— Вы совершенно правы, мадемуазель, — сказал Мак-Аллан на превосходном французском языке, но с легким акцентом, скорее приятным, чем неправильным. — Я приехал сюда, чтобы попросить господина Костеля привести меня к вам, и если я позволяю себе представиться вам у него, то лишь для того, чтобы вы знали, кто я такой, и разрешили мне прибыть в замок Бельомбр вместе с господами Костелем и Бартезом.
— Вы можете это сделать в любое время, когда вам всем будет угодно, — ответила я. — Я не собираюсь назначать ни дня, ни часа, так как вопрос, по-видимому, деловой и я не имею права что-нибудь предлагать.
— Мадемуазель Люсьена, — сказал адвокат, — не соизволите ли вы, против обыкновения, разрешить мне поговорить с вами здесь? Раз это происходит в доме и в присутствии кюре и господина Фрюманса, одного из ваших друзей, то здесь нет, как мне кажется, ничего нарушающего приличия, и я уверен, что эти предварительные сообщения, которые вас ничем не связывают и на которые вы даже не обязаны ответить мне сегодня, могут как-то успокоить вас, а мне сберечь много времени.
— Что вы об этом думаете? — спросила я аббата Костеля.
Он сказал, что видит господина Мак-Аллана впервые, и полагает, что с этим вопросом надо обратиться к Фрюмансу, который уже говорил с ним и, конечно, знает, с какой целью тот сюда явился. Фрюманс, в свою очередь, ответил, что считает своим долгом посоветовать мне выслушать Мак-Аллана с полным доверием, и мы все четверо заняли места за большим столом, где, как всегда, в беспорядке были навалены книги Фрюманса.
В мгновение ока адвокат оценил обстановку. Он увидел, что аббат Костель ничего не смыслит ни в моих делах, ни вообще в каких-нибудь практических вопросах. Но он уже понял, что Фрюманс вполне заслужил тот моральный авторитет, которым удостаивали его бабушка и я. Поэтому, обращаясь главным образом к нему и ко мне, а не к аббату, он сказал:
— Прежде всего я должен объяснить, кто я такой и какую роль призван здесь сыграть. Я не оратор, а законовед, нечто вроде того, что вы во Франции называете юристом-консультантом. Я в достаточной степени изучил французское законодательство, чтобы вести дела, и поэтому леди Вудклиф, маркиза де Валанжи уполномочила меня действовать от имени ее малолетних детей, оспаривая и поддерживая их интересы во Франции. Следовательно, я приехал во Францию отнюдь не для того, чтобы выступать против вас, мадемуазель Люсьена, а для того, чтобы поговорить с вами и передать вам предложения госпожи маркизы.
— Если вы приехали сюда говорить с мадемуазель де Валанжи, — возразил Фрюманс, увидев на моем лице волнение, — ей было бы желательно, чтобы это происходило в терминологии высочайшего взаимного уважения, и я позволю себе заметить, что во Франции, за исключением случаев семейной близости или серьезного чувства, не принято называть молодую девушку просто по имени.
На губах Мак-Аллана появилась тонкая улыбка, и я заметила на его лице столь частое несоответствие между ироническим ртом и ясным, открытым и доброжелательным взглядом. Я никак не могла решить, что вызывал во мне этот человек — страх или симпатию. Он колебался несколько мгновений, прежде чем ответить, как бы подготавливая меня к удару, который он собирался нанести, а затем принял решение, как человек, у которого сняли с плеч огромную тяжесть, вызвав на откровенность.
— Вы движетесь стремительно, сударь, — сказал он, — но вы движетесь прямо к цели, и мне не на что тут жаловаться, ибо и я стремлюсь к тому же. Вы затронули самую суть вопроса, и, прежде чем перейти в наступление, я умоляю присутствующую здесь мадемуазель не усматривать никакой непочтительности в моем сдержанном отношении к имени, которое она носит. Вы уже знаете, сударь, что мое намерение состоит лишь в том, чтобы достигнуть соглашения, и я не принял бы поручения, которое могло бы явиться для меня тягостным, если бы мне не было поручено прежде всего предложить условия мира.
— Стало быть, я нахожусь в состоянии войны с семьей моего отца? — спросила я, сделав над собой усилие.
— К счастью, пока еще нет, но от вас и ваших советников будет зависеть, объявить ее или нет.
На мгновение он умолк, потом пристально взглянул на меня и, поднявшись с места, произнес с некоторой подчеркнутостью в своем приятном произношении:
— Мадемуазель Люсьена, увы! Вас, может быть, даже и не зовут Люсьена: это крестное имя дочери маркиза де Валанжи от первого брака, и ничто не доказывает, ничто, быть может, никогда и не докажет, что именно вы и есть эта дочь. Тайна, которую я считаю непроницаемой, окружает ваше существование. Семья, интересы которой я представляю, не видит и не хочет видеть в вас ничего иного, кроме как подкинутого ребенка. Мое личное мнение в этом отношении почти совпадает с ее мнением, однако, если вы потребуете, я клянусь вам, что со всей беспристрастностью и искренностью проведу любые, какие представится возможным, поиски истины. Я честный человек; вы об этом ничего не знаете и не обязаны верить мне на слово, но вам придется узнать это, если мне придется стать вашим противником. Не будем пока вступать на путь борьбы. Мы можем избежать этого… Я вкратце повторю вам сейчас то, что я уже более подробно излагал господину Фрюмансу. Сегодня утром в Тулоне я видел господина Бартеза, который в данный момент, вероятно, находится в Бельомбре, чтобы проконсультироваться с госпожой Женни, вашей доверенной подругой и советчицей. Вы, конечно, застанете его там и сможете с ним посоветоваться. Господин Бартез, которого я уважаю и на слово которого вполне полагаюсь, по-видимому, не особенно-то рассчитывает на доказательства, которые может представить вышеозначенная госпожа Женни. А я, не веря в эти доказательства, хочу сделать вам серьезное предложение. Откажитесь от наследства, которое вы можете удержать лишь ценой тяжелой и длительной борьбы, а она, вероятнее всего, закончится для вас катастрофой. Сохраните имя Люсьена, прибавьте к нему, если вам угодно, «де» в начале, и станьте мадемуазель де Люсьен, если не последует никаких возражений от однофамильцев. Но откажитесь от имени де Валанжи и от наследства вашей благодетельницы, весьма спорного по всем пунктам. Согласитесь принять двойную пенсию по сравнению с тем, что дает вам земля Бельомбр. Покиньте Прованс или, если угодно, Францию и живите там, где вам заблагорассудится, свободная и богатая. Никто никогда не потребует у вас отчета в ваших поступках, в расходовании ваших средств или в условиях вашей жизни. Подумайте об этом. Вот мое поручение и выполнено.
Сказав это, Мак-Аллан сел, как будто не ожидал на свои слова ответа, но по его взгляду я поняла, что ему было желательно, чтобы я ответила тут же, под влиянием первого порыва. И я, может быть, и сделала бы это, если бы Фрюманс не опередил меня:
— Прежде чем мадемуазель де Валанжи выскажет свое мнение по поводу этого необычайного предложения, она должна поговорить со своими друзьями. Она только что достигла совершеннолетия, и ее бабушка, предвидя свою близкую смерть, назначила ее опекуном господина Бартеза, мнение которого еще будет ей полезным.
— Я отнюдь не ожидаю, — возразил Мак-Аллан, — что мадемуазель решит этот вопрос сегодня. Что до ее совершеннолетия, то я готов согласиться, что оно наступило. Но вам так же трудно будет установить возраст мадемуазель Люсьены, как и ее положение в обществе. Здесь все происходит совершенно как в романе, но это не ваша и не моя вина. Так как это наверняка чья-то вина, может быть тех лиц, которых мадемуазель Люсьена не захочет вмешивать в эту историю из-за возможной клеветы, я не боюсь, что она будет потом раскаиваться, избрав тот образ действий, который я ей рекомендую.
— Умоляю вас, объяснитесь! — воскликнула я. — Я вас не понимаю.
— Господину Мак-Аллану, должно быть, неприятно давать вам объяснения здесь, — вмешался Фрюманс. — Мадемуазель де Валанжи, я полагаю, что наступил момент безотлагательно представить доказательства, о коих было говорено выше, и то лицо, которое с полным основанием надеется рассеять его сомнения. Мой совет — немедленно вернуться в Бельомбр, а мы через несколько минут последуем за вами, ибо должны встретиться там с господином Бартезом, а может быть, и с господами де Малавалем, Мариусом де Валанжи и доктором Реппом. Я знаю, что они сегодня собирались нанести вам визит. Вы не должны принимать никаких решений, прежде чем не посоветуетесь со своими родственниками и друзьями.
А я спешила посоветоваться с Женни. Неужели ее обвиняли в причастности к темной истории моего похищения? Вся дрожа, я пожала руку Фрюманса и поклонилась Мак-Аллану, чей ясный и спокойный взор, казалось, властно подчинял себе все чувства, волновавшие мое сердце, и все неясности моей будущей судьбы. Не сказав ни слова, я опять села на лошадь и уехала.
Не успела я проехать шагов сто, как почувствовала, что вот-вот упаду в обморок. Это ужасное и странное видение, которое с самого детства и особенно в последнее время смутно возникало в моем воображении, предстало передо мной во всей своей жестокой реальности. Итак, у меня не было теперь ни имени, ни возраста, ни семьи, ни прошлого, ни будущего, ни защиты, ни ответственности! Я не могла отдать себе отчет в положении, в котором вдруг оказалась. По тому ужасу, который овладел мною, я поняла, что меня предупреждали совершенно напрасно: ничего подобного я даже не могла себе представить.
