было идти? Хотя мне и удалось спастись, я все равно мог бы погибнуть. Было очень холодно, я промок до нитки. Остановись я хотя бы на минуту, я превратился бы в ледяной столб. А если я не вернусь домой, то сильно напугаю этим свою невесту и ее родителей. Я ни на шаг не видел дороги. Куда же идти? Вот где был нужен добрый совет. Моя собака снова взвыла, а это был верный знак. Я ухватился за ее хвост — и она очень быстро повела меня, чтобы я не замерз, как слепого, сквозь ночь и ужас, и через 59 минут 59 секунд мы были в Нарве, а на всей моей одежде не было ни единой мокрой нитки. Так жар моего тела изнутри и воздух снаружи все высушили. Моя невеста уже трогательно причитала, проливала святейшие слезы, предчувствуя мою отчаянную смелость. — Но тут — вот радость-то, и прекрасный ужин для меня и собаки завершил этот трудный день.
И все же эта опасность не сделала меня умнее. Чтобы добыть своей невесте чибисовые яйца, потому что это превосходное блюдо она предпочитала всем остальным, чтобы доставить удовольствие ей, единственной отраде моей жизни, погруженный в мысли о супружеском блаженстве, я ушел, никому ничего не сказав, и снова попал в то же самое болото, и шел, не замечая колебания трясины и ее глубины. Еще чи разу я не собирал столько яиц, как в этот день. Несколько сот, так что я даже не знал, куда их девать.
Я уже собирал третью сотню. Совершенно один, без собаки, без людей — и снова провалился в бездонную яму, о которой и не подозревал, и застрял так прочно, что и не знал, как себе помочь. Счастье еще, что моя голова до подбородка выглядывала наружу, и я мог свободно дышать. Мою шапку уже унес ветер, и теперь он начал играть моими волосами, так что все мое, его высокородия барона фон Мюнхгаузена, существо походило скорее на куст, нежели на человека. «Может быть, — подумал я про себя, — в этом твое единственное спасение». Через четверть часа появился один чибис со своей подругой и сразу же построил гнездо из моих волос, которые как нельзя лучше подходили для этого. Я не стал сопротивляться. Вскоре самка отложила там яйцо. «Хе! — подумал я, — а что, если бы сюда пришел лис или человек, который, как и ты, искал бы яйца?» Только подумал — и впрямь свершилось. Совсем близко ко мне подкрался Рейнеке [230] и хотел утащить яйцо. Я, не поленившись, ухватился зубами за его хвост, когда он собрался уходить, и вцепился в него так крепко, как мог. Лис прежалостно завопил, не понимая, что с ним, и от страха весьма быстро вытащил меня из болота, как вытягивают заряд из ружья. И вот я лежу. Я привел в порядок голову. Мой благодетель удивился, но, как только пришел в себя, быстро вскочил на ноги. По дороге я нашел и свою шапку. Я поспешил так быстро, как только мог, и вечером был дома, сразу же твердо решив по меньшей мере никогда более не искать яйца чибисов, думая о другом. Между тем я попробовал их и подумал: наслаждение всегда вознаграждает наши усилия.
Как-то на охоте я нашел окаменевший олений помет, такой красивый и прозрачный, что я, почти не задумываясь, решил его отшлифовать и изготовить из него изящное украшение для своей невесты. А так как она никогда не любила драгоценностей, то я не мог придумать ничего другого, чтобы угодить ей, как сделать подарок святому отцу [231]. Итак, я его собрал и отослал туда. Мне стало известно позднее, что святой отец приказал сделать из него четки, коим он отдавал предпочтение перед всеми другими, приписывая им наилучшее действие.
* * *
После этой истории спутник барона рассказал следующее:
Однажды барон фон Мюнхгаузен, еще будучи холостым, прибыл в один из пригородов Риги. Чтобы сперва ознакомиться с устройством города и потому еще, что не было у барона здесь богатого двоюродного брата, он остановился в одном трактире. Здесь была смазливая хозяйка, а врагом женщин он никогда не был, и в этом у него наверняка есть тысячи единомышленников, — она его так околдовала, что он снова и снова объяснялся ей в любви. Два пламени встретились, и что же? Любовь тлеет, пылает. — Остерегайтесь трактиров, господа! Это золотое правило, даруемое господином фон Мюнхгаузеном всем людям. Он вывел его из своего горького опыта, а я еще дополню: еще больше остерегайтесь смазливых трактирщиц. Отсюда барон не мог уйти. Здесь же случилось так, что Мюнхгаузен утратил свой Familium [232]. Трактирщица вытянула начисто все его соки, так что его кошелек походил на пустую оболочку, и на будущее ему ничего не оставалось. Так вот и получилось, что у барона нет детей [233]. За это ему часто приходится выносить упреки своей любезной половины, и поэтому он пытается ее умилостивить по мере возможностей. Однако из-за этого ему иногда приходится выдерживать бой. За день до его отъезда из Ревеля [234] с ним приключилось еще одно странное происшествие. Барон находился в обществе любителей игры в кегли. Один молодой человек настойчиво искал повода для ссоры с ним. У Мюнхгаузена от природы и в особенности в его молодые годы был горячий нрав. Молодой человек собрался бросить шар и, желая взять его, еще раз посмотрел в сторону Мюнхгаузена, чтобы сказать ему несколько глупостей. В тот же момент барон бросает шар и так ударяет молодого человека, что голова того падает в руки, ему кажется, что это шар для кеглей. А так как он как раз собирался бросать, то голова пролетает между кеглями и выбивает — вот ведь как! — все девять. Однако не было ничего потешнее того, как захлопал в ладоши обрубок туловища, а голова закричала снизу из кеглей: «Браво!» Но барону пришлось уехать из Ревеля. А сейчас я хочу зачитать вам
ОПИСАНИЕ
города Боденвердера и поместья господина барона фан Мюнхгаузена, а также и достопримечательностей оного, наброски коего господин барон сделал собственноручно
Боденвердер — город на Везере. Когда-то такой цветущий, как и любой город на большой реке, благодаря широко распространенной торговле льном, а теперь это бедный деревенский городок, не имеющий ни одной мануфактуры, и кажется, что никакой интерес к искусствам не желает здесь обосноваться и осчастливить людей. Одних жителей кормит матушка-земля,
