В тот же вечер, когда ей стало это известно, после прихода Рекса между ними повторилась та же сцена, что и два месяца назад.
– Чего вы хотите? – сказал он. – Какое право вы имеете требовать так много, когда сами даете так мало?
Она не знала, как ей быть, и обратилась со своим недоумением на Фарм-стрит, где изложила его в общих чертах, без подробностей, не в исповедальне, а в маленькой полутемной комнатке, специально для этих целей предназначенной.
– Разве не правильнее было бы, святой отец, самой совершить маленький грех и тем уберечь его от большого греха?
Но старый кроткий иезуит был непреклонен. Она почти не слушала его; ей отказывали в том, чего ей хотелось, больше ее ничего не интересовало.
Кончив свои объяснения, он сказал:
– А теперь вам лучше исповедаться, дитя мое.
– Нет, спасибо, – ответила она, словно ей предложили ненужный товар с прилавка. – Сегодня не хочу. – И сердито пошла домой.
С этого дня она закрыла свою душу для веры. И леди Марчмейн видела это, и еще одно страданье прибавилось к ее недавнему страданью по Себастьяну, и к ее старому страданью по мужу, и к смертельному недугу в ее теле; эти муки свои приносила она каждый день с собою в церковь, и казалось, сердце ее пронзено ими, точно клинками, живое сердце – двойник раскрашенного гипсового; какое утешение выносила она оттуда, бог весть.
А годовой срок истекал, и тайна помолвки распространилась от доверенных подруг Джулии через доверенных подруг этих подруг, пока наконец, точно круги по воде, добежавшие до топких берегов, не появились кое-какие намеки в печати, и леди Роскоммон в качестве камер-фрейлины принуждена была ответить на ряд затруднительных вопросов. Что-то надо было предпринимать. Поэтому, когда Джулия отказалась от рождественского причастия, когда леди Марчмейн поняла, что ее предали-сначала я, потом мистер Самграсс и, наконец, Корделия, – в сером свете первых дней нового, 1925 года, она приняла решение действовать. Всякие разговоры о помолвке были запрещены; Джулии и Рексу не разрешалось больше видеться, Марчмейн-хаус предполагалось на полгода закрыть, и сама леди Марчмейн с Джулией должны были отправиться в заграничное путешествие, посетить иностранных родственников. Однако по дремучей, средневековой прямолинейности, которая сочеталась у нее с душевной тонкостью, она даже теперь сочла возможным отправить Себастьяна к доктору Боретусу под надзором Рекса, и Рекс, также обманув ее доверие, уехал в Монте-Карло, откуда и нанес ей последний, сокрушительный удар. Лорд Марчмейн не стал вдаваться в подробности его характера – это, по его мнению, было делом Джулии. Рекс показался ему здоровым, процветающим мужчиной, к тому же имя его было маркизу уже знакомо из чтения политических отчетов; он был игрок, играл по крупной, хотя и сохранял осмотрительность; он знался с уважаемыми людьми; перед ним было блестящее будущее; и его не любила леди Марчмейн. Лорд Марчмейн в целом одобрил выбор Джулии и дал согласие на немедленное вступление в брак.
Рекс с головой погрузился в хлопоты по подготовке к свадьбе. Он купил ей кольцо, и не с прилавка у Картьера, как она ожидала, а в задней комнате в Хэттон-гарден, у одного человека, который вынимал из сейфа маленькие мешочки с камнями и рассыпал перед нею на письменном столе; потом в другом заднем помещении другой человек огрызком карандаша на клочке бумаги делал наброски оправы; и результат вызвал зависть всех ее знакомых.
– Откуда вы обо всем это знаете, Рекс? – удивлялась она.
Каждый день она удивлялась тому, что он знает и чего не знает. Тогда и то и другое придавало ему привлекательность в ее глазах.
Его дом на Хартфорд-стрит вполне мог вместить их обоих, к тому же он был недавно заново обставлен и отделан самой дорогой лондонской фирмой. Загородный дом, по мнению Джулии, им был пока не нужен, они всегда могли себе что-нибудь снять, если бы захотели выехать из Лондона.
Затруднения произошли с брачным контрактом. Рекс решительно отказывался положить на имя жены в банк необходимую сумму. Адвокаты были в смятении. Джулия не желала входить в эти частности.
– На черта мне нужно, чтобы деньги лежали у nоверенного? – возмущался Рекс.
– Не знаю, дорогой
– Я заставляю деньги работать на меня. И они дают мне пятнадцать двадцать процентов годовых. Замораживать их на трех с половиной – это чистый убыток.
– Не сомневаюсь, дорогой
– Эти типы разговаривают со мною так, будто я хочу вас ограбить. На самом деле это они занимаются грабежом Они вознамерились лишить вас на две трети того дохода, который обеспечил бы я
– Это так важно, Рекс? Ведь у нас куча денег, верно? Рекс надеялся получить на руки все приданое Джулии пустить его в оборот Адвокаты настояли на том, чтобы эти деньги были положены на ее имя в банк, но добиться того, чтобы и он положил такую же сумму на имя жены, им не удавалось. Наконец, с большим трудом он дал согласие застраховать свою жизнь, предварительно объяснив адвокатам, что вся эта их страховка – просто-напросто способ положить часть его законных доходов в карман другому, впрочем, у него оказались связи в одной страховой компании, и с их помощью ему удалось свести до минимума неприятные стороны этой финансовой операции, присвоив комиссионные, на которые рассчитывали сами адвокаты.
Последним по порядку, но отнюдь не по значению встал вопрос о вероисповедании Рекса Когда-то в Мадриде он присутствовал на королевской свадьбе и теперь задумал устроить-, нечто в этом роде и для себя.
– Чего у вашей церкви не отнимешь, – признал он, – так это роскошного вида. Кардиналы, я вам скажу, – это такое зрелище. Сколько их имеется в Англии?
– Только один, дорогой.
– Один? А из за границы наложенным платежом нельзя выписать еще парочку?
Тогда ему объяснили, что заключение смешанных браков совершается без особой торжественности.
– То есть как это смешанных? Я ведь не негр какой-нибудь.
– Нет, дорогой, между католиками и протестантами.
– О, только-то? Тогда этот брак скоро перестанет быть смешанным. Я приму католичество. Что нужно для этого сделать?
Леди Марчмейн была подавлена и озадачена этим новым оборотом дела; напрасно она говорила себе, что из милосердия должна отнестись к его намерению серьезно, – ей вспоминалась другая свадьба и другое обращение в католичество.
– Рекс, – сказала она, – боюсь, что вы плохо представляете себе, какой важный шаг в деле веры задумали совершить. Великий грех был бы пойти на это, не уверовав искренне.
Но он уже научился разговаривать с нею
– Я не прикидываюсь таким уж набожным, – ответил он ей, – и не корчу из себя богослова, но мое мнение, что две религии в семье – это плохо. Вера человеку нужна. И если ваша церковь хороша для Джулии, значит, она и для меня хороша
– Ну что ж, – сказала она – Я позабочусь, чтобы вы получили наставление в вере
– Послушайте, леди Марчмейн, у меня нет времени. Наставление это с меня как с гуся вода. Пусть мне просто дадут бумаги, я поставлю, где надо, подпись, и дело с концом
– На это обычно уходят месяцы, иногда вся жизнь.
– А я схватываю на лету. Испытайте меня. И Рекс был отправлен на Фарм-стрит к отцу Моубрею – духовному лицу, прославленному триумфами над твердолобейшими из обращаемых в католическую веру. После третьей беседы отец Моубрей был приглашен к леди Марчмейн на чашку чая
– Ну, как вы находите моего будущего зятя?
– Более трудного прозелита я не встречал за всю мою жизнь
– Неужели? Я думала, он будет во всем так послушен
– Вот именно. К нему совершенно не подступишься. Кажется, у него нет ни намека на собственную духовную любознательность и естественное богопочитание. В первый день я захотел узнать, какова была его прежняя религиозная жизнь, и спросил, как он понимает молитву. Он ответил «Я никак не понимаю. Вы сами мне скажите» Я попытался что-то выразить в двух словах, а он сказал «Ну, хорошо Это – про молитву Дальше что идет?» Я дал ему с собою катехизис. А вчера спросил его, одно ли есть у Господа нашего естество. Он ответил «Сколько вы скажете, мой отец, столько и есть». Потом я спросил у него. «Если папа Римский поглядит на небо, увидит тучу и предскажет дождь, обязательно ли будет дождь или нет?»-«О да, отец мой, обязательно». – «Ну, а если все таки дождь не пойдет?» Он подумал минуту и говорит. «Я так понимаю, что он пойдет, но вроде как духовный дождь, а мы из за грехов наших его не увидим». Леди Марчмейн, он не соответствует ни одной разновидности язычества, известной миссионерам.
– Джулия, – сказала леди Марчмейн дочери, когда отец Моубрей ушел. – Ты уверена, что Рекс делает это не только с той целью, чтобы доставить нам удовольствие?
