Ознакомительная версия.
Я помню пробуждение утром. Кэтрин еще спала, и солнечный свет проникал в окно. Дождя уже не было, и я встал с постели и подошел к окну. Внизу тянулись сады, голые теперь, но прекрасные в своей правильности, дорожки, усыпанные гравием, деревья, каменный парапет у озера и озеро в солнечном свете, а за ним горы. Я стоял и смотрел в окно, и когда я обернулся, то увидел, что Кэтрин проснулась и глядит на меня.
– Ты уже встал, милый? – сказала она. – Какой чудесный день!
– Как ты себя чувствуешь?
– Чудесно. Как хорошо было ночью.
– Хочешь есть?
Она хотела есть. Я тоже хотел, и мы поели в кровати, при ноябрьском солнце, светившем в окно, поставив поднос с тарелками к себе на колени.
– А ты не хочешь прочесть газету? Ты всегда читал газету в госпитале.
– Нет, – сказал я. – Теперь я не хочу.
– Так скверно было, что ты не хочешь даже читать об этом?
– Я не хочу читать об этом.
– Как жаль, что я не была с тобой, я бы тоже все это знала.
– Я расскажу тебе, если когда-нибудь это уляжется у меня в голове.
– А тебя не арестуют, если встретят не в военной форме?
– Меня, вероятно, расстреляют.
– Тогда мы не должны здесь оставаться. Мы уедем за границу.
– Я уже об этом подумывал.
– Мы уедем. Милый, ты не должен рисковать зря. Скажи мне, как ты попал из Местре в Милан?
– Я приехал поездом. Я тогда еще был в военной форме.
– А это не было опасно?
– Не очень. У меня был старый литер. В Местре я исправил на лези число.
– Милый, тебя тут каждую минуту могут арестовать. Я не хочу. Как можно делать такие глупости. Что будет с нами, если тебя заберут?
– Не будем думать об этом. Я устал думать об этою.
– Что ты сделаешь, если придут тебя арестовать?
– Буду стрелять.
– Вот видишь, какой ты глупый. Я тебя не выпущу из отеля, пока мы не уедем отсюда.
– Куда нам ехать?
– Пожалуйста, не будь таким, милый. Поедем туда, куда ты захочешь. Но только придумай такое место, чтоб можно было ехать сейчас же.
– В том конце озера – Швейцария, можно поехать туда.
– Вот и чудесно.
Снова собрались тучи, и озеро потемнело.
– Если б не нужно было всегда жить преступником, – сказал я.
– Милый, не будь таким. Давно ли ты живешь преступником? И мы не будем жить преступниками. У нас будет чудесная жизнь.
– Я чувствую себя преступником. Я дезертировал из армии.
– Милый, ну пожалуйста, будь благоразумен. Ты вовсе не дезертировал из армии. Это ведь только итальянская армия.
Я засмеялся.
– Ты умница. Полежим еще немного. Когда я в постели, все замечательно.
* * *
Немного погодя Кэтрин сказала:
– Ты уже не чувствуешь себя преступником, правда?
– Нет, – сказал я. – Когда я с тобой, – нет.
– Ты очень глупый мальчишка, – сказала она. – Но я не дам тебе распускаться. Подумай, милый, как хорошо, что меня не тошнит по утрам.
– Великолепно.
– Ты даже не ценишь, какая у тебя чудесная жена. Но мне все равно. Я тебя увезу куда-нибудь, где тебя не могут арестовать, и мы будем чудесно жить.
– Едем сейчас же.
– Непременно, милый. Когда хочешь и куда хочешь.
– Давай не будем ни о чем думать.
– Давай.
Кэтрин пошла берегом к маленькому отелю проведать Фергюсон, а я сидел в баре и читал газеты. В баре были удобные кожаные кресла, и я сидел в одном из них и читал, пока не пришел бармен. Армия не остановилась на Тальяменто. Она отступила дальше, к Пьяве. Я помнил Пьяве. Железная дорога пересекала ее близ Сан-Дона, по пути к фронту. Река в этом месте была глубокая и медленная и совсем узкая. Ниже по течению были болотные топи и каналы. Было несколько красивых вилл. Однажды до войны, направляясь в Кортина-д’Ампеццо, я несколько часов ехал горной дорогой над Пьяве. Сверху она была похожа на богатый форелью ручей с узкими отмелями и заводями под тенью скал. У Кадоре дорога сворачивала в сторону. Я думал о том, что армии нелегко будет спуститься оттуда. Вошел бармен.
– Граф Греффи спрашивал о вас, – сказал он.
– Кто?
– Граф Греффи. Помните, тот старик, который был здесь, когда вы приезжали прошлый раз.
– Он здесь?
– Да, он здесь с племянницей. Я сказал ему, что вы приехали. Он хочет сыграть с вами на бильярде.
– Где он?
– Пошел погулять.
– Как он?
– Все молодеет. Вчера перед обедом он выпил три коктейля с шампанским.
– Как его успехи на бильярде?
– Хороши. Он меня бьет. Когда я ему сказал, что вы здесь, он очень обрадовался. Ему не с кем играть.
Графу Греффи было девяносто четыре года. Он был современником Меттерниха, этот старик с седой головой и седыми усами и превосходными манерами. Он побывал и на австрийской и на итальянской дипломатической службе, и день его рождения был событием в светской жизни Милана. Он собирался дожить до ста лет и играл на бильярде с уверенной свободой, неожиданной в этом сухоньком девяносточетырехлетнем теле. Я встретился с ним, приехав как-то в Стрезу после конца сезона, и мы пили шампанское во время игры на бильярде. Я нашел, что это великолепный обычай, и он дал мне пятнадцать очков форы и обыграл меня.
– Почему вы не сказали мне, что он здесь?
– Я забыл.
– Кто здесь есть еще?
– Других вы не знаете. Во всем отеле только шесть человек.
– Чем вы сейчас заняты?
– Ничем.
– Поедем ловить рыбу.
– На часок, пожалуй, можно.
– Поедем. Берите дорожку.
Бармен надел пальто, и мы отправились. Мы спустились к берегу и взяли лодку, и я греб, а бармен сидел на корме и держал дорожку, какой ловят озерную форель, со спиннером и тяжелым грузилом на конце. Мы ехали вдоль берега, бармен держал лесу в руках и время от времени дергал ее. С озера Отреза выглядела очень пустынной. Видны были длинные ряды голых деревьев, большие отели и заколоченные виллы. Я повернул к Изола-Велла и повел лодку вдоль самого берега, где сразу глубоко и видно, как стена скал отвесно уходит в прозрачную воду, а потом отъехал и свернул к рыбачьему острову. Солнце зашло за тучи, и вода была темная и гладкая и очень холодная. У нас ни разу не клюнуло, хотя несколько раз мы видели на воде круги от подплывающей рыбы.
Я выгреб к рыбачьему острову, где стояли вытащенные на берег лодки и люди чинили сети.
– Пойдем выпьем чего-нибудь?
– Пойдем.
Я подогнал лодку к каменному причалу, и бармен втянул лесу, свернул ее на дне лодки и зацепил спиннер за край борта. Я вылез и привязал лодку. Мы вошли в маленькое кафе, сели за деревянный столик и заказали вермуту.
– Устали грести?
– Нет.
– Обратно грести буду я, – сказал он.
– Я люблю грести.
– Может быть, если вы возьмете удочку, счастье переменится.
– Хорошо.
– Скажите, как дела на войне?
– Отвратительно.
– Я не должен идти. Я слишком стар, как граф Греффи.
– Может быть, вам еще придется пойти.
– В будущем году мой разряд призывают. Но я не пойду.
– Что же вы будете делать?
– Уеду за границу. Я не хочу идти на войну. Я уже был на войне раз, в Абиссинии. Хватит. Зачем вы пошли?
– Не знаю. По глупости.
– Еще вермуту?
– Давайте.
На обратном пути греб бармен. Мы проехали озером за Стрезу и потом назад, все время в виду берега. Держа тугую лесу и чувствуя слабое биение вращающегося спиннера, я глядел на темную ноябрьскую воду озера и пустынный берег. Бармен греб длинными взмахами, и когда лодку выносило вперед, леса дрожала. Один раз у меня клюнуло: леса вдруг натянулась и дернулась назад, я стал тащить и почувствовал живую тяжесть форели, и потом леса задрожала снова. Форель сорвалась.
– Тяжелая была?
– Да, довольно тяжелая.
– Раз я тут ездил один и держал лесу в зубах, так одна дернула, чуть всю челюсть у меня не вырвала.
– Лучше всего привязывать к ноге, – сказал я. – Тогда и лесу чувствуешь, и зубы останутся целы.
Я опустил руку в воду. Она была очень холодная. Мы были теперь почти напротив отеля.
– Мне пора, – сказал бармен, – я должен поспеть к одиннадцати часам. L’heure du cocktail.[31]
– Хорошо.
Я втащил лесу и навернул ее на палочку с зарубками на обоих концах. Бармен поставил лодку в маленькую нишу каменной стены и прикрепил ее цепью с замком.
– Когда захотите покататься, – сказал он, – я дам вам ключ.
– Спасибо.
Мы поднялись к отелю и вошли в бар. Мне не хотелось больше пить так рано, и я поднялся в нашу комнату. Горничная только что кончила убирать, и Кэтрин еще не вернулась. Я лег на постель и старался не думать.
Когда Кэтрин вернулась, все опять стало хорошо. Фергюсон внизу, сказала она. Она будет завтракать с нами.
Ознакомительная версия.
