Максим Ехлаков - Солнечные пятна

Хан Озмак II Демиркол отчаялся заснуть — уже светало — и позвонил одеваться. Голова гудела, мысли вращались вокруг странного сна. Падающие столпы, огонь в небесах, скорбящие нищие — и черный Змей, восстающий из бездны и пожирающий солнце. Обычные картины кошмарного сна — но почему он так взволнован?

Явились постельники с водой и свежим платьем. Хан умылся, облачился в зеленый с золотом халат, повязал зеленую же чалму и вышел на балкон.

Свежий бриз придал немного сил, но восходящее солнце было алым как кровь — еще один тревожный знак. Хан повернул за угол и обратил взор на запад, где за великой Рекой над облаком дыма топорщились шпили Западного Шемкента, или Симиуса, как называли его на странном языке западной империи. Вечный дым от тысяч огней. Как, должно быть, темно там, как горек их воздух.

Озмак как будто даже ощутил эту горечь у себя во рту, и покачал головой, стряхивая наваждение. Слишком много знаков. Что-то случится. Или уже случилось.

В опочивальне его уже ожидал ан-Надм. Лицо его было спокойным, или, скорей, пустым — впрочем, это ничего не значило.

Хан велел ему начинать.

— О величайший из великих! Милостивейший из милостивых и справедливейший из справедливых, — ан-Надм завел свою привычную песню. Хан слушал вполуха, вылавливая крупицы важной информации, боясь услышать страшное. Но страшного не было — обычный утренний доклад. Впрочем, нет, не обычный. Что это великий вазир поднялся в такую рань?

Озмак поднял руку, пресекая витиеватую речь, и спросил:

— Отчего ты досаждаешь моим ушам в столь ранний час?

Ан-Надм замер на мгновение и продолжал, не моргнув глазом:

— Я не спал всю ночь, о мудрейший из мудрых. Мрачные видения обуревали меня.

И опять знаки. Озмак вздохнул:

— Я чувствую, тучи застилают солнце.

— Что, о блистательнейший?

— Гроза уже собирается и скоро прольется ледяными стрелами на наш чудесный сад. Беды великие ожидают нас.

— Ты тоже видел сны, о могущественнейший?

— Как и ты.

Повисло молчание.

Не молчи, продолжай говорить. Расскажи про налоги, расскажи про иноземных купцов, про убийц, про войска. Молчание приближает развязку.

Тощий писец бесшумно скользнул из-за занавеси, склонился к ан-Надму и зашептал, передавая клочок папируса, а затем так же бесшумно растворился.

Ни одна мышца на лице вазира не дрогнула, когда он произнес:

— Гроза, о непревзойденный. Гроза началась.

Мягкий ковер пропитался кровью, запекся и почернел.

У дверей в опочивальню принца уже столпились люди: ан-Надм с двумя писцами, трое постельников принца, пара стражников и их старшина — волосатая чатападманская обезьяна в своем вечном зеленом тюрбане с ножами. Как его зовут? Девабхакшьяман Сарвалапанду… тьфу, провалиться бы им всем с такими именами. А где Гюль, интересно?

— Почему люди здесь?

Обезьяна мямлит что-то невразумительное. Хороший момент.

— В темницу его. Найдите Гюля, он сейчас нужен как никогда. Всех отсюда к шайтанам, и пусть молчат. Ну и все остальное, не мне тебя учить.

Ан-Надм кивнул и исчез. Как у него это получается? Писцы тоже исчезли. Постельники притворились, что идут по своим делам, и засеменили прочь. Стражники отняли у обезьяны саблю и кинжал и увели, тот даже не сопротивлялся. Все стихло, галерея опустела.

Озмак поборол ужас в себе и вошел в опочивальню сына.

Почти погасшие свечи едва освещали сами себя. Хан отдернул тяжелые занавески, впустив солнце в комнату, и оно хлынуло внутрь тяжелой струей, разбилось о хрустальную посуду и резные ширмы, заиграло на причудливом потолке и стекло вниз, туда, где в черной луже лежал его старший сын и наследник Озхан.

Лицо его даже сквозь засохшую кровь выглядело умиротворенным. Он умер внезапно.

Скрипнула дверь, и ан-Надм объявил:

— Сыщик здесь, о всемогущий.

Да, конечно.

Сыщик — тощий смуглый чатападман (да что это за тяга к тощим приспешникам у этого хитреца?) в синем тюрбане без ножей — глубоко поклонился и принялся за работу. Он разложил свой сундучок и стал извлекать оттуда разные занятные вещицы — кисточки, увеличительные стекла, бутылочки с какими-то растворами. Здесь больше нечего делать.

— Пойдем.

Хан вышел. Ан-Надм следовал за ним как тень.

— Сам доложишь мне, когда закончат с телом. Сразу же, не откладывая. Я хочу знать, как и когда.

И кто. И почему.

— Твое слово — закон, о непревзойденный.

— Разузнай, какие слухи во дворце и по городу. Про смерть пока молчим. Просто выясняем, что к чему.

— Это мудро.

— Пока все. После обеда в Диване я буду говорить.

— Как будет угодно, о величайший.

Ан-Надм снова исчез. Он знает этот дворец лучше меня.

Вишванатан работал не торопясь. Шутка ли — убит сам наследник высокого престола Востока. Важно все сделать очень тщательно.

Первым делом — осмотр трупа. Окоченение только началось, значит, с момента смерти прошло не так много времени. Ртутная колба позволила измерить тепло тела. Цвет кожи, особенно на губах и под ногтями, тоже может рассказать многое. Наконец, вышедшая из тела кровь — засохла ли она и насколько.

На папирус легли первые строчки отчета: «Смерть наступила шесть часов назад вследствие удара тяжелым предметом в левую сторону головы».

А вот и орудие убийства — золотой канделябр, лежит тут же на полу. Вокруг него на ковре странные полосы крови — впрочем, нет, не странные: его вытирали. Но зачем? А вот зачем: на нем остался еле различимый отпечаток ладони. «Ширина ладони три и пять шестых джеба, пальцы узкие».

«Следы перемещения тела отсутствуют. Принц стоял ровно на том же месте в момент удара — об этом говорят несколько капель крови на кушетке рядом. После удара принц упал вперед и вправо, головой в направлении двери. При падении поврежден нос и правая рука, придавленная телом».

Между сжатых пальцев мелькнуло белое. Это платок — женский, с Запада. Монограмма «AV» однозначно указывает на владелицу — принцессу Алов Вреддвогль. Это неудивительно, ведь она — невеста наследника.

«Следы борьбы на теле отсутствуют». В комнате тоже ничего не сломано и, на первый взгляд, даже не подвинуто.

Теперь осмотр места преступления. Пятна, следы, царапины — все может иметь значение, но постельники уже успели истоптать весь ковер.

За окном — стена на двадцать локтей во все стороны, едва ли кто-то мог проникнуть сюда через него.

«Кушетка сдвинута на три локтя от своего исходного положения рядом с кроватью» — на ковре виднеются продавленные кружочки от ее ножек.

«На двери отсутствуют следы взлома. Значит, убийца обладал ключом. Либо принц открыл дверь сам».

Кажется, все. Хотя, что это? Ковер рядом с кроватью немного топорщится. Вот так удача! Хорошо, что постельники у принца ленивые и не мели пол уже неделю-другую.

«Под кроватью в пыли обнаружены следы прячущегося человека. Найдены смазанные следы ладоней». Вот здесь пыль перешла с ладоней на ковер. «Рост около четырех с половиной локтей. Возраст средний». Почему средний? Да потому что какой еще. «Носит бороду» — вот в пыли следы от нее.

А вот это что у нас тут?

Вишванатан даже облизнулся. Четкие полосы в слое пыли, без сомнения, были прочерчены ножнами сабли. Таинственный незнакомец, спрятавшийся под кроватью, носил оружие. Только один человек во всем дворце имел право входить с оружием в покои хана и его сыновей — начальник дворцовой стражи Хюсню Гюль.

Сыщик был крайне доволен собой. Напевая себе под нос «Асура Сахасранама», он собрал свои инструменты и покинул место преступления.

Солнце уже между Большим мавзолеем и Морской башней — время Дивана.

В зале душно и дымно от кальяна Файдуддина-паши. Вазиры большие и малые смеются, общаются, наслаждаются фруктами. Ширма скрывает ханский альков от их глаз и ушей, но ан-Надм все равно шепчет еле различимо.

— Никто не покидал дворец, слухи еще не вышли за стены. Но выйдут в самом скором времени. Мой сыщик закончил с телом, я велел перенести его в Колодец и начать Очищение.

Хан кивнул.

— В руке светлейшего принца было вот это, — хан принял из рук вазира кусочек ткани. — Я бы не хотел делать выводы, но…

Платок.

Белый шелковый платок, какими обычно пользуются западные женщины.

Платок с вышитой золотом монограммой «AV».

— Иди, — хан взмахнул платком, — я выйду позже.

Озмак II подошел к ширме и сквозь щель стал наблюдать за шейхами, ожидавшими его. Надо сказать правильные слова. Сейчас он подберет их: не зря его называют мудрейшим из мудрых. Впрочем, и отца его звали так же, и деда.