— Хелло, Монт! Видели это в «Фейз»?
— Да.
— Я послал вырезку Дезерту, а он сделал сверху надпись и возвратил её. Недурно, правда?
Майкл прочёл строки, написанные Уилфридом:
Когда ему хозяин скажет:
«Пиль!» — он куснёт.
«Ложись!» — он ляжет.
— Значит, он в городе?
— Полчаса назад ещё был.
— Вы его видели?
— С тех пор как вышла книжка — нет.
Майкл пристально посмотрел на пригожее полноватое лицо Грайса:
— Удовлетворены спросом?
— Мы перевалили на сорок первую тысячу, и берут бойко.
— Я полагаю, вам неизвестно, собирается ли Уилфрид обратно на Восток?
— Понятия не имею.
— Ему, наверно, тошно от этой истории.
Компсон Грайс пожал плечами:
— Много ли поэтов получали тысячу фунтов за сто страничек стихов?
— За душу — не много, Грайс.
— Он получит вторую тысячу ещё до окончания распродажи.
— Я всегда считал опубликование «Барса» глупостью. Раз уж он на неё пошёл, я его поддерживал, но это была роковая ошибка.
— Не согласен.
— Естественно. Поэма сделала вам репутацию.
— Смейтесь сколько угодно, — возразил Грайс с некоторым пафосом, — но если бы он не хотел её печатать, то бы не прислал её мне. Я не сторож ближнему моему. То, что эта штука вызвала сенсацию, к делу не относится.
Майкл вздохнул.
— Конечно, не относится. Но для него это не шутка, а вопрос всей жизни.
— Опять-таки не согласен. Всё началось с того, что он отрёкся, спасая свою шкуру. А то, что последовало, — только возмездие, которое к тому же обернулось для него изрядной выгодой. Его имя стало известно тысячам людей, слыхом о нём не слыхивавших до «Барса».
— Да, — задумчиво согласился Майкл. — Вы правы. Ничто так не способствует популярности, как нападки газет. Грайс, можете вы кое-что сделать для меня? Найдите предлог и выясните намерения Уилфрида. Мне это очень важно, но я ввязался в одно дело, касающееся его, и не могу пойти сам.
— Гм-м! — протянул Грайс. — Он кусается.
Майкл ухмыльнулся:
— Не укусит же он своего благодетеля! Я серьёзно спрашиваю: выясните?
— Попробую. Между прочим, я только что издал книжку одного Франко-канадца. Послать вам экземпляр? Вашей жене понравится.
«И она будет говорить про неё», — мысленно прибавил он, откинул назад гладкие чёрные волосы и протянул руку. Майкл пожал её несколько горячее, чем ему втайне хотелось, и ушёл.
«В конце концов для Грайса это — только дело. Уилфрид ему никто! В наше время надо хвататься за всё, что бог ни пошлёт», — решил он и погрузился в размышления о том, что заставляет публику покупать книжку, не имеющую касательства к вопросам пола, скандальным воспоминаниям или убийствам. Империя? Престиж англичанина? В них Майкл не верил. Нет, она раскупается потому, что связана с непреходящим интересом, который всегда пробуждается в связи с вопросом: как далеко может зайти человек, желая спасти свою жизнь и не погубить то, что принято называть душой. Другими словами, книга расхватывается благодаря тому ничтожному обстоятельству, — по мнению известных кругов, давно ставшему пустым звуком, — которое именуется совестью. Дилемма, поставленная поэтом перед совестью каждого читателя, такова, что от неё легко не отмахнёшься; а так как сам автор лично столкнулся с нею, читатель неизбежно приходит к выводу, что и он в любой момент может стать лицом к лицу с какой-нибудь страшной альтернативой. А как он, бедняга, тогда поступит? И Майкла охватил один из тех приступов сочувствия и даже уважения к публике, которые частенько накатывали на него и за которые его более разумные друзья называли Монта не иначе, как «бедный Майкл».
Предаваясь таким размышлениям, он добрался до своего крошечного кабинета в палате общин и сел составлять частный билль об охране некоторых красот природы, но ему вскоре подали карточку:
Генерал сэр Конуэй Черрел.
Можешь принять меня?
Майкл надписал: «Буду счастлив, сэр», — отдал карточку служителю и встал. Он знал отца Динни меньше, остальных своих дядей и поэтому ожидал его не без трепета.
Генерал вошёл и объявил:
— У тебя здесь настоящий садок для кроликов.
Он держался профессионально твёрдо и подтянуто, но лицо у него было усталое и встревоженное.
— К счастью, мы их тут не разводим, дядя Кон.
Генерал усмехнулся:
— Да, действительно. Надеюсь, Я тебе не помешал? Я по поводу Динни. Она все у вас?
— Да, сэр.
Генерал поколебался, потом сложил обе руки на набалдашнике трости и спросил:
— Ты — ближайший друг Дезерта, так ведь?
— Был. А кто я ему теперь — не знаю.
— Он ещё в городе?
— Да. У него, кажется, был приступ малярии.
— Динни встречалась с ним?
— Нет, сэр.
Генерал снова заколебался, стиснул руками трость и, казалось, благодаря этому снова обрёл решительность.
— Знаешь, мы, её мать и я, хотим ей только добра. Мы хотим, чтобы она была счастлива. Остальное для нас неважно. А что ты думаешь?
— По-моему, что бы мы ни думали — все неважно.
Генерал нахмурился:
— Как это понимать?
— Решать не нам, а им вдвоём.
— Я слышал, он уезжает?
— Он сказал так моему отцу, но не уехал. Его издатель только что сообщил мне, что сегодня утром он ещё был у себя.
— Как Динни?
— В очень тяжёлом настроении. Но держится.
— Он должен что-то предпринять.
— Что, сэр?
— Это нечестно по отношению к Динни. Он обязан либо жениться на ней, либо немедленно уехать.
— А легко ли было вам, сэр, принять решение на его месте?
— Вероятно, нет.
Майкл беспокойно заходил по кабинету:
— Я считаю, что эта история куда сложнее любого вопроса, на который можно ответить «да» или «нет». Всё упирается в раненую гордость, а когда она затронута, остальные чувства тоже приходят вразброд. Вы не можете не понимать этого, сэр. Вы же наблюдали аналогичные случаи, когда людей предавали военному суду.
Слова Майкла, казалось, поразили генерала, как откровение. Он смотрел на племянника и молчал.
— Уилфрида также судят военным судом, — продолжал Майкл, — но здесь не краткая и беспощадная процедура, к которой сводится настоящий военный суд, а затяжное безнадёжное дело, и конца ему я не вижу.
— Понимаю, — спокойно согласился генерал. — Но он не имел права впутывать в него Динни.
Майкл улыбнулся:
— Разве любовь думает о правах?
— Точка зрения у тебя во всяком случае современная.
— Если верить преданиям, скорее древняя.
Генерал отошёл к окну и стоял, поглядывая на площадь.
— Я не хочу встречаться с Динни, — сказал он не оборачиваясь. — Это растревожит её. Моя жена того же мнения. Кроме того, мы бессильны ей помочь.
Слова дяди, в которых не было даже намёка на беспокойство о самом себе, растрогали Майкла.
— Думаю, что так или иначе всё это скоро кончится, — отозвался он. А лучшего как им, так и всем нам желать не приходится.
Генерал обернулся:
— Будем надеяться. Прошу тебя, держи нас в курсе и не позволяй Динни ничего предпринимать, прежде чем она не поставит нас в известность. Сидеть в Кондафорде и ждать — тяжело. Не стану больше тебя задерживать. Благодарю, ты мне помог. До свиданья, Майкл.
Он схватил руку племянника, крепко пожал её и вышел.
Майкл подумал: «Вечная неизвестность! Что может быть хуже? Бедный старик!»
Компсон Грайс был человек не злой и питал некоторое расположение к Майклу. Поэтому, отправляясь завтракать, он помнил о своём обещании. Веруя в еду, как разрешительницу всяких трудностей, он, будь это обычный случай, просто послал бы приглашение к завтраку и получил нужные сведения за второй и третьей рюмкой хорошего старого бренди. Но Уилфрида он побаивался. Поэтому, заказав простую sole meuniere[35] и полбутылки шабли, он решил ему написать. Он сочинил письмо в маленькой отделанной зелёными панелями библиотеке клуба, сидя за чашкой кофе и покуривая сигару.
«Клуб „Всякая всячина“.
Пятница.
Дорогой Дезерт,
Ввиду необычайного успеха „Барса“, на которого и в дальнейшем, видимо, будет большой спрос, я должен точно знать, как мне выписывать Вам чеки на авторский гонорар. Окажите мне любезность и сообщите, едете ли Вы обратно на Восток, и если едете, то когда? Одновременно укажите и адрес, куда я могу, не опасаясь что-нибудь перепутать, направлять переводы. Возможно, Вы пожелаете, чтобы я просто вносил гонорары под расписку в Ваш банк — какой, для меня безразлично. До сих пор наши денежные расчёты выражались в скромных цифрах, но „Барс“ несомненно окажет — фактически уже оказал — влияние на продажу двух Ваших предшествующих сборников. Поэтому желательно, чтобы я был осведомлён о Вашем местопребывании. Долго ли Вы ещё пробудете в Лондоне? Если у Вас появится желание заглянуть ко мне, я всегда счастлив видеть Вас.
