— Это будет лучшая сцена, — сухо объявляет режиссер. — Иначе у первого акта но было бы впечатляющей концовки.
— Сцена изображает обычную комнату городского типа, — продолжает автор.
— Но там должны быть какие-нибудь ступени или помост.
— Зачем?
— Чтобы Клара могла стать на них, когда она восклицает: «Никогда!» Этот момент надо акцентировать, понимаете? Минимум трехметровые подмостки! С них потом в третьем явлении прыгнет Вчелак.
— А зачем ему прыгать?
— Потому, что там ремарка «врывается в комнату». Это одно из самых сильных мест. Видите ли, пьесу надо оживить. Не хотите же вы, чтобы у нас получилась заурядная, нудная канитель?
— Разумеется, нет! — спешит ответить автор.
— Ну, вот видите!
Для того чтобы еще больше открыть вам тайны драматургии, скажу, что творчески настроенный автор — это такой, который не хочет связывать себя условиями сцены, а творчески настроенный режиссер — тот, который «не намерен идти на поводу у текста». Что касается творчески настроенного актера, то он, бедняга, не имеет другого выбора, как или играть по-своему (в этом случае говорят о режиссерской недоработке), или во всем слушаться режиссера (тогда говорят о пассивности актера).
И если на премьере случайно никто из актеров на запнется в монологе, не свалится плохо закрепленная кулиса, не перегорит прожектор и не произойдет какая-нибудь другая авария, критика с похвалой напишет, что «режиссура было добросовестная». Но это чистая случайность.
Однако, прежде чем говорить о премьере, надо пройти чистилище репетиций.
Если вы намерены написать или уже написали пьесу, не советую вам ходить на ее первое чтение в театре. Впечатление получите самое удручающее.
Собираются шесть — восемь актеров, все они выглядят смертельно усталыми, зевают и потягиваются. Одни сидят, другие стоят, и все тихонько кашляют. Во всеобщем унынии проходит с полчаса, наконец режиссер возглашает:
— Начинаем.
Изнуренный ансамбль рассаживается у расшатанного стола.
— «„Посох паломника“, комедия в трех действиях, — начинает режиссер скороговоркой. — Бедно обставленная комната. Направо двери в переднюю, налево в спальню. Посередине стол и прочее. Входит Иржи Данеш…»
Молчание.
— Где пан Икс? — сердится режиссер. — Что он, не знает, что у нас чтение в лицах?
— Репетирует на сцене, — хмуро бурчит кто-то.
— Ах, так! Тогда я буду читать за него, — решает режиссер. — «Входит Иржи Данеш». «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное»… Клара!
Молчание.
— Черт побери, где Клара?
Молчание.
— Где пани Игрек?
— Кажется, болеет, — мрачно предполагает кто-то.
— Уехала на халтуру, — провоцирует другой.
— Мари вчера говорила мне, — начинает кто-то, — что у нее…
— Ладно, я прочту за нее, — вздыхает режиссер и во весь дух, точно его подхлестывают, читает диалог Данеша и Клары. Никто его не слушает. На другом конце стола завязывается тихий разговор.
— «Входит Катюша…» — выпаливает наконец с облегчением режиссер.
Молчание.
— Слушайте, мадемуазель, — сердится режиссер, — будьте повнимательнее! Ведь вы Катюша?
— Я знаю, — отвечает инженю.
— Ну так читайте. «Первый акт. Входит Катюша».
— Я забыла роль дома, — мило заявляет Катюша.
Режиссер произносит что-то страшное и сам отбарабанивает диалог Катюши и Клары в темпе, в котором дьячок читает заупокойную на бедных похоронах. Один только автор пытается слушать, никто не проявляет ни капли интереса.
— «Входит Густав Вчелак», — хрипло кончает режиссер.
Один из актеров спохватывается и начинает искать в карманах пенсне; найдя, он листает роль.
— Какая страница?
— Шестая.
Актер переворачивает страницу и начинает бубнить свою роль мрачным, замогильным голосом.
«Господи боже мой, — ужасается автор, — и это удалой бонвиван!»
Режиссер, заменяющий Клару, и актер, играющий удалого бонвивана, обмениваются заунывными репликами, которые должны быть искрометным диалогом.
— «Когда вернется ваш сурпуг…» — уныло произносит бонвиван.
— Супруг! — поправляет режиссер.
— У меня здесь «сурпуг», — настаивает актер.
— Это ошибка машинистки. Исправьте.
— А пускай она переписывает как следует! — обиженно говорит актер, царапая карандашом в тексте.
Агонизирующий ансамбль постепенно набирает ходу и наконец несется вскачь. Вдруг — стоп! в одной роли не хватает фразы. Снова стоп! — здесь купюра: от слов «…была первая любовь» до «вам нравится это блюдо?». Еще раз стоп: перепутаны роли… Поехали дальше.
Косноязычно, торопливо, заунывно звучит текст «нетерпеливо ожидаемой новинки». Актеры, закончившие свою роль, встают и уходят, даже если до конца пьесы осталось три страницы. Никого не интересует, чем кончится интрига. Наконец звучит последнее слово и наступает молчание — первые интерпретаторы взвешивают и обдумывают пьесу.
— А какое мне надеть платье? — среди удручающего молчания восклицает героиня.
Автор, пошатываясь, устремляется прочь, подавленный уверенностью, что во всей истории театра не было еще такой скверной, безнадежно унылой пьесы.
Следующий этап — репетиции.
— Здесь двери, — режиссер тычет в пустое пространство, — вешалка — другие двери. Стул — это диван, а другой стул — окно. Вот этот столик — пианино, а вот тут, где пустое место, — стол. Все. Вы, сударыня, войдете в двери и остановитесь у стола. Так, хорошо. В другие двери входит Иржи Данеш. Что за чертовщина, где опять пан Икс?
— Репетирует на сцене, — сообщают два голоса.
— Ну так я изображу Данеша, — вздыхает режиссер и вбегает в воображаемые двери. — «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…» Сударыня, сделайте три шага мне навстречу и изобразите легкое удивление. «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…» Потом Данеш должен будет подойти к окну. Не садитесь, пожалуйста, на стул — это же окно. Итак, еще раз. Вы входите слева, а Данеш вам навстречу. «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
— «Отнюдь нет, отец мой, — читает Клара по бумажке, — я его не видела с утра…»
Режиссер столбенеет.
— Что вы читаете?
— Первый акт, вторая страница, — спокойно отвечает Клара.
— Ничего подобного там нет! — кричит режиссер и вырывает у нее роль. — Где это?.. «Отнюдь нет, отец мой…» Но это… Сударыня, это же из другой пьесы!
— Вчера мне прислали это, — безмятежно говорит сударыня.
— Возьмите пока пьесу у сценариуса и будьте повнимательней. Итак, я вхожу справа…
— «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…» — начинает актриса.
— Это не ваша реплика! — приходит в отчаяние режиссер. — Вы сами Клара, а не я!
— Я думала, это монолог, — возражает Клара.
— Никакой не монолог. Я вхожу и говорю: «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…» Итак, внимание! «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
— А какая у меня будет прическа? — осведомляется Клара.
— Никакая! «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное!..»
— «Уте с табак трясло», — по складам читает Клара.
— Что-о-о?
— Тут неразборчиво…
— О, господи боже мой! — стонет режиссер. — Там написано: «Что с тобой стряслось?» Читайте же как следует!
Клара берет в свидетели весь ансамбль, что в ее копии это больше похоже на «Уте с табак трясло». Когда дискуссия по этому поводу закончена, режиссер в пятый раз вбегает в воображаемые двери и, как горячечный больной, хрипит: «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
Автор с отвращением чувствует, что в мире еще не бывало более нелепой и топорной фразы. Никогда, никогда уже не распутается этот хаос, никогда мир не опомнится от потрясающего факта, что «приключилось нечто необыкновенное». Никогда пьеса не двинется дальше…
— «Входит Катюша», — заявляет режиссер.
— М-м-м-м! — раздается сзади, где Катюша одновременно поедает сосиску, танцует пасодобль и трещит без умолку.
Бац! Два стула летят кувырком. Катюша стоит посередине зала и держится за коленку.
— Катюша вошла, — объявляет она. — Мать честная, ну и стукнулась же я!
— Вы должны выйти слева, — поправляет режиссер.
— Не могу, — жалуется Катюша, — я ушибла ногу.
— Ладно, внимание! — кричит режиссер. — «Входит Густав Вчелак».
Густав Вчелак смотрит на часы.
— Мне пора репетировать на сцене, — говорит он ледяным тоном. — И так я торчал здесь целый час. Мое почтение.
