В этот момент в комнату вошла тетя Полли. Она бросила на племянницу усталый взгляд.
— Ну, а теперь, Поллианна, что ты затеваешь?
Поллианна засмеялась и виновато покраснела:
— Ничего особенного, тетечка. Во всяком случае, не похоже, чтобы это было что-то особенное… пока, — призналась она с невеселой улыбкой. — К тому же это секрет, и я тебе пока ничего не скажу.
— Как хочешь, — вздохнула тетя Полли. — Но если ты пытаешься заново разобраться в тех закладных, которые оставил мистер Харт, то могу тебе сразу сказать: это бесполезно. Я сама дважды их подробно изучала.
— Нет, дорогая, это не закладные. Это гораздо приятнее, чем любые закладные! — с торжеством заявила Поллианна, возвращаясь к своему занятию. Перед ее глазами друг снова возникло чудесное видение того, что будет, как только она получит эти три тысячи долларов. Еще полчаса Поллианна писала, зачеркивала и грызла карандаши, а затем, с поубавившейся, но неиссякшей храбростью, собрала свои бумаги и карандаши и вышла из гостиной. «Может быть, у меня лучше получится в одиночестве, у меня в комнате, — думала она, торопливо поднимаясь по лестнице. — Мне казалось, что сочинять следует за письменным столом, так как это „литературный труд“… но, похоже, письменный стол ничуть не помог мне сегодня. Попробую-ка я в своей комнате — на диване у окна».
Но диван у окна оказался ничуть не более вдохновляющим, чем письменный стол, если судить по исчерканным и перечерканным листам, которые падали из рук Поллианны, а на исходе следующего получаса она вдруг обнаружила, что уже пора готовить обед. "Ну, все равно, я этому рада, — вздохнула она про себя. — Я гораздо охотнее пойду готовить обед, чем заниматься этим рассказом. Не то чтобы я не хотела этим заниматься, только я и не представляла, что это такая ужасная работа… а ведь всего лишь рассказ!"
Весь следующий месяц Поллианна трудилась честно и упорно, но очень скоро обнаружила, что «всего лишь рассказ» — задача, с которой не так-то просто справиться. Поллианна, однако, не принадлежала к тем, кто отступает, после того как взялся за дело. К тому же был приз в три тысячи долларов, или хотя бы какой-нибудь из остальных, если ей не удастся получить первый! Даже сотня долларов — это уже кое-что! Так что изо дня в день она писала, стирала и переписывала, пока наконец перед ней не оказался не ахти какой, но все же законченный рассказ. Тогда следует признать, не без некоторых опасений — она понесла рукопись к Милли Сноу, чтобы та перепечатала текст на пишущей машинке.
«Читается неплохо… то есть смысл в нем есть, — неуверенно размышляла Поллианна, торопливо шагая к домику миссис Сноу, — это очень хорошая история о совершенно прелестной девушке. Но боюсь, есть в нем что-то не совсем такое, как надо. Во всяком случае, мне, наверное, лучше все-таки не очень рассчитывать на три тысячи долларов — тогда я не буду слишком разочарована, когда получу один из призов поменьше».
Поллианна всегда вспоминала о Джимми, когда подходила к домику миссис Сноу, так как именно там, на обочине дороги, много лет назад она впервые увидела его — заброшенного маленького мальчика, убежавшего из сиротского приюта. И в этот день она тоже подумала о нем, на мгновение затаив дыхание, но тут же, гордо вскинув голову, что всегда бывало теперь, когда ей случалось подумать о Джимми, поспешила к дверям домика и позвонила. Как всегда, у Сноу Поллианну ждал самый теплый прием, и — тоже как всегда — вскоре они заговорили об игре: ни в одном из белдингсвиллских домов «в радость» не играли с большим азартом, чем у Сноу.
— Ну, а как вы поживаете? — спросила Поллианна, завершив деловую часть своего визита.
— Замечательно! — лучезарно улыбнулась в ответ Милли. — Это у меня третий заказ за неделю. Ах, мисс Поллианна, я так рада, что вы посоветовали мне заняться машинописью, ведь такую работу можно выполнять прямо у себя дома! И всем этим я обязана вам!
— Глупости! — весело возразила Поллианна.
— Но это действительно так. Во-первых, я все равно не могла бы работать на дому, если бы не игра, благодаря которой маме настолько лучше, что у меня остается время и для своих дел. А потом, самое главное, вы посоветовали мне научиться печатать и помогли купить пишущую машинку. Как же тут не скажешь, что я всем обязана вам!
Поллианна вновь принялась возражать, но на этот раз ее перебила миссис Сноу, сидевшая у окна в своем кресле на колесах. И так серьезно и проникновенно зазвучали ее слова, что Поллианна не могла не прислушаться к ним.
— Послушай, детка, я думаю, ты сама не вполне понимаешь, что ты сделала для других. Но я очень хочу, чтобы ты это поняла! Сегодня в твоих глазах, дорогая, такое выражение, какое мне не хотелось бы в них видеть. Я знаю, тебя что-то мучит или тревожит. Я это вижу. И я не удивляюсь: смерть твоего дяди, состояние здоровья тети, все остальное… не буду больше говорить об этом. Но кое-что я все же хочу сказать, дорогая, и ты должна позволить мне сказать, ведь для меня невыносимо видеть печаль в твоих глазах и не попытаться рассеять ее, напомнив о том, что ты сделала для меня, для всего нашего городка и для бесчисленного множества других людей повсюду.
— Что вы, миссис Сноу! — в непритворном смущении запротестовала Поллианна.
— О, я говорю серьезно, и я знаю, о чем говорю, — с торжеством кивнула больная. — Для начала взгляни на меня. Разве не была я, когда ты впервые увидела меня, раздражительной, вечно ноющей особой, которая никогда не знала, чего ей хочется, пока не выяснит, чего у нее нет? И разве ты не открыла мне глаза, принеся сразу три разных блюда, чтобы заставить меня хоть раз получить то, что я хочу?
— Ох, миссис Сноу, неужели я действительно была такой… дерзкой? — мучительно краснея, пробормотала Поллианна.
— Это не было дерзостью, — решительно возразила миссис Сноу. — Это не было задумано тобой как дерзость — и в этом-то все дело. К тому же ты, моя дорогая, не читала никаких нравоучений. Если бы ты поучала, тебе никогда не удалось бы заставить меня играть в твою игру… да и никого другого, думаю, тоже. Но ты сумела научить меня этой игре… и посмотри, что она дала мне и Милли! Вот я — мне настолько лучше, что я могу сидеть в кресле на колесах и передвигаться по всему первому этажу. А это имеет такое большое значение, когда надо обслуживать себя, чтобы дать тем, кто рядом с тобой, возможность передохнуть — в данном случае я имею в виду Милли. И доктор говорит, что все это благодаря игре. А кроме нас, есть и другие, множество других, прямо здесь, в нашем городке, и я все время слышу о них. Нелли Мейхони сломала руку в запястье, но была очень рада, что у нее сломана не нога, и потому совсем не огорчалась из-за руки. Старая миссис Тиббитс потеряла слух, но очень рада, что не зрение, и потому по-настоящему счастлива. А помнишь косого Джо, которого все звали Злюка Джо из-за его характера? Угодить на него было не легче, чем на меня в прежнее время. Ну, а потом кто-то обучил его твоей игре и, как говорят, сделал совсем другим человеком. И такое, дорогая, происходит не только в нашем городке, но и в других местах. Вот как раз вчера я получила письмо от моей двоюродной сестры, которая живет в Массачусетсе. Она написала мне о мистере и миссис Пейсон. Помнишь их? Они раньше жили здесь, возле дороги, что ведет на Пендлетон-Хилл.
— Да-да, я их помню! — воскликнула Поллианна.
— Они уехали отсюда в ту зиму, когда ты была в санатории, и живут теперь в Массачусетсе, там же, где и моя сестра. Она хорошо их знает и написала мне, что миссис Пейсон рассказала ей все о тебе и о том, как твоя «игра в радость» помогла им избежать развода. Теперь они не только играют в нее сами, но и научили этой игре много других людей, которые тоже играют и в свою очередь учат других. Так что видишь, дорогая, кто знает, где она закончится, эта твоя игра? И мне хотелось, чтобы ты знала об этом. Я подумала, что, быть может, это поможет иногда тебе самой играть «в радость»… Не думай, дорогая, будто я не понимаю, как тебе порой трудно играть в твою собственную игру.
Поллианна встала. Подавая на прощание руку, она улыбалась, но в ее глазах блестели слезы.
— Спасибо, миссис Сноу, — сказала она не совсем твердым голосом. — В самом деле, это трудно… иногда. И, может быть, я действительно нуждалась в том, чтобы мне немного помогли играть в мою собственную игру. Но, так или иначе, — ее глаза блеснули давним весельем, — если теперь мне когда-нибудь покажется, что я не могу играть в мою игру, — вспомню, что все же всегда могу радоваться , что есть люди, которые играют в нее!
Домой Поллианна шла в задумчивости. Как ни тронули ее слова миссис Сноу, было в этом во всем что-то печальное. Она думала о тете Полли — тете Полли, которая так редко играла теперь «в радость». И Поллианна спрашивала себя, всегда ли она сама играет в свою игру, когда могла бы играть.
