Умит, казалось, внимательно слушала Омера, но краем глаза то и дело посматривала на Маджиде. В этих косых взглядах читалось плохо скрываемое самодовольство. Очевидно, ей льстило, что Омер пристает к ней в присутствии жены. Они говорили довольно громко. Маджиде прислушалась, но ничего не поняла. Омер путаными фразами, употребляя странные сравнения, пытался в чем-то убедить девушку. А та, выражаясь так же замысловато, не хотела дать на что-то свое согласие.
Профессор Хикмет протянул Маджиде полный бокал, и она, хотя напиток показался ей очень горьким, зажмурившись, выпила все до дна. Рот и горло ей опалило огнем. Потом от желудка к голове начал распространяться легкий и приятный туман. Маджиде почувствовала, что, независимо от ее воли, губы складываются в улыбку, и она никак не могла с собой справиться.
Она оглядела зал. За дальними столами сидели хорошо одетые пожилые мужчины с полуголыми женщинами. Маджиде взглядом спросила мужа о них.
- А-а, это актрисы, - объяснил Омер. - Сейчас они начнут выступать.
Исмет Шериф встал и направился к одному из этих столиков.
- Посмотри на подхалима! - сказал Омер, оскла-бясь. - Пошел подлизываться. Ему это вовсе ни к чему, но такой уж у него характер.
Действительно, выдающийся публицист, подойдя к этим важным персонам, согнулся в три погибели и сел на самый краешек предложенного ему стула.
Маджиде заметила, что даже к девицам из бара Исмет Шериф обращался с подчеркнутой любезностью, и поняла, что этим девицы были обязаны своим кавалерам. Впрочем, его отношение к Хюсейн-бею тоже было достойно изумления. За глаза он всегда называл того глупцом и высмеивал его статьи, а в лицо - откровенно заискивал. Трудно было предположить, что человек, бичующий в своих пламенных статьях людские пороки и пользующийся среди приятелей Нихада репутацией бескомпромиссного журналиста, может так лебезить, только бы завоевать благосклонность каких-то важных лиц и пропустить за их счет пару-другую рюмочек. Очевидно, его побуждали какие-то ему одному известные причины. Но, как бы серьезны ни были эти причины, такое откровенное пресмыкательство трудно было извинить.
Эмин Кямиль тоже пересел за другой столик: и он повстречал здесь знакомых. После третьей рюмки Маджиде почувствовала себя совсем расслабленной. Она видела всех, в том числе и себя, как бы со стороны и находила всех, в том числе и себя, немного потешными.
Какой-то подвыпивший господинчик с багровыми щеками, который непонятно как оказался за их столиком, громко спросил профессора Хикмета:
- К кому подсел Эмин Кямиль?
Профессор Хикмет был уже довольно пьян. Сквозь почти сомкнутые, голые, без ресниц, веки он глянул на соседний столик.
- А, это наши люди! Сыновья Хайруллах-бея, генерального директора рекламного агентства. Чертовски богаты! В барах днюют и ночуют.
За столиком, куда глядел Хикмет, то и дело раздавались взрывы хохота. Эмин Кямиль с рюмкой виски в руках заливался соловьем, а все остальные покатывались со смеху.
- Он бывает забавен, когда выпьет! - заметил профессор Хикмет. - Поэтому его любят и всегда приглашают в такие компании. А он рад налакаться на дармовщинку.
Хюсейн-бей вдруг возмутился тем, что два приятеля, которых он пригласил с собой, покинули его стол. Одной рукой он обнял за талию свою даму в очках, а другую положил на плечо спутницы Эмина Камиля, брошенной своим кавалером, и обернулся к профессору.
- Я оставлю этих босяков здесь и уеду! Пусть сами расплачиваются! Их приглашают, как товарищей, а они, ни слова не сказав, убегают кому-то пятки лизать.
- Вы правы, бей-эфенди! - с легким поклоном сказал профессор Хикмет. - Пойдем сейчас? Или дождемся выступления артистов?
Хюсейн-бей не ответил и рукой поманил официанта.
Омер и Умит порядком опьянели и сидели, взявшись за руки. Как ни странно, это даже не рассердило Маджиде. «Наверное, я очень пьяна», - подумала она. Кружилась голова, в глазах стоял туман. Но она все хорошо понимала. Маджиде еще раз внимательно посмотрела на Омера и его соседку. Волосы девушки рассыпались по лицу, светло-карие глаза сузились, красивый острый подбородок покрылся каплями пота. Она широко улыбалась, показывая нечищенные, но ровные зубы.
«Она тоже смотрит на губы Омера! - подумала Маджиде. Она представила себе, как они целуются, но и это не задело ее. - Пусть делают, что хотят! - пронеслось в голове, и тут же пришла другая мысль: - Неужели опьянение убивает все человеческие чувства? - Сердце ее сжалось. - Но ведь я и трезвая была такая. Я ведь тогда тоже не сердилась на Омера. Только вот никак не припомню, когда это было. Когда?.. Но это страшно. Не в доме ли тетушки Эмине я испытала это чувство? Может быть. Немного по-иному, но ощущение было то же самое. Оставить всех в покое, что бы они ни делали, не вмешиваться… Такое чувство появилось у меня, когда я утратила к ним всякий интерес. Ох, неужели и Омер стал для меня безразличен? Не может быть. Это невозможно. Я просто пьяна. С ума сошла. Нет… Нет… О господи! Что это со мной?!»
Хюсейн-бей просмотрел счет и поднялся из-за стола.
- Пошли! - скомандовал он, обращаясь к Хикме-ту. - Назло им пойдем веселиться в другое место. Ты возьми ханым! - Он показал на девушку Эмина Кями-ля. - Пошли, Омер-бей!
Омер и Умит тоже вскочили. Омер привычным жестом взял жену под руку, и они втроем первыми вышли из бара. Маджиде совсем потеряла голову и безуспешно пыталась собраться с мыслями.
Омер, Маджиде и Умит сели в одну машину. Хюсейн-бей в этот раз посадил очкастенькую рядом с собой, на переднее сиденье. Профессор Хикмет со своей дамой устроились в другой машине. Когда машины тронулись, Хюсейн-бей обернулся и прохрипел:
- Видали нахала! Исмет Шериф все-таки успел вскочить в машину профессора. Подлец наверняка велел записать свою выпивку на мой счет!
Машины одна за другой на большой скорости неслись по улицам. Когда они проезжали Меджидекёй, девушка в очках с деланной тревогой спросила Хюсейн-бея:
- Куда мы едем? Здесь так безлюдно! Вместо ответа Хюсейн-бей обратился к шоферу:
- Сынок, вези нас в Бююкдере (Бююкдере - пригород Стамбула, расположенный на европейском берегу Босфора). Поскорей, если можно, только без аварий!
Шофер им попался благоразумный: знай крутил баранку, даже не поворачивая головы. Лучи фар, как огромные ножи, подсекали деревья по обеим сторонам дороги и валили их назад. На свежем ночном воздухе голова у Маджиде вначале как будто прояснилась, но потом от бешеной скорости снова затуманилась, и обрывки мыслей мелькали, как деревья по обочинам. «Будь что будет, - решила Маджиде. - Да и что может быть? Ведь со мной Омер!» Она была спокойна за себя. Однако тут же призналась себе, что не присутствие Омера, а какое-то неосознанно принятое ею решение придает ей смелости. Но сейчас она не могла, а может быть, и не хотела задумываться о том, что это за решение.
Машина спускалась по извилистой дороге. Впереди над головами Хюсейн-бея и его дамы виднелось темное море. Оно было совсем как живое. Когда Маджиде смотрела в окно, ей казалось, что она слышит его шум, напоминавший шелест колосящейся пшеницы. Фонари на пароходах и причалах, как светлячки, мерцали зеленоватым светом. Маджиде почувствовала себя совсем одинокой. Это было странное и непривычное ощущение. Она и раньше годами жила в одиночестве, но всегда пыталась вырваться из него, что-то предпринимала. Сейчас же все замерло в ее душе. Чувство одиночества приятно успокаивало нервы, и мысли оцепенели, точно дети, которые, набегавшись за день, задремали на жухлой траве.
Когда машина остановилась, Маджиде долго не могла сообразить, где она находится. Омер помог ей выйти. Она ступила на землю, свет фар идущей сзади машины ослепил ее, и она прислонилась к дверце.
Хюсейн-бей велел шоферам ожидать и стал стучаться в застекленную дверь казино, откуда, очевидно, уже выпроводили всех посетителей. Дверь открыл служитель с мрачной, заспанной физиономией, босой, в белых кальсонах и рубашке. Казалось, он сейчас начнет браниться, но, узнав Хюсейн-бея, сразу же переменился и почтительно пригласил всех войти.
Хюсейн-бей и его гости устали, никому ничего больше не хотелось. Влажный ночной воздух немного успокоил их взвинченные нервы. Они сидели с таким видом, будто прибыли сюда не веселиться, а отбывать какую-то повинность. Женщины поблекли, на лицах обозначились морщинки, волосы растрепались. Так как среди интеллигентных женщин не принято краситься, они походили сейчас на загулявших юнцов.
Служитель прямо поверх своего ночного одеяния надел белый фартук, зажег в дальнем углу зала лампу и пригласил гостей к столу. Потом направился к буфету и принес несколько бутылок водки, немного сыра, хлеба и две коробки сардин.
Исмет Шериф, чтобы развеселить сидевшую в глубоком молчании компанию, принялся было острить. Но, кроме девушки, покинутой Эмином Кямилем, никто не смеялся. Омер возобновил разговор с Умит, Хюсейн-бей стал что-то рассказывать своей очкастой даме. Профессор Хикмет, как это часто бывало, напустил на. себя задумчивость. Он с большой охотой брался организовывать всяческие пикники и увеселения, но после первых же рюмок впадал в меланхолию, словно нуждался в алкоголе для того, чтобы осознать свою истинную сущность. Если в трезвом состоянии он полагал, что может добиться всего на свете, то водка избавляла его от мании величия, возвращая к горькой действительности.
