Майкл заметил, что в голосе Баттерфилда зазвучало очень понятное злорадство.
– Ну?
– Мистер Элдерсон, сэр, кончал обедать. Я заранее подготовился и сделал вид, что я его никогда раньше не встречал. И поразило меня то, что он принял это как должное!
– Не выкинул вас за дверь?
– Наоборот, сэр. Он сразу сказал: «Запишите за мной два экземпляра».
Майкл рассмеялся.
– Ну и нахалы же вы оба.
– Нет, сэр, в том-то и дело. Мистер Элдерсон был очень недоволен. Ему это было неприятно.
– Не понимаю, – сказал Майкл.
– Неприятно, что я служу у вас, сэр. Ведь он знает, что вы здесь компаньон и что мистер Форсайт – ваш тесть, не правда ли?
– Знает, конечно.
– Вот видите, сэр, и выходит, что два директора поверили мне, а не ему. Вот почему я его и не пропустил. Я решил, что это его немного встряхнет. Я случайно увидел его лицо в зеркале, когда уходил. Он, по-моему, здорово струсил.
Майкл грыз указательный палец, испытывая что-то вроде сочувствия к Элдерсону, как к мухе, на которую паук накинул свою первую петлю.
– Спасибо, Баттерфилд.
Когда тот ушел, он сел, царапая перочинным ножом промокашку на столе. Что это, своеобразное «классовое» чувство? А может быть, просто сочувствие к преследуемому, нервная дрожь при мысли, что человеку некуда скрыться? Ибо тут, безусловно, были явные улики, и ему придется сообщить об этом отцу и «Старому Форсайту». Очевидно, храбрость покинула Элдерсона, иначе он бы сказал: «Наглый негодяй! Сейчас же убирайтесь вон!» Ясно, что это было бы единственно правильное поведение не повинного ни в чем человека и единственно разумное поведение человека виновного. Что ж! Нервы иногда сдают – даже самые крепкие. Взять хотя бы корректуру, которую он только что закончил:
ПОЛЕВОЙ СУД
Я человек – не лучше вас, не хуже:
Кровь, нервы, мускулы, костяк.
Легко ль мне было драться в дождь и в стужу?
Попробовали б сами так!
Когда бы вы умели – не блистать
Мундиром, выправкою бравой.
А вместе с нами мерзнуть, голодать, Тогда б сказать имели право:
«Его из всех, кто был тогда в бою, За трусость расстреляйте первым!
Кто служит родине и королю,
Не знает, что такое нервы!»
Эх, Уилфрид, Уилфрид!
– В чем дело, мисс Перрен?
– Письмо к сэру Джемсу Фоггарту, мистер Монт; вы просили вам напомнить. И потом – вы можете принять мисс Мануэлли?
– Мисс Ман... О-о, да, конечно!
Маленькая жена Бикета, чье лицо использовано для обложки сторбертовского романа, натурщица для картины Обри Грина! Майкл встал: она уже была в комнате.
«Ага, помню это платье, – подумал он. – Флер никогда его не любила».
– Чем могу быть полезен, миссис Бикет? А как поживает Бикет, кстати?
– Ничего, сэр, спасибо.
– Все еще торгует шарами?
– Да.
– Ну, все мы связаны с воздушными шарами.
– Как вы сказали?»
– Висим в воздухе – не так ли? Но ведь вы не об этом хотели со мной поговорить?
– Нет, сэр.
Легкий румянец на впалых щеках, пальцы теребят поношенные перчатки, губы неуверенно полуоткрыты; но глаза смотрят прямо – удивительное существо, честное слово!
– Помните, сэр, вы дали мне записку к мистеру Грину?
– Да, и я видел, что из этого вышло, – картина замечательная, миссис Бикет.
– Да, но она попала в газеты; мой муж вчера увидел ее – а он ведь ничего не знает.
Фью! Ну и подвел он эту девочку!
– Я заработала на этом много денег, сэр, почти хватит на билеты в Австралию. Но теперь я боюсь. Он говорит: «Смотри, как похоже на тебя». Я разорвала газету, но что если он запомнил название галереи и пойдет посмотреть картину? Там я еще больше похожа на себя. Он может дойти до мистера Грина. Так вот, не поговорите ли вы с мистером. Грином, сэр, и не попросите ли его сказать, что это – совсем не я, в случае если Тони пойдет к нему?
– Конечно скажу, – сказал Майкл. – Но почему вы боитесь, что Бикет рассердится, раз это вас так выручило? Ведь профессию натурщицы можно считать вполне приличным ремеслом.
Викторина прижала руки к груди.
– Да, – сказала она просто. – Я вела себя совершенно прилично. И я взялась за это только потому, что нам так хочется уехать, и я не могу выносить, не могу видеть, как он стоит на тротуаре и продает эти шары в сырости и в тумане. Но сейчас, сэр, я так боюсь.
Майкл посмотрел на нее.
– Да, – сказал он, – скверная штука – деньги.
Викторина слабо улыбнулась:
– Хуже, когда их нет, сэр.
– Сколько вам еще не хватает?
– Еще только около десяти фунтов, сэр.
– Это я могу вам одолжить.
– О, спасибо! Но не в этом дело – я легко могу их заработать, я уже привыкла; еще несколько дней не играют роли.
– А как же вы объясните, откуда вы достали деньги?
– Скажу, что выиграла на скачках.
– Слабо, – сказал Майкл. – Слушайте, скажите, что вы пришли ко мне и я вам дал их в долг. Если Бикет захочет мне их прислать из Австралии, я могу снова переслать их туда на ваше имя. Я вас очень подвел, и я хотел бы вас выручить.
– О нет, сэр! Вы мне оказали большую услугу. Я не хочу, чтобы вы лгали из-за меня.
– Это меня ничуть не смущает, миссис Бикет. Я могу врать без запинки, если это безвредная ложь. Самое главное – это поскорее вам уехать. Много есть еще картин, писанных с вас?
– Да, уйма, – только там меня не узнать – они такие странные, как будто из кубиков.
– Обри-то нарисовал вас как живую.
– Да, Тони сказал, что это вылитая я.
– Вот именно. Ладно, я поговорю с Обри, я его увижу за завтраком. Вот вам десять фунтов. Значит – решено. Вы сегодня были у меня – понятно? Скажите, что вас просто осенило. Я совершенно вас понимаю. Вы для него готовы на что угодно, а он – для вас. Ну ладно, ладно, не надо плакать!
Викторина судорожно глотнула воздух. Рука в поношенной перчатке ответила на пожатие Майкла.
– Я на вашем месте сказал бы ему все сегодня же, – добавил Майкл, – а я подготовлю остальное.
Когда она ушла, он подумал: «Надеюсь, Бикету не придет в голову, что я получил вознаграждение за эти шестьдесят фунтов!» – и, нажав кнопку звонка, он снова стал царапать промокашку на столе.
– Вы звонили, мистер Монт?
– Да, будем продолжать, мисс Перрен.
«Уважаемый сэр Джемс Фоггарт, мы уделили чрезвычайное внимание Вашему весьма интересному... м-м... труду. Хотя мы и считаем, что Ваши взгляды на теперешнее положение Великобритании среди других стран изложены прекрасно и представят большой интерес для каждого... м-м... вдумчивого человека, но мы не уверены, что таких людей... м-м... достаточно, чтобы книгу можно было издать без убытка. Мы опасаемся, как бы Ваша... м-м... точка зрения, что Великобритания должна искать спасения в распределении рынков, населения, спроса и предложения в пределах самой империи, к тому же изложенная чрезвычайно прямолинейно, не вызвала злобу всех политических партий, мы также считаем, что Ваше предложение – вывозить из Англии целые партии мальчиков и девочек, пока их еще не успела испортить городская цивилизация, – только вызовет раздражение у рабочего класса, понятия не имеющего о жизни вне своей страны и, как известно, не желающего дать своим детям возможность попытать счастья в других краях».
– Так и написать, мистер Монт?
– Да, только чуть-чуть смягчите. М-м... «И, наконец, Ваш взгляд на то, что на земле надо сеять хлеб, так необычен в наши дни, что мы предчувствуем враждебные выпады против Вашей книги во всей печати, исключая, пожалуй, старой гвардии, неунывающих консерваторов и нескольких понимающих людей».
– Дальше, мистер Монт.
– «В период неустойчивого равновесия», так и напишите, мисс Перрен, «при полной нереальности надежд, устаревших и сданных на свалку», почти так и напишите, мисс Перрен, «ни один план с расчетом на будущее и с откладыванием урожая еще на двадцать лет не может рассчитывать на популярность. Из этого Вы сами поймете причину, почему Вы... м-м... должны искать себе другого издателя». Словом – спасибо, что-то не хочется. «Остаемся с... – ну, там сами знаете, с чем, – уважаемый сэр Джемс Фоггарт, Ваши покорные слуги Дэнби и Уинтер». Когда вы это переведете, мисс Перрен, принесите, я подпишу.
– Хорошо. Но, мистер Монт, я думала, вы – социалист. А ведь это... вы простите, что я спрашиваю.
– Мисс Перрен, я недавно обнаружил, что время всяких ярлычков прошло. Как может человек быть кем-то определенным, когда все висит в воздухе? Возьмите либералов. Им видеть ситуацию мешает свобода торговли; лейбористской партии – налог на капитал; а консерваторам – идеи протекционизма; словом, все они опутаны лозунгами. Старый сэр Джемс Фоггарт чертовски прав, но никто не подумает его слушать. Его книга – только перевод бумаги, если ее кто-либо издаст. Мир сейчас – очень нереальная штука, мисс Перрен, а из всех стран – мы самая нереальная.
– Почему, мистер Монт?
– Почему? Да потому, что мы с большим упорством, чем любая другая нация, держимся за то, что, в сущности, у нас, как ни в одной другой стране, давным-давно лопнуло. Во всяком случае, нечего было мистеру Дэнби поручать мне это письмо, если он не собирался меня развлекать. Да, кстати, раз мы об этом заговорили, мне придется отказатьтя от новой книги Хэролда Мастера: может, это ошибка, но они не желают ее печатать.
