Ознакомительная версия.
Вытолкали из мужицкого строя каждого седьмого. Взвыли истошным воем бабы за оградой.
— Последний раз спрашиваю, кто убил председателя сельского совета? Не сознаетесь, пеняйте на себя.
Ничего, кроме воя да криков.
— На счет «три» открываю огонь. Раз!..
Замерев от ужаса, Настя и Федор слышали все через открытую в фельдшерском пункте форточку. Счет и — семь револьверных выстрелов. И ружейный залп в воздух, потому что бабы ринулись к воротам церковной ограды.
— Нам туда, Федор, туда. Там могут быть раненые. Я одену тебе на руку повязку с красным крестом, а сама возьму сумку.
Прибежали на площадь, стали в сторонке возле ограды. Охраняющий рыдающихженщин чекист отошел, что-то шепнул Березуйко. Начальник нетерпеливо отмахнулся.
— Санитаров не трогать, пусть смотрят на беспощадность Советской власти. И делают выводы.
Беспощадность была на лицо — семь трупов у бревенчатой стены пожарного сарая. И — строй мужчин, пока еще не ставших жертвами беспощадности.
— Советская Власть умеет постоять за себя, — вдруг начал речь Березуйко. — Грош цена той власти, которая не способна защищаться. Она за бедного человека, что и вызывает дикую ярость у глубоко затаившихся врагов. И правильно партия и лично товарищ Сталин указали нам на особое обострение классовой борьбы. Кулаки и подкулачники попрятали обрезы и готовы стрелять наших сторонников, коммунистов и сочувствующих нам. И мы обязаны вскрывать эти язвы, обязаны покарать их носителей со всей пролетарской жестокостью. Ваше молчание прикрывает наших врагов, вот почему мы вынуждены идти на самые крайние меры. Но вы молчите…
— Да не знаем мы! Не знаем!.. — дико выкрикнула какая-то женщина. — Да хоть всех постреляйте, не знаем!..
— Вот, — с удовлетворением сказал чекист. — Не знаете, значит, покрываете. Не могут в селе не знать, где затаился кулацкий недобиток.
Вновь громко завыли, закричали, зарыдали бабы.
— Не знаем!.. Не знаем мы!..
— Врете!.. — гаркнул Березуйко. — Врете по сговору, а это значит, что все вы замешаны в убийстве нашего товарища, сельского коммуниста. И я буду бороться со всей беспощадностью. Отсчитать каждого пятого!..
Чекисты отсчитали и взашей вытолкали к амбарной стене каждого пятого из мужицкого строя. Там еще валялись трупы, и мужики шли осторожно, чтобы, упаси Бог, не наступить на мертвеца.
И все бабы за оградой враз замолчали.
— В последний раз спрашиваю всех вас, кто убил председателя сельсовета? — расстегивая клапан кобуры, спросил Березуйко. — При счете «Три» открываю огонь.
Но все молчали. Тишина стояла над всем селом, даже малые детишки не плакали.
— Раз!.. — пауза была длинной до мучительной бесконечности. — Два!..
— Стойте!.. — закричал вдруг Федор.
Бросился вперед, закрыл собою обреченных мужиков.
— В чем дело?..
— Я убил этого… Председателя. Расстреляйте меня, только не надо никого больше.
— Ага!.. — с удовлетворением сказал Березуйко, опуская наган. — Вот и славно, вот и все в порядке…
— Неправда!.. — крикнула Настя, кинувшись к главному чекисту. — Он не мог этого сделать, не мог! У него — алиби, мы вместе ночью травы собирали. Да и без руки он. Как он из обреза может…
— Ах, вы ночью по лугу гуляли?.. Цветики-цветочки…
— Мы травы собирали. Те самые, которыми я вашу единственную доченьку вылечила.
Опустил наган Березуйко.
— Сначала следствие проведите…
— Отпустить всех, — вздохнув, сказал чекист. — Охрану вокруг села не снимать. Ко мне — следователя.
Отдельная, полностью укомплектованная и перевооруженная современным оружием дивизия комдива Николаева размещалась в удобных, еще царской постройки казармах. Время было голодным, но командиры получали усиленный паёк, да и бойцы питались не в пример лучше, чем многие регулярные части. Казалось бы тревожиться не было никаких причин, однако комдив нервничал, когда началось жесткое послевоенное сокращение армии.
Сокращали в первую очередь бывших царских офицеров, создавших саму Красную Армию и обеспечивших победу этой армии в кровопролитной гражданской мясорубке. Конечно, боевые награды и комкор Александр Вересковский — он же Иван Колосов — должны сыграть свою роль, но два ранения тоже могут сыграть и в сторону медкомиссии, которая спишет его в резерв, и здесь ни ордена, ни заступничество комкора Ивана Колосова уже ничем не смогут помочь.
— Да перестань ты дергаться! — с раздражением сказала Наталья. — Никто тебя не тронет. А если тронет, я немедленно позвоню в Цека, и тот, кто это сделал, тут же вылетит с работы. Ты, что, забыл, что твоя жена — двадцати пяти тысячница нашей партии?
В Военном городке безраздельно правила Наталья. Организовала Женский клуб, который занимался работой с детьми в ее присутствии, а во время ее отсутствия с наслаждением обсуждал проблемы «Кто? С кем? И когда именно?». Больше жен дивизионных командиров решительно ничего не интересовало. Наталья была настолько выше этой дамской нравственной почесухи, что то ли не замечала ее, то ли игнорировала. Она раздобыла в Хозчасти дивизии тройку смирных лошадок и учила мальчишек и девчонок не только скакать на них, но и седлать, и кормить, и ухаживать. Одновременно с этим она добилась разрешения приобрести несколько малокалиберных винтовок и устроила тир. А кроме этого добровольцы из младших командиров занимались с ребятами строевой и входившей в моду немецкой гимнастикой.
Когда появлялась в Женском клубе, тут же начинались занятия с хором, репетиции скетчей силами любителей, тренировки девочек в художественной гимнастике с обручами и лентами. Испуганные ее появлением дивизионные дамы тут же забывали все сплетни, и изо всех сил помогали своей командирше.
— Раз, два, три!.. Выше коленки, девочки!… Начали…
А потом Наталья дома вдруг объявила мужу, что уезжает на несколько дней в Москву по срочному делу. Николаев никогда не вмешивался в бурную деятельность любимой женщины, а потому предложил оформить официальную командировку. Однако Наталья отказалась, сославшись на то, что ее отъезд не связан ни с какими надобностями дивизии. И уехала. А вернулась подлинным триумфатором, привезя с собой не только разрешение на установку в военном городке радиоточки, но и радиста с полным оборудованием.
И вскоре линию радиопередачи протянули, установили аж два репродуктора, и жизнь стала громкой, звонкой и четко регулируемой. Трансляция начиналась в семь утра и без перерыва шла до десяти вечера. По ней транслировали не только столичную радиостанцию имени Коминтерна, но и местные новости, если они того заслуживали. Только все заслуги эти определялись письменным распоряжением Натальи.
А вот дома она была иной, но об этом никто не должен был знать. Очень любила сына, постоянно возилась с ним, играла, рассказывала сказки, читала ему стихи. С удовольствием варила вкусные борщи и не очень вкусные обеды, поскольку у нее всегда что-нибудь подгорало.
Семья была мирной. Комдив Владимир Николаев никогда не позволял себе делать жене замечания даже за пережаренные котлеты, а Наталья не просто любила, но и уважала своего мужа.
Впрочем, это не мешало ей порою вдруг срываться, выплескивая мужу в лицо все скопившееся раздражение. Этим странным способом она боролась с той непозволительной ее идеалу командира дивизии слабостью, которую подозревала в нем.
— Извини, но ты непозволительно интеллигентен для красного командира и коммуниста!
— Непозволительно интеллигентным быть невозможно, Наташенька. Можно быть только непозволительно неинтеллигентным.
— Нельзя выделяться из общей массы, Владимир. В большинстве это — вчерашние крестьяне, они умеют таить обиды, и когда-нибудь ты почувствуешь тяжесть этих обид!
— Предлагаешь мне изображать не интеллигента? Сквернословить, пить водку стаканами, не пропускать ни одной женщины, не обсудив ее стати вслух, и орать на всех, кто ниже тебя по званию?
— Это отлично делает Александр. Поучись.
— Александра нет. Есть бывший унтер Иван Колосов.
— Знаешь, чего я боюсь? — вдруг тихо сказала Наталья. — Я боюсь, что всему этому мужицкому большинству скоро надоест вся русская интеллигенция разом. И гражданская, и военная. И тогда начнут стричь всех под одну гребенку. А при этом способе стрижки срезают все колоски, которые привыкли высовываться от роду своего.
— Это не причина, чтобы перестать быть колоском.
Затрещал телефон. Николаев взял трубку.
— Комдив. Слушаю вас… — помолчал. — Есть.
Передал трубку Наталье.
— Наталья Николаева…
— Товарищ Наташа? — в трубке зарокотал баритон. — Вы проводили операцию по ликвидации в Оскольском уезде?
— Так точно.
— Срочно выезжайте в Оскол. В местном Управлении НКВД получите дальнейшие указания. Желаю успеха.
Ознакомительная версия.
