на безопасное расстояние, ибо их последующая беседа сопровождалась взрывами неудержимого хохота.
Понизив голос и придав ему легкий оттенок укоризны, мистер Уилкокс сказал:
— Иви, вероятно, выйдет замуж в сентябре. Едва ли мы сможем рассчитывать на более ранний срок.
— Чем раньше, тем лучше, Генри. Не принято, чтобы женщины так говорили, но чем раньше, тем лучше.
— Что ты думаешь насчет сентября и для нас? — спросил он довольно сухо.
— Хорошо. Может, в сентябре мы сами переедем на Дьюси-стрит? Или попробуем отправить туда Хелен и Тибби? Неплохая идея. Они такие непрактичные, так что, если ими разумно руководить, можно заставить их делать что угодно. Послушай, а ведь правда! Так мы и сделаем. А сами можем жить в Говардс-Энде или Шропшире.
Мистер Уилкокс надул щеки и шумно выдохнул.
— Боже милостивый! Какие вы, женщины, шустрые. У меня голова пошла кругом. Давай разберемся по пунктам, Маргарет. Говардс-Энд исключается: в прошлом месяце я сдал его Хеймару Брайсу сроком на три года. Разве ты не помнишь? Онитон — ну, на него тоже особо не стоит рассчитывать, поскольку это слишком далеко. Там можно бывать и принимать гостей, но нам нужен дом, из которого недолго добираться до города. Впрочем, дом на Дьюси-стрит тоже имеет серьезный недостаток. На задах расположены конюшни.
Маргарет невольно рассмеялась. Она впервые услышала про конюшни на задах Дьюси-стрит. Когда она была потенциальным жильцом, конюшни были отодвинуты в тень — не осознанно, а автоматически. Беззаботной манере Уилкокса, хоть и искренней, не хватало ясного взгляда, необходимого для правдивого изложения. Живя на Дьюси-стрит, он помнил про конюшни; решив сдавать дом, он о них забыл. И если кто-нибудь сказал бы ему, что конюшни либо есть, либо их нет, он бы рассердился и впоследствии нашел возможность заклеймить говорившего, назвав его педантом. Так же клеймит меня и мой бакалейщик, когда я высказываю претензии к качеству его кишмиша. Он отвечает, что у него самый лучший кишмиш, и тут же, не переводя дыхания, спрашивает, как я могу рассчитывать получить приличный кишмиш за такую низкую цену. Этот порок присущ деловому мировоззрению, и Маргарет следует быть к нему снисходительной, имея в виду все, что деловое мировоззрение сделало для Англии.
— Да, летом конюшни особенно раздражают. Курительная комната — тоже гнусная каморка. Дом напротив занимают оперные певцы. Дьюси-стрит приходит в упадок — таково мое личное мнение.
— Как грустно! Прошло всего несколько лет с тех пор, как построили эти красивые дома.
— Это значит, что все меняется. Выгодно для коммерции.
— Ненавижу это постоянное движение в Лондоне. Оно отражает то, что есть в нас самого плохого, только в миниатюре — какая-то вечная бесформенность; все качества, плохие, хорошие и нейтральные, утекают куда-то — текут, текут без начала и конца. Я всегда этого боялась. У меня нет доверия к рекам даже как к элементу пейзажа. А море…
— Да-да, начался прилив.
— Началса прёлив, — передразнили его городской акцент прогуливающиеся молодые люди.
— И вот вам те, кому мы дали право голосовать, — заметил мистер Уилкокс, опустив, впрочем, что это те же, кому он давал работу клерков — работу, которая едва ли способствовала превращению их в других людей. — Однако у них своя жизнь и свои интересы. Пойдем.
С этими словами он повернулся, собираясь проводить ее до дома «На заливе». Деловой разговор был окончен. Его гостиница находилась в противоположной стороне, и если он проводит Маргарет, то уже не успеет отправить письма. Маргарет уверяла, что ее провожать не нужно, но мистер Уилкокс был непреклонен.
— Хорошенькое начало, если твоя тетя увидит, что ты пришла одна!
— Но я часто хожу одна. Если учесть, что я путешествовала по Апеннинам, это будет разумным решением. Ты заставляешь меня сердиться. Я совсем не считаю провожание такой уж любезностью.
Он засмеялся и закурил сигару.
— Я и не собирался оказывать тебе любезность, дорогая. Просто не хочу, чтобы ты расхаживала одна в темноте. Да еще такие личности неподалеку! Это опасно.
— Разве я не могу сама о себе позаботиться? Я бы очень хотела…
— Пойдем, Маргарет. И хватит об этом.
Более молодая женщина могла бы обидеться на его командирский тон, но Маргарет слишком твердо стояла на земле, чтобы возражать. По-своему она тоже была командиршей. Если он был крепостью, то она горной вершиной, пройти по которой мог любой, но которая за ночь вновь покрывалась девственно-белым снегом. Пренебрегавшая героическим антуражем, который был подсказан ее манерами, словоохотливая, склонная к отступлениям, навязчивая, она ввела в заблуждение своего любимого, как вводила в заблуждение тетушку Маргарет. Он ошибочно принял богатство ее внутреннего мира за слабость. Он полагал, что она «довольно умна», но не более, не понимая, что она смогла проникнуть в глубины его души и одобрила то, что там увидела.
