Он вытерся и медленно начал одеваться. После тяжелого военного обмундирования штатская одежда казалась особенно тонкой и легкой. Хотя он был уже совсем одет, но ему представлялось, что он все еще в белье: до того было непривычно без сапог, поясного ремня и оружия. Он стал разглядывать себя в зеркало и едва узнал. Из зеркала на него удивленно смотрел незрелый, недопеченный молодой человек — попадись ему такой на улице, он никак не мог бы счесть его за взрослого.
— Ты похож на юнца, идущего к первому причастию, — заявил Альфонс. — Не на солдата. В чем дело? Уж не решил ли ты жениться?
— Да, — с удивлением ответил Гребер. — Как это ты угадал?
Альфонс рассмеялся. — Достаточно посмотреть на тебя. Ты стал совсем другой. Уже не похож на собаку, которая ищет кость и забыла, куда ее запрятала. Нет, ты в самом деле решил жениться?
— Да.
— Но, Эрнст! А ты хорошенько все обдумал?
— Нет.
Биндинг с недоумением посмотрел на Гребера.
— У меня уже много лет не было времени что-нибудь хорошенько обдумать, — сказал Гребер.
Альфонс усмехнулся. Потом поднял, голову и потянул носом.
— Постой… — Он опять потянул носом. — Неужели от тебя, Эрнст? Черт побери, это, наверно, ароматическая соль. Ты сыпал ее в воду? Ты благоухаешь, точно клумба фиалок.
Гребер понюхал свою руку.
— Я ничего не чувствую.
— Ты-то нет, а я вот чувствую. Дай запаху немножко развеяться. Это ужасно коварная штука. Кто-то привез мне эту соль из Парижа. Сначала почти не пахнешь, а потом напоминаешь цветущий куст. Давай заглушим его благоухание хорошим коньяком.
Биндинг принес бутылку и две рюмки.
— Твое здоровье, Эрнст. Итак, ты женишься. Поздравляю от всего сердца. Я, конечно, как был, так и останусь холостяком. Я знаю твою будущую жену?
— Нет. — Гребер выпил рюмку коньяку. Он злился, что сказал о женитьбе, но Альфонс застал его врасплох.
— Еще одну, Эрнст! Ведь женятся не каждый день!
— Ладно.
Биндинг поставил свою рюмку на стол. Он был слегка растроган. — Если тебе понадобится помощь, ты же знаешь, что всегда можешь рассчитывать на Альфонса Биндинга.
— Какая помощь? Ведь это дело несложное.
— Для тебя — да. Ты солдат, и тебе никаких особых документов не требуется.
— Нам обоим не требуется. Это брак с фронтовиком.
— По-моему, твоей жене все же понадобятся обычные документы. Но ты увидишь. Если дело затянется, мы всегда сможем нажать, у нас ведь есть свои люди в гестапо.
— В гестапо? А какое отношение имеет гестапо к браку с фронтовиком? Ведь это их не касается.
Альфонс осанисто улыбнулся. — Нет ничего, Эрнст, что бы не касалось гестапо. Ты, как солдат, не так это чувствуешь. Все же нечего тревожиться. Ведь ты женишься не на еврейке и не на коммунистке. Но справки, вероятно, все же будут наводить. Рутина, конечно.
Гребер не ответил. Он вдруг очень испугался. Если будет производиться расследование, то, конечно, выяснится, что отец Элизабет в концентрационном лагере. Он об этом не подумал.
— А ты уверен, что это так, Альфонс?
Биндинг снова наполнил рюмки. — Не сомневаюсь, да ты не беспокойся. Ты же не собираешься смешивать свою арийскую кровь с кровью ублюдков или государственных изменников. — Он ухмыльнулся. — Успеешь еще попасть под башмак жены, Эрнст, не бойся.
— А я и не боюсь.
— То-то и оно! Ну, твое здоровье! Прошлый раз ты тут у меня познакомился кое с кем из гестапо. Если дело затянется, они нам помогут, нажмут, где надо. Это, я тебе скажу, крупные шишки. Особенно Ризе, тот худой в пенсне.
Гребер задумался. Элизабет отправилась утром в ратушу за своими бумагами. Он сам настоял на этом. «Ах, черт, что я наделал, — подумал он. — Вдруг на нее обратят внимание! До сих пор ее не трогали. Недаром есть старое правило: не вылезай вперед, если чуешь опасность. Вдруг кому-то там, в гестапо, что-нибудь не понравится, и Элизабет отправят в концлагерь только потому, что ее отец уже сидит там». Гребера даже в жар бросило. А если о ней начнут наводить справки? Скажем, у надежного члена нацистской партии фрау Лизер? Он встал.
— Что случилось? — спросил Биндинг. — Ты же еще не допил. От счастья одурел немножко, а?
Он громко рассмеялся своей шутке. Гребер взглянул на него. Всего несколько минут назад Альфонс был для него просто добродушным, немного зазнавшимся малым, и вдруг он почувствовал в нем представителя грозной силы, таящей в себе еще неведомую опасность.
— Твое здоровье, Эрнст! — сказал Биндинг. — Пей! Славный коньячок — «Наполеон»!
— Твое здоровье. Альфонс!
Гребер поставил рюмку на стол.
— Слушай, Альфонс, — обратился он к Биндингу. — Будь другом, дай мне килограмм сахару из твоей кладовой. В двух пакетах, по полкило.
— Кускового?
— Все равно. Был бы сахар.
— Идет! Но зачем он тебе? Ты теперь и сам должен быть как сахар, верно?
— Мне надо тут сунуть одному человеку.
— Сунуть? Да ведь мы, дружище, вполне можем обойтись без этого. Пригрозить гораздо проще. И действует крепче. Могу это сделать для тебя.
— Пока не стоит. Да это, в сущности, и не взятка. Скорее, благодарность за услугу.
— Ладно, Эрнст! А свадьбу сыграем у меня, да? С таким шафером, как Альфонс, ты не пропадешь.
Гребер быстро соображал. Четверть часа назад он нашел бы предлог для отказа. Теперь же он не решался.
— Едва ли мы будем пышно праздновать, — сказал он.
— Ну, это уж предоставь Альфонсу! Ты ведь сегодня у меня ночуешь, да? Зачем тебе возвращаться, напяливать форму и рысью нестись в казарму! Лучше оставайся. Я дам тебе ключ от парадного, можешь приходить когда угодно.
Гребер с минуту колебался.
— Хорошо, Альфонс.
Биндинг сиял.
— Вот это разумно. И мы сможем, наконец, уютно посидеть и поболтать. До сих пор нам никак не удавалось. Пойдем, я покажу тебе твою комнату. — Он сгреб в охапку одежду Гребера и взглянул при этом на мундир с орденами. — Ты мне еще не рассказал, как ты их заработал. Должно быть, славно потрудился!
Гребер поднял голову. На лице Биндинга вдруг появилось то самое выражение, как в тот день, когда пьяный эсэсовец Гейни расхвастался насчет своих подвигов в команде СД.
— Рассказывать тут нечего, — ответил он. — Их выдают просто так, время от времени.
Фрау Лизер с удивлением разглядывала штатский костюм Гребера и не сразу узнала его.
— Ах, это вы? Фрейлейн Крузе нет дома, как вам известно.
— Да, фрау Лизер, мне это известно.
— Ну, так что же вам надо?
Она враждебно уставилась на него. На ее коричневой кофте красовался значок со свастикой. В правой руке она сжимала тряпку для пыли, словно собираясь запустить ею в Гребера.
— Я хотел бы оставить пакет для фрейлейн Крузе. Не будете ли вы так добры отнести это к ней в комнату.
Фрау Лизер колебалась. Затем взяла протянутый ей пакетик сахара.
— У меня тут есть еще один, — сказал Гребер. — Фрейлейн Крузе рассказывала мне, как бескорыстно вы жертвуете своим временем для общего блага. Здесь полкило сахару, мне он совершенно ни к чему. А у вас ребенок, ему очень пригодится, вот я и хотел просить вас принять это от меня.
Фрау Лизер напустила на себя чопорность.
— Мы черным рынком не пользуемся. Мы обходимся теми продуктами, которые нам дает фюрер, и гордимся этим.
— И ваш ребенок тоже?
— И мой ребенок тоже.
— Вот это настоящая сознательность! — воскликнул Гребер и посмотрел на коричневую кофту. — Если бы все в тылу придерживались таких взглядов, у солдат на фронте было бы легче на душе. Но этот сахар не с черного рынка. Это из пайка, который фюрер дает отпускникам, чтобы они могли привезти его родным. Мои близкие пропали без вести, и вы можете спокойно взять его.
Лицо фрау Лизер чуть смягчилось.
— Вы разве с фронта?
— Конечно. Откуда же еще?
— Из России?
— Да.
— Мой муж тоже в России.
Гребер сделал вид, что страшно заинтересован.
