— Простите…
Обернувшись, она увидела, что в ее жизнь вошел стройный молодой человек с кремовыми волосами и открытым милым лицом.
— Простите! — повторил он.
— Да? — отозвалась Эйлин.
Говорила она не без суровости, а ее красивые глаза глядели строго. Она терпеть не могла волков, и хотя молодой человек на волка похож не был, она достаточно долго зарабатывала на жизнь в Нью-Йорке и узнала, что многие волки, и очень хищные, разгуливают в овечьей шкуре, обманывая глаз открытыми милыми лицами.
Поэтому тон ее был весьма прохладным, в нем слышалась скрытая угроза. Прохлады и угрозы было бы гораздо больше, не пробуди в ней лицо Простака материнского инстинкта.
Мы уже упоминали, что именно так Простак нередко действовал на женщин. Даже глядя на него тем взглядом, каким Джек Дэмпси, бывало, смотрел на противника, она ощущала, что ее так и тянет погладить его по голове.
Простак ничуть бы не возражал, подчинись она этому желанию. Когда он увидел ее лицо, кипение в глубинах души ничуть не ослабело, скорее, усилилось. Вид сзади был неотразим, но вид спереди оказался еще лучше. Единственного быстрого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: из девушек, которых он встречал в своей жизни, эта превосходит всех. Никогда прежде не влюблялся он с первого взгляда с такой страстью, даже три года назад, когда вошел в бакалейную лавку с Кэтикетом,[13] то есть с Пибрайтом, и увидел Анджелику Бриско, дочь священника в Мейден Эггсфорд, покупающую бекон с прожилками сала.
Пыл его чувств удивил бы многих из окружения Эйлин, в первую очередь — ее нанимателя. Если бы вы попросили его дать словесный портрет его секретарши, то он ответил бы: «Да так, ничего особенного. Девушка как девушка», — сказал бы он. — Ну, смазливенькая блондиночка, с голубыми глазами, таких вокруг полно».
Но Простак видел эфирного духа, фею красоты. Таращась на нее, он дивился — неужели ему когда-то нравилась Анджелика Бриско? Он снял шляпу перед той цыганкой. Вот она, думал он, та прекрасная светловолосая девушка, после которой для него исчезнут все девушки на свете.
Если он и мог найти недостаток в ее внешности, то это была бы излишняя суровость взора. Но даже и суровый взор ослеплял его. Что уж говорить о носике, вздернутом так мило, и о несравненных, невиданных губках! Они могли улыбаться очаровательно, с приветливой теплотой, но в данный момент были стянуты в жесткую прямую линию и едва приоткрылись, когда она снова задала свой вопрос.
— Да? — повторила Эйлин. — Чем могу помочь, братец? Хотите продать мне Бруклинский мост?
Простак понял — произошло недоразумение. Владельцем Бруклинского моста он не был, о чем так прямо и сказал.
— Нет? — уточнила Динти. — А чем же еще вы владеете, кроме нахальства?
Простака внезапно поразила неловкая мысль. Особой интуицией он не обладал, но выводы делать умел.
— Неужели вы злитесь оттого, что я заговорил с вами?
— Да, мне немножко неприятно.
— О, Господи! Мне ужасно жаль. Ни за что бы не стал, но возникла довольно серьезная ситуация, и я подумал, нужно бы ее прояснить.
— Слушаю.
Простак привел в порядок мысли, насколько позволяли эмоции.
— Понимаете, дело в том, что… я остановился в отеле за углом…
— Неплохое местечко?
— Да, ничего себе.
— Там удобно?
— Да, сносно.
— Вот и хорошо. Счастлива слышать. Так вы говорили?..
— Я вышел прогуляться и купил сигару в отеле.
— Хорошая сигара?
— Очень!
— Прекрасно. Продолжайте. Когда же мы доползем до вашей серьезной ситуации?
— Сейчас, сейчас. Видите ли, я курил эту сигару, а потом выбросил ее так, не глядя…
— Как мальчик, который пустил в воздух стрелу. Помните? Стрела упала на землю, а где — он сам не знает.
— Упала? Да, вполне понятно. Бывает. Но между той стрелой и моей сигарой есть существенная разница. Моя сигара упала не на землю, а на вашу шляпку.
Теперь он завладел ее вниманием.
— На мою шляпку!
— Ну да. И мне все больше кажется, что ваша шляпка горит.
— То есть вы хотите сказать, что в любой момент могу загореться и я?
— Вполне возможно.
— Почему же вы не сказали мне сразу?
— Я подбирался к этому исподволь.
— Зачем? Такие вещи надо узнавать сразу. Ну-ка взгляните, — попросила Эйлин, наклоняя головку.
Простак извлек сигару, отшвырнул ее, угодив в случайного прохожего, сказал «pardon» и сообщил:
— Вроде вы перестали дымиться…
— Это хорошо.
— Но боюсь, ваша шляпка уже не та, что было. На ней выжглось большое пятно. — Взгляд его упал на витрину Норин О'Хара, и на него снизошло вдохновение. — Ой, вот что! Позвольте мне купить вам другую!
— Ну, нет! Так нельзя! Не беспокойтесь.
— Как это — не беспокойтесь? Я не могу губить шляпки направо и налево. Если пожелаете, я куплю вам дюжину.
— А вы кто, великий Гэтсби?
— Гэтсби? Нет. Меня зовут…
— Я имею в виду — вы что, миллионер?
— Ну, я получил довольно большие деньги. Мой дедушка со стороны матери недавно откинул э… ласты и оставил мне значительную сумму.
— Понятно. Что ж, в таком случае — большое вам спасибо. Только возьмем дешевую.
— Что вы! Самую дорогую, какая есть в магазине.
И Простак властно ввел ее в лавку Норин О'Хара.
Норин повела себя очень дружелюбно и приветливо. После сообщения Простака, что леди требуется шляпка, она встрепенулась и ринулась помогать, а когда он добавил, что цена не имеет значения, рвению ее не было предела. Она суетилась, демонстрируя одну шляпку за другой, но Эйлин одобрила лишь ту, которая напоминала фруктовый салат. Когда она надела ее и вышла, Простак затрепетал до самых кончиков замшевых туфель. Он и не подозревал, что сияющая красота может засиять еще ослепительнее из-за какого-то салата.
— Что ж, снова большое спасибо, — поблагодарила его Эйлин. — Если бы вы знали, как я ненавидела свою старую шляпку! Но думала, что носить ее мне придется до скончания века. Ох, я чувствую себя прямо как девушка, которой подарили меховую шубку только потому, что она стояла у мехового магазина, трясясь от холода и клацая зубами. Это вовсе не в моих правилах, но я рада, что так получилось, — заключила она, заметив, что ее спутник добродушно посмеивается.
Простак объяснил причину своего веселья.
— Меня насмешило довольно странное совпадение. Мне вдруг пришло в голову, что уже второй раз за два дня я попадаю на пожар.
— И это вас смешит?
— Немножко.
— Вас, наверное, так же легко рассмешить, как публику в студии. А что произошло в прошлый раз?
— Я спас одного человека из горящего бунгало. Выхватил из пламени, можно сказать.
— А теперь выхватили меня. Поостерегитесь, не то это войдет в привычку. Ну, мне пора.
— Неужели?
— Да, у меня встреча очень далеко от центра.
— Ах ты, Господи! Что ж, вызову вам такси.
— Уж эти мне миллионеры! Я не езжу в такси. Я езжу в автобусе.
Девушка легко прыгнула в автобус, как раз притормозивший у бровки, а когда тот отъехал, Простак захлопал глазами ему вслед, и челюсть у него отвалилась, что пробуждало в Дж. Г. Андерсоне самые зверские чувства. Ему только что пришло в голову, что, встретив свою прекрасную девушку, как и предсказывала сивилла, он совсем упустил из виду, что надо бы спросить ее имя, адрес и номер телефона. А теперь она уехала, унесенная ветром, и он никогда ее не увидит. Корабли, разминувшиеся в ночи, подумал он. Да, точно, два чертовых корабля, разминувшихся в треклятой ночи.
Мэдисон-авеню запрыгала у него перед глазами. Никогда прежде не видел он такого прыгучего проспекта.
6
Вечером, в восемь часов, перед дверью квартиры Мэрвина Поттера предстал мрачный байронический Простак, с сердцем, отягченным грузом страданий, и душой в сплошных ранах. Чем больше он размышлял о дневном происшествии, тем больше негодовал на то, что у судьбы нездоровое чувство юмора. Подразнила его единственной девушкой в мире, просто подсунула ее, а потом мигом вырвала как раз в тот миг, когда, казалось, все пойдет счастливо. Крайне вульгарная шутка. Теперь он понимал лебедя в Бинхэмтон-Холле. Когда-то, в двенадцать лет, он протягивал злосчастной птице кусочек сдобной булочки на бечевке, и проворно отдергивал всякий раз, как та нацеливалась его схватить. Лебедь, помнится, страдал, а Простак заливался хохотом. Теперь, став жертвой подобного обращения (конечно, на духовном уровне), он сгорал от стыда.
— Ну, что ж, — сказал он себе, или что-то в этом роде, и нажал звонок. Послышались шаги, дверь отворилась, и его тяпнул за правую штанину большой густо-желтый пес, плавно перескочивший порог.
— Ай! — завопил Простак, на минутку позабывший свою несостоявшуюся любовь.
Мэрвин, следовавший за псом, сердечно приветствовал его. В руке он держал бокал, наполненный янтарной жидкостью, из которого и отхлебнул.
