Нашему прозорливому читателю оставляем мы право судить о том, насколько в свете всего изложенного велика была решимость Генри приехать к своей Кэтрин, сколь много он почерпнул и слов отца и что являлось лишь его догадками. В любом случае, Кэтрин услышала достаточно для того, чтобы почувствовать, что в своих подозрениях об убийстве жены генералом она не слишком погрешила против истины; по крайней мере, его характер и жестокость к этому располагали.
Генри, вынужденный каяться за отца, казался таким же жалким, как и в начале встречи, и краснел при мысли об этом. Разговор с родителем в Нортенгере трудно было назвать дружелюбным. Возмущение молодого человека, услышавшего, как обошлись с Кэтрин, и получившего приказ со всем изложенным согласиться, не поддается описанию. Генерал привык оставлять в семье последнее слово за собой и потому приготовился лишь к возможному молчаливому неодобрению, но при этом он никак не ожидал, что несогласие сына выразится столь непреклонно и твердо. Теперь же, как ни шокирующе это покажется, гнев его нисколько не устрашил сына, уверенного в своей правоте и понимавшего, что покусились не только на его любовь, но и на честь, и потому ничья ярость на свете не могла поколебать его преданности. Он решительно отказался сопровождать отца в Херефордшир во время спешно выдуманной поездки, нацеленной на то, чтобы появился предлог для отъезда Кэтрин, и так же решительно изъявил желание как можно скорее предложить руку и сердце. Генерал был взбешен, и расставание прошло с жутким скандалом. Генри пребывал в столь сильном возбуждении от пережитой ссоры, что немедленно направился обратно в Вудстон, где провел многие часы, прежде чем собрался с мыслями и на следующий же день начал путешествие в Фуллертон.
Узнав, что мистер Тилни пожаловал, чтобы просить руки дочери, супруги Морланды на мгновение буквально застыли от изумления: им никогда не приходило в голову, что кто-то из молодых людей питал особые чувства к дочери, но поскольку то, что Кэтрин все же кто-то полюбил вполне естественно, им ничего не оставалось, как проникнуться радостным оживлением и гордостью и приступить к церемонии, тем более что принятие решения зависело только от них и не было причин дело откладывать. Приятные манеры и рассудительность молодого человека казались столь явными, что служили лучшими рекомендациями; кроме того, не слыхав о мистере Тилни ни одного дурного слова, родители нисколь не предполагали, что когда-нибудь такое слово все же может быть найдено. Его добрые намерения и ум говорили сами за себя.
– Кэтрин станет самой безрукой хозяйкой на свете, – пролепетала мать, но ее тут же успокоили тем, что практика, безусловно, лучшая школа в таком деле.
На пути к счастью молодых возникло лишь одно препятствие, о котором мы вкратце упомянем; оно имело такое свойство, что официально заключить помолвку можно было только его преодолев. Несмотря на мягкий характер, родители Кэтрин обладали достаточно твердыми принципами, и, поскольку генерал столь шумно обрубил всякую связь своего сына с их дочерью, Морланды не могли допустить того, чтобы благословение дала лишь одна сторона. Они не были слишком горды и утонченны, чтобы требовать в качестве обязательного условия приезда мистера Тилни с целью признания альянса, не ждали от него даже чистосердечного одобрения сыновнего выбора; но то, что простое согласие все же необходимо получить – совершенно ясно. Его благословение стало единственным, чего желали Морланды. Заметьте, его благословение, но не его деньги. В будущем Генри получит приличное состояние, но и теперь его доход обеспечивал молодому человеку независимость и комфорт, а большего своей дочери родители и не желали.
Такое решение молодых людей не удивило. Они скорбели, но поделать с этим ничего не могли; им пришлось расстаться, уповая лишь на то, что генерал сменит гнев на милость, и одновременно понимая, что такое вряд ли случится, по крайней мере в обозримом будущем. Генри вернулся в дом, который все еще оставался только его домом, чтобы терпеливо и страстно ждать перемен; Кэтрин осталась в Фуллертоне оплакивать свою судьбу. И пусть дорогой наш читатель не спрашивает, приносила ли тайная переписка хоть сколько-нибудь утешения влюбленным. По крайней мере, добрые родители Кэтрин этого не делали, и как только дочь получала очередное письмо, они смущенно отводили взгляд в сторону. Боюсь, почтенному читателю все же трудно себе представить печаль и беспокойство, что терзали молодых людей, а также всех, кому они дороги; но если это так, поспешим вместе увидеть, узнают ли наши герои подлинное счастье, ведь повесть о них близится к концу, а надежды еще так призрачны.
Не сомневайся, читатель, счастье есть, и желанный брак все же состоялся, но какой ценой! Какое чудо могло заставить генерала изменить свое мнение? В основном, замужество его дочери с влиятельным человеком большого достатка, которое состоялось тем летом. Тщеславие мистера Тилни насытилось, он впал в доброе расположение духа и пребывал в нем до тех пор, пока Элеанора не попросила у него прощения для брата и разрешения тому «быть дураком, если ему так угодно!»
Замужество мисс Тилни, ее уход из Нортенгера, где свершилось столько зла и главное – изгнание Генри – и переезд к мужу прошли при всеобщей поддержке. Наша собственная радость от таких событий велика и искренна. Нет на свете никого, кто более заслуживал бы счастья после стольких лет страданий. Привязанность девушки к нынешнему избраннику родилась уже давно, и тот не обращался к ее отцу лишь потому, что пережидал, когда уляжется буря. Однако, его титул и наследство снимали все препятствия, и генерал, услышав новость, проникся к дочери такой любовью, какую не могли возбудить долгие годы, что она провела подле него, услужливая и терпеливая. «Ваше высочество!» – радостно назвал ее родитель. Муж Элеаноры как нельзя более ей подходил: невзирая на титул, богатство и пылкость, он казался самым славным молодым человеком на свете. И уж коль скоро мы о нем заговорили, добавим еще пару слов (вполне при этом осознавая, что законы композиции запрещают вводить персонажи, не связанные с фабулой): это тот самый джентльмен, чьи счета из прачечной забыл нерадивый слуга, когда тот долго гостил в Нортенгере и благодаря кому наша героиня оказалась вовлечена в самые жуткие приключения.
Ходатайство виконта и виконтессы за Генри пришлось как раз на тот момент, когда генерал наконец-то согласился выслушать правду о размерах состояния мистера Морланда. Как выяснилось, едва ли Торп обманул его в первый раз больше, чем во время их второй встречи; оказалось, что семейство это ни в коей мере не нуждается и уж совсем не бедствует и что Кэтрин в качестве приданого получает три тысячи фунтов. Такая новость настолько противоречила его мрачному настрою, что полностью сбила его с толку и поубавила спеси. Кроме того, частное расследование, начатое им ранее, сообщало, что, несмотря на то, что сейчас Фуллертон находится в полном распоряжении нынешних владельцев, после их смерти его выставят на свободные торги.
Под влиянием этой новости вскоре после свадьбы Элеаноры генерал разрешил сыну вернуться в Нортенгер, дабы тот получил его согласие на брак, любезно написанное на целой странице. Вскоре после этого свершилось долгожданное: Генри и Кэтрин поженились, звонили колокола и веселилась вся округа; в тот день их знакомству исполнился ровно год. И все прошлые обиды, нанесенные черствостью генерала, не могли затмить их счастья. Начать семью в респектабельном возрасте двадцати шести и восемнадцати лет – значит хорошо начать вообще; а сейчас мы спешим выразить благодарность несправедливому и корыстному родителю, который, сам того не ведая, собственным упрямством лишь укрепил чувства молодых и позволил им лучше узнать друг друга. Однако пусть решают те, кому есть до этого дело, что же все-таки рекомендует эта книга – отцовскую тиранию или сыновнюю непокорность.
