— Фуй! Никто вас не вышвырнет, господин Киппель, и особенности в том случае, если я составлю вам компанию.
— Вы пойдете вместе со мной?! — предприниматель делает большие глаза и отшвыривает огрызок сигары. — Только ради того, чтобы добыть для меня ссуду?
— Нет, не только ради этого, а чтобы получить ее еще и для себя. Мне сейчас пришла в голову одна мысль, возник план, для осуществления которого и я тоже нуждаюсь в деньгах. Кроме того, мне хочется еще разок наяву увидеть безмерно любимый мной хутор Пихлака, именно в последнее время я то и дело вижу его во сне. Меня так и тянет туда, влечет… взглянуть, как поживают рябинки, посаженные мною вокруг дома. Небось сейчас они как раз стоят в белом убранстве, цветут, и такой от них дурманящий аромат идет, что он заставляет сердце биться сильнее.
Арно с любопытством окидывает взглядом Паавеля, в этом отставном капитане, похоже, уживаются несколько человек, надо же, теперь он стал даже поэтичным.
— Да и что мне тут, в городе?.. — продолжает этот странный капитан. — Тарту станет лишь краше, если из него на некоторое время исчезнет такой экземпляр, как я.
— Я думал, вы просто шутите, — Киппель скребет свою заросшую щеку.
— До шуток ли тут! У меня уже давно нет желания шутить. Какое может быть у человека настроение если рядом с ним женщина, которая считает его старым пнем а себя… видно, цветком розы. И все в таком духе: мол по гляди, другие добывают себе должности и продвигаются вперед, только ты никак не сдвинешься с места а если и сдвигаешься, так все вниз да вниз. Нет, нет поступим так, как советовала Тынису Лаксу Смерть: «Прочь уйдем навек!» [35] Уйдем и мы хотя бы на время. И знаете, господин Киппель, как мы это сделаем? Айда пешком по природе; сейчас раннее лето, используем хотя бы часть этого прекрасного времени года, в наших краях оно короткое, словно блаженная греза. Кто знает, может быть нынешнее лето — мое последнее.
— Н-ну-у! — предприниматель резко, словно его кто подтолкнул, оборачивается к капитану. — Это еще что за разговор?!
— Д-да-а, как знать… Но если мы осуществим эту прогулку на вольной природе, то станем рвать цветы желтоглавы, баранчики, черемуху… Нет, нет, мы не сорвем ни одного цветка, мы лишь полюбуемся ими, срывать цветочки жалко.
«Не странно ли, — думает Тали, — только что желал воины, готов был перерезывать людям горло и в то же время ему жаль срывать цветочки. Этот человек либо не совсем в себе, либо все же шутник, хотя и скрывает это — Однако отставной капитан почему-то нравится Арно Тали. — Собрат по страданию…» Арно мысленно усмехается. «Прекрасно!» Затем он произносит неожиданно даже для самого себя:
— Я иду вместе с вами. В тех краях живут мои родители.
— Великолепно! — восклицает предприниматель Киппель и закуривает новую сигару. — Morgenstunde hat Gold im Munde! [36] Всеконечно, идите с нами, господин Тали! И… и если мы получим ссуду, как надеется господин Паавель, то постучите меня по загривку, чтобы я не забыл что…
— Что именно? — спрашивает господин Паавель.
— …что вы станете моим компаньоном.
— Я — вашим компаньоном? Ну-у?! Мне ведомо, что такое иголка и нитка, но сверх того — ничегошеньки. Однако этого недостаточно.
— Зато я знаю больше. Самое главное для нас — сложить деньги, все прочее — пустяки. Но в таком случае оставим эти рассуждения о последнем лете и так далее, мне такие разговоры не по душе. Когда мы отправимся?
— Да хоть сейчас, — капитан вскакивает и становится по стойке «смирно», как и положено старому солдату.
— Нет, не сейчас, — возражает Тали. — Сначала я должен переговорить со своим другом Лестой. Гм… Может, и он тоже пойдет с нами. О-о, это было бы куда как славное путешествие!
— Айда завтра с раннего утра, — предлагает предприниматель, — скажем, этак… часика в четыре, в пять. Место сбора тут же. Ну как, приемлемо?
— Отчего бы и нет! — соглашаются собеседники. — Самая приятная ходьба по холодку. В пять часов.
Когда же Киппель заводит разговор о каком-то Сараджеве с тремя звездочками, Арно Тали поспешно удаляется. Как знать, правильно ли, нет ли он поступает, во всяком случае, дело обстоит таким образом, что сердечная боль не покидает его ни на мгновение. Из-за Вирве.
— Ишь, старик, чего надумал — податься в деревню!
— Леста усмехается. — И кто это такой — Паавель? Откуда ты его выкопал?
— Боюсь, он очень нервный господин, — отвечает Арно,
— но в глазах его светится доброжелательность. У него столько забот, что даже в зубах поковырять некогда, ею шляпа вот-вот поседеет от неприятностей, и в то же время он готов расцеловать…
— Кого?
— Все равно кого. Он хочет войны, но наверняка не испытывает ненависти к своему врагу. Идем в Паунвере познакомишься с ним поближе. Ты — писатель, обретешь для своих рассказов новый типаж. Вот будет забавно, если мы отправимся вчетвером!
— Ты что, хочешь этого?
— Да. Я вроде бы уже и не мыслю это путешествие без тебя. Давай проведаем своих школьных друзей… Кийра, Тоотса, Тыниссона и так далее. Возьми себе отпуск на недельку-другую.
— За этим дело не станет, но с а м о путешествие, как ты говоришь, пешком… вчетвером — это несколько более чем странно. Нас по дороге задержат.
— Еще чего! Это за что же?
— Ну, разве кто доселе видел, чтобы четверо мужиков далеко не первой молодости маршировали по большаку… ать-два! в то время, как весь народ трудится не покладая рук? Это сразу бросится всем в глаза, люди наверняка подумают, что у этих путников недоброе на уме. Не так ли? Против Паунвере я ничего не имею, но эта… ну, техническая сторона путешествия… гм!.. И почему вообще все должны танцевать под дудку этого капитана Паавеля — мы ведь не солдаты и не на войне?
— Как сочтешь нужным, — Тали несколько растерянно усмехается и смотрит в окно на заросший травой сад, который, как видно, уже давно не знал заботливой и распорядительной руки. — Во всяком случае, ясно, что один, то есть без тебя, я с ними не пойду. Действительно… теперь и мне тоже эта затея начинает казаться неуместной. А что я сегодня утром так легко загорелся этой идеей, скорее всего объясняется вчерашней встречей, которая вывела меня из равновесия. Не пугайся, брат, если я тебе открою, что бывают моменты, когда мне почти безразлично, куда идти и что делать.
— Гм… — произносит Леста и едва заметно пожимает плечами. — Нервы… Непременно, или же, как выражается Киппель, всеконечно, тебе надо отправиться в деревню. Но ты не должен оставаться там один и сам по себе.
— Именно потому я и приглашаю тебя с собой. А как мы туда доберемся, это вопрос второстепенный. Жизнь сделала меня таким беспомощным и ранимым, что даже неловко говорить об этом. Какой же я педагог?! Место таких, как я, либо в клинике для нервнобольных, либо в сумасшедшем доме.
— Не преувеличивай! Это состояние пройдет.
— Будем надеяться. До сегодняшнего дня, вернее, до сегодняшнего утра, я считал себя единственным субъектом, который дошел до такой крайней точки, и вот словно бы себе в утешение встретил еще и другого, примерно в таком же положении.
— Кого же?
— Того самого капитана Паавеля. Именно поэтому мне и захотелось получше с ним познакомиться и поглядеть, что из него выйдет. Прежде всего, он станет компаньоном господина Киппеля.
— Что? Как это? У Киппеля нет ничего, кроме ножа, вилки да брючного ремня — кто же пойдет к нему в компаньоны?
— Поживем — увидим. Во всяком случае сегодня утром об этом шел разговор. Ах да! Между прочим, я никак не подозревал, что Киппель вдобавок ко всему еще и философ.
Слышен дверной звонок… вначале продолжительным, затем напоследок, словно бы в подтверждение, дзинькает еще один, коротенький, который воспринимается, как звуковой знак восклицания.
— Слышишь, — Леста усмехается, — вот он уже идет, твой философ; он собирался пожаловать сегодня к вечеру. Точность — его добродетель, в особенности, если он надеется что-нибудь получить.
Нахмурив лоб, Леста идет в прихожую и отпирает дверь. Да, это Киппель… во всю свою натуральную величину и неизменно в полном надежд настроении.
— Прошу извинить, мои господа, — произносит он с вежливым поклоном, — я вас опять st rin, [37] но в жизни иного человека бывают моменты, когда он существует лишь как наказание своим согражданам. Иной раз он делает это вовсе не по своей воле, просто ему судьба уготовила такую роль. Роль эта, само собой разумеется, отнюдь не из блестящих, но… Я мигом закруглюсь, на улице остался мой друг, он ждет…
— Что за друг? — осведомляется Тали.
— Ну, тот самый господин, который сегодня утром был с нами на площади Барклая — капитан Паавель.
— Отчего же он не вошел в дом? — спрашивает Леста.
— Он человек весьма деликатный и скорее пойдет в штыковой бой, чем без особой надобности переступит порог чужой квартиры. Так он сказал.
