– А ведь, пожалуй, без тебя будет скучновато! Елисей засвистел и стал рассматривать свои сапоги, а в пальцах у него начался зуд, и он принялся шарить по карманам: – «Бумаги, – сказал он, – куда это они запропастились!» – Но все равно вышло бы нехорошо, если б Сиверт не выручил их обоих.
– Счастливо! – крикнул он, дал брату тумака и побежал. Это помогло, они издали обменялись прощальными словами и пошли каждый своей дорогой.
Судьба или случай. Вопреки всему Елисей возвращался в город на должность, которой у него уже не было, а при том же экстренном случае Аксель Стрем заполучил помощника. Они начали ставить избу 21-го августа, а через десять дней она была уже и покрыта. Изба-то, правда, небольшая, всего несколько локтей в вышину; одно только, что она была деревянная, а не землянка, но зато на зиму для скотины получится великолепный хлев из того помещения, где до сих пор жили люди.
Третьего сентября Варвара исчезла. Совсем-то она не ушла, но ни дома, ни на дворе ее не было.
Аксель изо всех сил плотничал, старался приладить окно и дверь к новой избе, так что был очень занят; но когда подошло время полудновать, а его еще не звали есть, он пошел в землянку. Никого. Он разыскал себе закусить и за едой увидел, что все Варварины платья висят на месте, стало быть, она просто куда-то вышла. Он вернулся к своей работе и продолжал еще некоторое время строгать, потом опять заглянул в землянку – нет, опять никого. Должно быть, она где-нибудь прилегла. Он пошел искать.
– Варвара! – зовет он. Нету. Ищет кругом построек, обходит кусты по краю участка. Ищет долго, пожалуй, с час, зовет – нету. Он находит ее очень далеко, она лежит на земле, скрытая кустами, у ног ее бежит ручей, она простоволосая и босая, и вдобавок вся спина у нее мокрешенька.
– Чего ты здесь лежишь? – говорит он. – Отчего не откликалась?
– Я не могла, – прошептала она, почти неслышно от хрипоты.
– Что это – ты упала в воду?
– Да. Я поскользнулась. О-ох!
– Тебе нехорошо?
– Да. Все уж кончено.
– Кончено? – спрашивает он.
– Да. Ты помоги мне добраться домой.
– А где же..?
– Что?
– А ребенка разве нет?
– Нет. Он был мертвый.
– Мертвый?
– Да.
Аксель медлителен и туго соображает, он стоит не двигаясь.
– Где он? – спрашивает Аксель.
– Тебе незачем знать, – отвечает она. – Проводи меня домой. Он был мертвый.
Я дойду сама, если ты поддержишь меня под руку.
Аксель несет ее домой и сажает на стул. Вода струится с нее.
– Он был мертвый? – спрашивает Аксель, – Ты же слышал, – отвечает она, – Куда ты его девала?
– Тебе его надо понюхать? Ты нашел чего поесть, пока меня не было?
– А зачем ты попала к ручью?
– Зачем я попала к ручью? Искала можжевельника, – Можжевельника?
– Для посуды.
– Там нет можжевельника, – говорит он, – Ступай работать! – сипло и раздраженно обрывает она. – Зачем я попала к ручью? Мне нужно было осоки, чистить кастрюли. Я тебя спрашиваю, ты поел?
– Поел? – повторяет он. – Тебе очень плохо?
– Нет.
– По-моему, надо позвать доктора.
– Попробуй только! – отвечает она, встает и начинает искать сухое платье, переодеться. – Тебе больше не на что швырять деньги?
Аксель возвращается к. своей работе, дело подвигается у него слабо, но он все-таки кое-как поколачивает и достругивает, чтоб она слышала; в конце концов, он прилаживает раму, проконопатив ее мхом.
Вечером Варвара не садится ужинать, а хлопочет по хозяйству, доит коз и корову и только осторожнее обычного переступает через пороги. Легла она как всегда, на сеновале, и в те два раза, что Аксель ночью заходил ее проведать, спала крепко. Ночь она провела хорошо.
На следующее утро она была почти такая же, как всегда, только охрипла до того, что не могла произнести ни слов и обвязала шею длинным чулком. Они не могли разговаривать. Дни проходили, происшествие это стало забываться, другие события выдвинулась на передний план. Новой избе, собственно, полагалось выстояться и просохнуть, да надо было ее проконопатить, чтоб не дуло и не протекало, но времени на это не было, приходилось сейчас же перебираться в нее, привести в порядок хлев. Когда с этим покончили, и переселение состоялось, подоспела картошка, а после нее взялись за ячмень.
Жизнь шла своим чередом.
Но по многим мелким и крупным признакам Аксель понимал, что положение изменилось, Варвара чувствована себя в Лунном такой же чужой, как и всякая другая работница, совсем не связанной, его власть над ней порвалась со смертью ребенка.
Он-то думал: «Подожди, дай только родиться ребенку! Но ребенок родился и его не стало. В конце концов Варвара даже сняла кольца и не стала носить ни одного, ни другого.
– Что это значит? – спросил он, – Что значит? – ответила она и тряхнула головой, Но, конечно, это не могло означать ничего, кроме коварства и измены с ее стороны.
Он разыскал-таки маленький трупик у ручья, Не потому, чтобы очень уж искал, он и так чуть не в точности знал, где он находится, но не трогал.
Случаю было угодно, чтоб он не совсем забыл о нем: над тем местом стали собираться птицы, каркающие вороны и галки, а немного погодя появилась и пара орлов в головокружительной вышине. Как будто сначала одна ворона увидела, как там внизу что-то положили, и не могла этой новости. удержать про себя, не хуже человека, и подняла шум. Тогда и Аксель очнулся от своего равнодушия и только ждал удобного часа, чтоб прокрасться туда. Он нашел тельце под мхом и ветками, прижатыми двумя камнями; оно было в узле, завернутое в большую тряпку. С любопытством и страхом он слегка отогнул материю; закрытые глаза, темные волосы, мальчик, ножки накрест, – больше он ничего не видел. Узелок был мокрый, он начал просыхать, и имел вид скомканного после стирки белья.
Аксель не мог оставить его так, на виду. В глубине души он, должно быть, побаивался за себя и за свою землю; он побежал домой за лопатой и выкопал ямку поглубже, но так как место находилось совсем у ручья, и вода просачивалась в ямку, пришлось перенести могилку повыше на пригорок. Во время работы страх, что Варвара придет и застанет его, исчез, наоборот, он не на шутку разозлился, пусть приходит, он заставит ее хорошенько завернуть и запеленать ребеночка, все равно, мертворожденный он или нет! Он отлично понимал, что потерял со смертью этого ребенка: ему грозит снова остаться на своем хуторе без помощницы, и это в то время, когда скотины прибавилось больше, чем втрое. Сделайте одолжение, очень даже хорошо, если она придет!
Варвара же – может быть, догадалась, чем он занят, но во всяком случае она не пришла, и ему пришлось самому завернуть тельце и положить в новую могилку. Сверху он заложил ямку дерном, как раньше, и старательно скрыл все следы, так что ничего не было заметно, кроме маленькой зеленой кочки средь кустов.
Вернувшись домой, он встретил Варвару на дворе, – Где ты был? – спросила она.
Ожесточение его, должно быть, уж прошло, он ответил только:
– Нигде. А ты сама где была?
Но Варвара, может быть, уловила какое-то особенное выражение в его лице и прошла, не сказав больше ни слова. Он пошел за нею.
– Отчего это, – начал он и спросил напрямик: – что это значит, что ты перестала носить свои кольца?
Вероятно, она сочла полезнее сделать маленькую уступку, потому что улыбнулась и ответила:
– Ты такой сердитый, что мне прямо смешно! Но если тебе хочется, чтоб я снашивала кольца по буаням, изволь! – С этими словами она вынула кольца и надела.
Но увидела его глупо-довольное лицо она дерзко спросила:
– Ты еще чем-нибудь недоволен?
– Ничем я не недоволен, – ответил он. – Будь только такая, какой была раньше, все прежнее время, как пришла, Только это я и хотел сказать.
– Не так-то легко постоянно быть одной и тою же.
Он продолжал:
– Когда я покупал участок твоего отца, я думал ты захочешь лучше жить там, и мы могли бы туда переехать. Что ты скажешь?
Ха, на этом он проиграл; ага, он боялся потерять помощницу и остаться один со скотиной и хозяйством, она отлично это понимала:
– Да, ты так говорил раньше, – уклончиво ответила она, – Не желаю больше об этом слушать!
Акселю казалось, что он и так зашел очень далеко: он разрешил семье Бреде жить в Брейдаблике, и хотя купил вместе с участком и весь урожай, но к себе свез лишь несколько охапок сена, картошку же оставил семье. Страшно несправедливо со стороны Варвары сердиться, но она ни с чем не считалась и спросила, словно глубоко оскорбленная:
– Нам переехать в Брейдаблик, чтобы вся моя семья осталась на улице!
Правильно ли он расслышал? Он посидел сначала разинув рот, потом забормотал что-то, готовясь к пространному ответу, но ничего не вышло, и он спросил:
– Разве они не переедут в село?
– Не знаю, – ответила она. – Уж не ты ли нанял им квартиру в селе?
Аксель все еще не хотел с ней препираться, но не мог подумать про себя, что она удивляет его, немножко удивляет:
