— У Гека есть деньги. Вы, может, не поверите, но денег у него много. И смеяться нечего, могу вам показать. Погодите минутку.
Том выбежал за дверь. Все гости растерянно и с любопытством поглядывали друг на друга и вопросительно на Гека, у которого язык разом отнялся.
— Сид, что такое с Томом? — спросила тетя Полли. — Он… хотя от него просто не знаешь, чего и ждать. Никогда с этим мальчишкой…
Тут вошел Том, сгибаясь в три погибели под тяжестью мешков, и тетя Полли так и не закончила фразы. Том высыпал всю груду золотых монет на стол со словами:
— Ну вот, что я вам говорил?! Одна половина Гека, а другая половина моя!
От такой картины у всех гостей захватило дыхание. Они уставились на золото и с минуту не могли выговорить ни слова. Потом все разом потребовали объяснения. Том сказал, что сейчас все объяснит, и объяснил. Рассказ был долгий, но очень интересный. Все слушали как зачарованные, не смея вставить хоть слово. Когда рассказ был окончен, мистер Джонс сказал:
— А я-то думал, что приготовил отличный сюрприз для вас всех, но теперь он ничего не стоит. Должен сознаться, что по сравнению с этим мой сюрприз — сущие пустяки.
Начали считать деньги. Оказалось, что их немного больше двенадцати тысяч долларов. Никому из присутствующих еще не приходилось видеть такой кучи денег сразу, хотя у некоторых гостей были капиталы и побольше этого.
Читатель может быть уверен, что находка Тома и Гека вызвала сильное брожение умов в захудалом городишке Сент-Питерсберге. Такая большая сумма, да еще наличными, — просто невероятно! О ней говорили без конца, завидовали, восторгались, многие горожане даже повредились в рассудке, не выдержав нездорового волнения. В городе и окрестных поселках разобрали доска за доской все дома, где было «нечисто», вплоть до фундамента, и даже земля под ними была вся изрыта в поисках клада — и не то что мальчишками, а положительными, солидными людьми, далеко не мечтателями. Куда бы ни пошли Том с Геком, за ними везде ухаживали, восхищались ими, глазели на них. Мальчики не могли припомнить, чтобы раньше хоть кто-нибудь прислушивался к тому, что они говорят, а теперь люди подхватывали и повторяли за ними каждое слово; что бы они ни сделали, все выходило у них замечательно; они, видно, утеряли способность действовать и говорить, как обыкновенные смертные; мало того, раскопали их прошлое — и даже там оказались налицо все признаки оригинальности и таланта. Городская газетка напечатала их биографии.
Вдова Дуглас положила деньги Гека в банк, а судья Тэтчер по просьбе тети Полли сделал то же самое для Тома. У каждого из мальчиков был теперь просто громадный доход — по доллару каждый день, а в воскресенье полдоллара. Столько, сколько полагалось пастору, да и то ему только обещали, а получить он столько не мог. Времена тогда были простые — за доллар с четвертью в неделю мальчик мог иметь стол и квартиру, мог учиться, одеваться да еще стричься и мыться за те же деньги.
Судья Тэтчер возымел самое высокое мнение о Томе Сойере. Он говорил, что обыкновенный мальчик не вывел бы его дочь из пещеры. Когда Бекки рассказала отцу по секрету, что в школе Том выдержал ради нее порку, судья был заметно тронут; а когда она стала заступаться за Тома и извинять ложь, придуманную Томом, для того чтобы розги достались ему, а не Бекки, судья сказал с большим чувством, что это была великодушная, благородная, святая ложь, достойная стать наравне с хваленой правдой Георга Вашингтона насчет топорика{12} и шагать по страницам истории рядом с ней! Бекки подумала, что никогда еще ее папа не казался таким важным и внушительным, как в тот день, когда сказал эти слова, расхаживая по ковру, и топнул ногой. Она сейчас же побежала к Тому и рассказала ему все.
Судья Тэтчер надеялся когда-нибудь увидеть Тома великим законодателем или великим полководцем. Он говорил, что приложит все усилия, чтобы Том попал в Национальную военную академию, а потом изучил бы юридические науки в лучшем учебном заведении страны и таким образом подготовился к той или другой профессии, а может быть, и к обеим сразу.
Богатство Гека Финна, а может быть, и то, что он теперь находился под опекой вдовы Дуглас, ввело его — нет, втащило его, впихнуло его — в общество, и Гек терпел невыносимые муки. Прислуга вдовы одевала его и умывала, причесывала и приглаживала, укладывала спать на отвратительно чистые простыни, без единого пятнышка, которое он мог бы прижать к сердцу, как старого друга. Надо было есть с тарелки, пользоваться ножом и вилкой, утираться салфеткой, пить из чашки; надо было учить по книжке урок, ходить в церковь; надо было разговаривать так вежливо, что он потерял всякий вкус к разговорам; куда ни повернись — везде решетки и кандалы цивилизации лишали его свободы и сковывали по рукам и по ногам.
Три недели он мужественно терпел все эти невзгоды, а потом в один прекрасный день сбежал. Сильно встревожившись, вдова двое суток разыскивала его повсюду. Все приняли участие в поисках; Гека искали решительно везде, даже закидывали сети в реку, надеясь выловить мертвое тело. На третий день рано утром Том Сойер догадался заглянуть в пустые бочки за старой бойней и в одной из них нашел беглеца. Гек тут и ночевал; он уже успел стянуть кое-что из съестного и позавтракать, а теперь лежал, развалясь, и покуривал трубку. Он был немыт, нечесан и одет в те самые лохмотья, которые придавали ему такой живописный вид в доброе старое время, когда он был свободен и счастлив. Том вытащил его из бочки, рассказал, каких он всем наделал хлопот, и потребовал, чтобы он вернулся домой. Лицо Гека из спокойного и довольного сразу стало мрачным. Он сказал:
— И не говори, Том. Я уже пробовал, да не выходит, ничего не выходит, Том. Все это мне ни к чему, да и не привык я. Вдова добрая, не обижает меня, только порядки ее не по мне. Велит вставать каждое утро в одно и то же время, велит умываться, сама причесывает, просто все волосы выдрала; в дровяном сарае спать не позволяет; да еще надевай этот чертов костюм, а в нем просто задохнешься, воздух как будто совсем сквозь него не проходит; и такой он, прах его побери, чистый, что ни тебе лечь, ни тебе сесть, ни по земле поваляться; а с погреба я не скатывался лет сто! Да еще в церковь ходи, потей там, — а я эти проповеди терпеть не могу! Мух не лови, не разговаривай, да еще башмаки носи, не снимая, все воскресенье. Обедает вдова по звонку, спать ложится по звонку, встает по звонку — все у нее по порядку, где же человеку это вытерпеть!
— Да ведь и у всех то же самое, Гек!
— Том, мне до этого дела нет. Я не все, мне этого не стерпеть. Просто как веревками связан. И еда уж очень легко достается — этак и есть совсем не интересно. Рыбу ловить — спрашивайся, купаться — спрашивайся, куда ни понадобится — везде спрашивайся, черт их дери! А уж ругаться ни-ни, так что даже и разговаривать неохота — приходится лазить на чердак, там отводить душу, а то просто хоть помирай. Курить вдова не позволяет, орать не позволяет, зевать тоже, ни тебе потянуться, ни тебе почесаться, особенно при гостях (тут он выругался с особенным чувством и досадой)… и все время молится, прах ее побери! Я таких еще не видывал! Только и знай хлопочи да заботься, хлопочи да заботься! Этак и жить вовсе не захочешь! Пришлось удрать, Том, ничего не поделаешь! А тут еще школа скоро откроется, мне бы еще и туда пришлось ходить, — ну, я и не стерпел. Знаешь, Том, ничего хорошего в этом богатстве нет, напрасно мы так думали. А вот эта одежа как раз по мне, и бочка тоже по мне, теперь я с ними ни за что не расстанусь. Том, я бы не влопался в такую историю, если бы не деньги, так что возьми-ка ты мою долю себе, а мне выдавай центов по десять, только не часто, я не люблю, когда мне деньги даром достаются, а еще ты как-нибудь уговори вдову, чтобы она на меня не сердилась.
— Знаешь, Гек, я никак не могу. Нехорошо получается. А ты попробуй, потерпи еще немножко, может, тебе даже понравится.
— Понравится! Да, попробуй, посиди-ка немножко на горячей плите — может, тебе тоже понравится. Нет, Том, не хочу я больше этого богатства, не хочу больше жить в этих проклятых душных домах. Мне нравится в лесу, на реке, и тут, в бочке, — тут я и останусь. Ну их к черту! И надо же, чтобы как раз теперь, когда у нас есть и ружья, и пещера, и мы уж совсем собрались в разбойники, вдруг подвернулась такая чепуха и все испортила!
Том воспользовался удобным случаем.
— Слушай, Гек, хоть я и разбогател, а все равно уйду в разбойники.
— Да что ты! Ох, провалиться мне, а ты это верно говоришь, Том?
— Так же верно, как то, что я тут сижу. Только, знаешь ли, Гек, мы не сможем принять тебя в шайку, если ты будешь плохо одет.
Радость Гека померкла.
— Как так не сможете? А в пираты как же вы меня приняли?
— Ну, это совсем другое дело. Разбойники вообще считаются куда выше пиратов. Они почти во всех странах бывают самого знатного рода — герцоги там, ну и мало ли кто.
