— Требуйте любого доказательства, какое только в моей власти, — с жаром сказал Джонс.
— Время, только время, мистер Джонс, может убедить меня в том, что вы действительно раскаиваетесь и твердо решили отказаться от порочных привычек, за которые я бы вас возненавидела, если бы считала, что они укоренились в вашей натуре.
— Не считайте меня таким дурным! На коленях прошу, умоляю вас оказать мне доверие, и всю свою жизнь я посвящу на то, чтобы его оправдать.
— Посвятите хотя бы часть ее. Кажется, я довольно ясно сказала, что не откажу вам в доверии, когда увижу, что вы его заслуживаете. После всего случившегося, сэр, разве могу я полагаться на одни ваши слова?
— Хорошо, не верьте моим словам, — отвечал Джонс, — я располагаю более надежной порукой — залогом моей верности, — и он рассеет все ваши сомнения.
— Каким залогом? — спросила Софья с некоторым удивлением.
— Сейчас я покажу вам его, мой прелестный ангел, — сказал Джонс, беря Софью за руку и подводя ее к зеркалу. — Вот он, взгляните на эту очаровательную фигуру, на это лицо, на этот стан, на эти глаза, в которых светится ум. Может ли обладатель этих сокровищ быть им неверным? Нет, это невозможно, милая Софья; они навеки приковали бы самого Дориманта, самого лорда Рочестера. Вы бы в этом не сомневались, если бы могли смотреть на себя чужими глазами.
Софья покраснела и не могла удержаться от улыбки, но потом опять нахмурила брови и сказала:
— Если судить о будущем по прошедшему, то образ мой так же исчезнет из вашего сердца, когда я скроюсь с ваших глаз, как исчезает он в этом зеркале, когда я ухожу из комнаты.
— Клянусь небом, клянусь всем святым, он никогда не исчезнет из моего сердца! Ваша женская деликатность не может понять мужской грубости и того, как мало участвует сердце в известного рода любви.
— Я никогда не выйду замуж за человека, — сказала Софья очень серьезно, — который не научится быть настолько деликатным, чтобы перестать чувствовать это различие.
— Я научусь, — отвечал Джонс, — я уже научился. То мгновение, когда у меня появилась надежда, что Софья может стать моей женой, сразу этому научило; и с этого мгновения ни одна женщина, кроме вас, не способна возбудить во мне ни грубого желания, ни сердечного чувства.
— Справедливость этих слов покажет время. Ваше положение, мистер Джонс, теперь изменилось, и, могу вас уверить, я этому очень рада. Теперь у вас будет довольно случаев встречаться со мной и доказать мне, что и ваш образ мыслей тоже изменился.
— Вы ангел! — воскликнул Джонс. — Как мне отблагодарить вас за вашу доброту? И вы говорите, что вас радует благополучная перемена в моей жизни… Поверьте же, сударыня, поверьте, что вы одна дали цену этому благополучию, поскольку я ему обязан надеждой… Ах, Софья, не откладывайте ее осуществления! Я буду беспрекословно вам повиноваться. Не смею ничего вынуждать у вас больше, чем вы позволяете, но, умоляю вас, сократите срок испытания. Скажите, когда могу я ожидать, что вы убедитесь в истине того, что, клянусь вам, есть святая истина?
— Согласившись пойти так далеко, я прошу вас, мистер Джонс, не вынуждать у меня никаких обещаний. Убедительно прошу.
— Ради бога, не смотрите на меня так сердито, дорогая Софья! Я ничего у вас не вынуждаю, не смею вынуждать. Позвольте мне только еще раз просить вас назначить срок. Будьте милосердны: любовь так нетерпелива.
— Ну, может быть… год.
— Боже мой, Софья, вы назвали целую вечность!
— Может быть, немного раньше, — отстаньте от меня. Если ваша любовь ко мне такая, как я желаю, то, мне кажется, вы должны быть теперь довольны.
— Доволен! Не называйте моего ликующего счастья этим холодным словом… О, сладкая надежда! Быть уверенным, что придет благословенный день, когда я назову вас моей, когда все страхи исчезнут, когда я буду иметь высокую, несказанную, безмерную, упоительную отраду заботиться о счастье моей Софьи!
— Наступление этого дня зависит от вас, сэр.
— Ангел мой, божество мое! Слова эти сводят меня с ума от радости… Я должен, я не могу не поблагодарить милые уста, даровавшие мне блаженство.
И он заключил Софью в объятия и стал целовать так пылко, как никогда раньше не осмеливался.
В эту минуту Вестерн, подслушивавший некоторое время у дверей, ворвался в комнату и закричал на охотничий лад:
— Ату ее, малый, ату, ату! Вот так, вот так, горько! Ну что, покончили? Назначила она день? Когда же — завтра или послезавтра? Не вздумайте откладывать и на минуту дольше — я уже решил.
— Позвольте вас просить, сэр, — сказал Джонс, — не заставляйте меня быть поводом…
— Ступай ты со своими просьбами… Я думал, в тебе больше огня н ты не поддашься на девичьи штучки… Все это вздор, поверь мне. Фигли-мигли! Она готова под ненец хоть сейчас. Разве не правда, Софи? Ну признайся же, скажи хоть раз в жизни правду! Что ж ты молчишь? Почему не отвечаешь?
— Зачем же мне признаваться, сэр, — отвечала Софья, — если вы так хорошо знаете мои мысли?
— Дельно сказано! Так ты согласна?
— Нет, сэр, я своего согласия не давала.
— Так ты не хочешь за него ни завтра, ни послезавтра?
— Нет, сэр, у меня нет такого желания.
— И я скажу тебе почему: потому что тебе нравится быть непослушной, мучить и раздражать твоего отца.
— Пожалуйста, сэр… — вмешался Джонс.
— Да и ты тоже — щенок, не больше того! — остановил его Вестерн. Когда я ей запрещал, так только и было, что вздохи, да слезы, да тоска, да письма. Теперь я за тебя, а она — прочь. Лишь бы наперекор. Она, видишь ли, выше того, чтобы подчиняться приказаниям отца и слушаться его советов, все дело в этом. Ей бы только досаждать и перечить отцу.
— Чего же папеньке от меня угодно? — спросила Софья.
— Чего мне от тебя надо? Дай ему руку сию минуту!
— Извольте, сэр, я вам повинуюсь. Вот моя рука, мистер Джонс.
— И ты согласна идти под венец завтра утром?
— Я готова вам повиноваться, сэр, — отвечала Софья.
— Ну, так завтра же утром сыграем свадьбу! — воскликнул Вестерн.
— Хорошо, папенька, я согласна, если такова ваша воля. Тут Джонс упал на колени и принялся в исступлении покрывать поцелуями руки Софьи, а Вестерн заплясал и запрыгал по комнате, восклицая:
— Да куда же провалился Олверти? Все возится с этим крючкотвором Даулингом, когда тут есть дело поважнее!
И он побежал отыскивать Олверти, очень кстати оставив влюбленных на несколько минут наедине.
Скоро, однако, он возвратился с Олверти, приговаривая»
— Если не верите мне, спросите у нее самой. Ведь ты согласилась, Софья, завтра же обвенчаться?
— Таково ваше приказание, сэр, — отвечала Софья, — и я не смею вас ослушаться.
— Надеюсь, сударыня, — сказал Олверти, — племянник мой будет достоин вашей доброты и сумеет, подобно мне, оценить великую честь, которую вы оказываете моей семье. Союз с такой очаровательной и прекрасной девушкой сделал бы честь самым знатным людям Англии.
— Да, — подхватил Вестерн, — а позволь я ей мяться да колебаться, так долго бы еще не видать вам этой чести! Я принужден был прибегнуть к отцовской власти.
— Надеюсь, сэр, здесь нет никакого принуждения? — спросил Олверти.
— Что же, если вам угодно, велите ей взять слово назад. Ты очень раскаиваешься, что дала его, или нет? Скажи, Софья.
— Нет, не раскаиваюсь, папенька, — отвечала Софья, — и думаю, что никогда не раскаюсь ни в одном обещании, которое я дала ради мистера Джонса.
— В таком случае, племянник, поздравляю тебя от всей души, — сказал Олверти. — Ты счастливейший из смертных. Позвольте поздравить и вас, сударыня, по случаю этого радостного события: я уверен, что вы отдали свою руку человеку, который оценит ваши достоинства и приложит все старания, чтобы заслужить вашу любовь.
— Приложит старания! Да, он постарается, за это я поручусь! воскликнул Вестерн. — Слушай, Олверти: держу пять фунтов против кроны, что ровно через девять месяцев с завтрашнего дня мы будем иметь внучка. Однако скажи, чего велеть подать: бургундского, шампанского или чего другого? Чего-нибудь надо, потому что, клянусь Юпитером, мы сегодня же отпразднуем помолвку.
— Извините, сэр, — отвечал Олверти, — я с племянником уже дал слово, не подозревая, что дело придет к развязке так скоро.
— Дал слово! — воскликнул сквайр. — Как бы не так! Я ни за что на свете не отпущу тебя сегодня. Ты у меня поужинаешь, — знать ничего не хочу.
— Нет, извините, дорогой сосед: я дал слово, а вы знаете, что я всегда держу свое слово.
— Да кому же ты обещал? — спросил сквайр, и когда Олверти ответил, к кому он идет и с кем будет, он воскликнул:
— Черт возьми! Так и я поеду с тобой и Софья поедет! Сегодня я с тобой не расстанусь, а разлучать Тома с невестой было бы жестоко.
