«Не ходите домой».
Прочитавъ эти слова, я повернулся спиной къ воротамъ и прошелъ въ сосѣднюю улицу; тамъ я нанявъ запоздалаго извозчика велѣлъ ему везти себя въ знакомую гостиницу. Я зналъ, что тамъ можно во всякій часъ ночи получить комнату. Какую мучительную ночь провелъ я! Какую тревожную, мрачную, долгую! Какія бы ночныя бредни и ночные шумы не тревожили меня, они не могли отвлечь меня отъ знаменательныхъ словъ: «не ходите домой». Незадолго передъ тѣмъ я прочиталъ въ газетахъ, что какой-то неизвѣстный джентльменъ прибылъ ночью въ этотъ самый меблиреванный домъ и легъ спать, и затѣмъ покончилъ съ собой, такъ что утромъ его нашли мертвымъ. Мнѣ пришло въ голову, что, вѣроятно, это случилось въ той комнатѣ, которую занималъ я, и, вставъ съ постели, я сталъ осматривать, нѣтъ ли въ ней слѣдовъ крови; затѣмъ отворилъ дверь въ коридоръ, чтобы успокоить себя видомъ отдаленной свѣчи, около которой, я зналъ, дремлетъ коридорный.
Вопросы о томъ, почему мнѣ не надо было итти домой, и что дѣлаетъ Провисъ, у себя ли онъ и въ безопасности, — всѣ эти вопросы волновали мой умъ такъ, что я не могъ думать ни о чемъ другомъ. Даже когда я вспоминалъ объ Эстеллѣ и о томъ, какъ мы простились съ ней сегодня навсегда, и о подробностяхъ нашего прощанія, ея взгляды и слова, и движеніе ея пальцевъ, когда она вязала, — даже и тогда у меня не выходили изъ ума слова: «не ходите домой». Когда я наконецъ задремалъ отъ крайняго истощенія ума и тѣла, я продолжалъ мысленно склонять безконечный глаголъ: не ходи домой, пусть онъ не идетъ домой, не ходите домой, пусть они не идутъ домой. Или: я не могу, не смѣю, не долженъ итти домой и т. д, пока я наконецъ не почувствовалъ, что у меня въ головѣ мутится, и черезъ силу заставилъ себя проснуться.
Я рѣшилъ пойти къ Уэммику на домъ въ его замокъ, такъ какъ только тамъ могъ узнать отъ него, въ чемъ дѣло, а не въ его конторской обстановкѣ.
— Ага! м-ръ Пипъ! — сказалъ Уэммикъ, завидя меня. — Вы, значитъ, вернулись?
— Да, — отвѣчалъ я, — но домой не ходилъ.
— Прекрасно, — сказалъ онъ, потирая руки. — Я оставилъ по запискѣ у всѣхъ воротъ на всякій случай. Вы черезъ какія ворота проходили?
Я сказалъ ему.
— Я обойду днемъ всѣ другія и уничтожу записки, — сказалъ Уэммикъ:- хорошее правило никогда не оставлять никакихъ документовъ, потому нельзя знать, какое изъ нихъ сдѣлаютъ употребленіе. Я позволю себѣ обезпокоить васъ просьбой: не будете ли вы такъ-добры зажарить эту сосиску для престарѣлаго родителя!
Я отвѣчалъ, что съ удовольствіемъ.
— Тогда вы можете итти по своимъ дѣламъ, Мери-Анна, — сказалъ Уэммшсъ дѣвочкѣ-служанкѣ:- и мы такимъ образомъ останемся вдвоемъ, не правда ли, м-ръ Пипъ? — прибавилъ онъ, подмигивая мнѣ, когда она исчезла.
Я поблагодарилъ его за дружбу и осторожность, и мы продолжали бесѣдовать вполголоса въ то время, какъ я поджаривалъ сосиску для престарѣлаго родителя, а онъ жарилъ ему гренки.
— Ну, м-ръ Пипъ, вы знаете, что мы хорошо понимаемъ другъ друга. Мы теперь бесѣдуемъ, какъ частные люди о нашихъ личныхъ дѣлахъ, а передъ тѣмъ мы вошли въ тайную сдѣлку.
Я отъ души сказалъ «да». Я былъ такъ нервенъ, что поджегъ сосиску престарѣлаго родителя и долженъ былъ задуть пламя.
— Вчера утромъ, — сказалъ Уэммикъ, — я случайно слышалъ въ одномъ мѣстѣ, куда разъ водилъ васъ — намъ лучше избѣгать называть имена…
— Конечно, — согласился я, — продолжайте.
— Я услышалъ тамъ случайно вчера утромъ, — продолжалъ Уэммикъ, что нѣкоторое лицо, не чуждое колоніальныхъ предпріятій и не лишенное движимаго имущества, — я не знаю, какъ оно велико въ дѣйствительности, — мы не будемъ называть это лицо…
— Не будемъ, — отвѣчалъ я.
— …обратило на себя вниманіе въ такой странѣ, куда много людей ѣздитъ не совсѣмъ по своему желанію и до нѣкоторой степени на казенный счетъ…
Всматриваясь въ его лицо, я опять запалилъ сосиску престарѣлаго родителя, что отвлекло и мое вниманіе, и вниманіе Уэммика отъ разсказа; я извинился.
— …исчезнувъ изъ того мѣста безслѣдно. Благодаря такому исчезновенію, — продолжалъ Уэммикъ, — возникли разныя предположенія и догадки. Я также слышалъ, что за вами и за вашей квартирой, въ Темплѣ, слѣдили и можетъ быть до сихъ поръ слѣдятъ.
— Кто? — спросилъ я.
— Этого я не могу сказать, потому что это, можетъ быть, связано съ нѣкоторой отвѣтственностью, — уклончиво отвѣчалъ Уэммикъ.
— Не слыхали ли вы про человѣка очень дурной репутаціи, котораго зовутъ Компейсонъ?
Уэммикъ отвѣчалъ кивкомъ головы.
— Онъ живъ?
Новый кивокъ.
— Онъ въ Лондонѣ?
Новый кивокъ, послѣ чего Уэммикъ продолжалъ:
— Теперь съ вопросами мы покончили, и я разскажу, вамъ какъ было дѣло; я пошелъ къ вамъ на квартиру, чтобы увидѣть васъ; не найдя васъ, я отправился въ контору купца, у котораго служитъ м-ръ Гербертъ; я заявилъ ему, не называя именъ, что если ему извѣстно, что кто-нибудь — Томъ, Джекъ или Ричардъ — проживаетъ у васъ на квартирѣ или по сосѣдству, то лучше будетъ удалить Тома, Джека или Ричарда, пока васъ нѣтъ дома; однако просилъ его сказать вамъ, чтобы никто не уѣзжалъ изъ Лондона. Знаете, м-ръ Пипъ, въ настоящемъ случаѣ нѣтъ лучшаго мѣста, какъ большой городъ, разъ вы въ немъ находитесь. Не выѣзжайте слишкомъ поспѣшно. Притаитесь пока. Подождите, пока воздухъ прочистится, прежде чѣмъ пуститься въ путь, хотя бы даже въ чужіе края.
Я поблагодарилъ его за полезный совѣтъ и спросилъ, что сдѣлалъ Гербертъ.
— М-ръ Гербертъ, когда прошло первое впечатлѣніе испуга, составилъ слѣдующій планъ. Онъ сообщилъ мнѣ по секрету, что ухаживаетъ за молодой лэди, у которой больной отецъ, не встающій съ постели. Вы, конечно, знакомы съ молодой лэди?
— Лично не знакомъ — отвѣчалъ я.
Дѣло въ томъ, что она была возстановлена противъ меня, какъ противъ расточительнаго товарища Герберта, знакомство съ которымъ не приноситъ Герберту добра, а потому, когда Гербертъ предложилъ представить меня ей, она отнеслась къ этому предложенію очень холодно; Гербертъ нашелъ нужнымъ сообщить мнѣ, въ какомъ положеніи дѣло, и предложить подождать съ знакомствомъ. Когда я сталъ расчищать путь для Герберта и устраивалъ его судьбу, я, конечно, весело и безпечно относился къ этому вопросу; онъ же и его невѣста не особенно хлопотали, понятно, о томъ, чтобы видѣть третье лицо во время своихъ свиданій; и такимъ образомъ, хотя меня увѣрили, что я выросъ въ глазахъ Клары, и хотя эта молодая лэди и я уже много слышали другъ про друга черезъ Герберта и посылали взаимно поклоны и привѣтствія, я ее никогда въ глаза не видалъ. Какъ бы то ни было, я не нашелъ нужнымъ разсказать Уэммику эти подробности.
— Домъ, гдѣ они живутъ, — продолжалъ Уэммикъ, — стоитъ на берегу рѣки, и одна почтенная вдова отдаетъ въ наемъ комнаты въ этомъ же домѣ; м-ръ Гербертъ спросилъ меня, не будетъ ли удобно помѣстить именно въ этомъ домѣ, у этой вдовы Тома, Джека или Ричарда? Ну, я нашелъ, что это очень хорошо по тремъ причинамъ, которыя вамъ сейчасъ выскажу. Во-первыхъ, домъ этотъ въ сторонѣ отъ уличнаго шума и людской толкотни. Во-вторыхъ, не бывая тамъ лично, вы постоянно можете получать свѣдѣнія отъ м-ра Герберта о безопасности Тома, Джека или Ричарда. Въ третьихъ, по истеченіи нѣкотораго времени, и когда вы найдете нужнымъ перевезти Тома, Джека или Ричарда на корабль — онъ у васъ будетъ подъ рукой, такъ какъ домъ на берегу рѣки.
Я поблагодарилъ Уэммика, который очень успокоилъ меня своими соображеніями. Уэммикъ, прощаясь со мной, произнесъ торжественнымъ шепотомъ:
— Воспользуйтесь сегодняшнимъ вечеромъ, чтобы прибрать къ мѣсту его движимое имущество. Вы не знаете, что можетъ съ нимъ случиться. Примите мѣры, чтобы ничего не случилось съ движимымъ имуществомъ.
Отчаявшись выяснить Уэммику мои воззрѣнія на этотъ предметъ, я промолчалъ.
Восемь часовъ пробило, когда я пришелъ къ рѣкѣ; воздухъ тамъ былъ пропитанъ довольно пріятнымъ запахомъ стружекъ и опилокъ, оставшихся отъ постройки судовъ.
Я сталъ разглядывать дома и, увидѣвъ трехъэтажный домъ съ полукруглыми окнами, подошелъ къ нему и поглядѣлъ на дощечку, прибитую къ дверямъ; на ней я прочиталъ имя: м-съ Уимпль. Это было именно то, что мнѣ было нужно, а я постучался. Пожилая женщина пріятной наружности отворила мнѣ дверь, но была смѣнена Гербертомъ, который молча провелъ меня въ пріемную и затворилъ дверь.
— Все хорошо, Гендель, — сказалъ Гербертъ, — и онъ очень доволенъ, хотя съ нетерпѣніемъ желаетъ тебя видѣть. Моя милая дѣвочка сидитъ съ отцемъ, и ты подожди, пока она сойдетъ внизъ, и я тебя съ нею познакомлю, и мы пойдемъ на верхъ…
Въ эту минуту я услышалъ страшное ворчанье, и, вѣроятно, мое лицо выдало сильное удивленіе.
— Ничего, не безпокойся, это ея отецъ, онъ несносный старый пьяница, — сказалъ Гербертъ, улыбаясь, — я никогда его не видѣлъ. Ты слышишь, — какъ пахнетъ ромомъ. Онъ вѣчно тянетъ ромъ.
