— Да, я стал разборчив. И тому есть причины. Она живет, Муллет, на 79-й стрит. Первый раз я увидел ее, Муллет, в ресторане «Плаза» с женщиной, очень похожей на императрицу Екатерину. Вероятно, мать.
— Вполне возможно, сэр.
— Я шел за ней следом, до самого дома. Сам не знаю, почему я все это рассказываю.
— Да, сэр.
— С тех пор я частенько прогуливаюсь у ее дома. Вы знаете, где 79-я стрит?
— Ни разу не бывал там, сэр.
— К счастью, улица не очень оживленная, не то меня давно бы арестовали как подозрительную личность. До сегодняшнего дня, Муллет, я и словечка с ней не сказал.
— А сегодня, сэр, поговорили?
— О, да! Вернее, она со мной поговорила. Голосок у нее, Муллет… Так щебечут весной птички.
— Другими словами, мелодичный, сэр.
— Вернее сказать, небесный! Все, Муллет, случилось так. Я стоял у ее дома, когда она вышла гулять со скотч-терьером. Ветер сорвал с меня шляпу, та покатилась мимо нее, и она ее остановила. Наступила на нее ножкой, Муллет!
— Вот как, сэр?
— Да! На ту самую шляпу, которую вы видите. Наступила! Она! Вот на эту самую шляпу!
— А потом, сэр?
— Из-за переполоха она выпустила поводок, и скотч-терьер удрал за угол, в сторону Бруклина. Я погнался за ним, и мне удалось поймать его на Лексингтон-авеню. Шляпа у меня снова слетела, и ее переехало такси. Но поводка я не выпустил и благополучно вернул песика хозяйке. Она сказала — обратите особое внимание на ее слова — она сказала: «О! Спасибо вам большое!».
— Так прямо и сказала, сэр?
— Представляете? Не просто «спасибо» или там «о, спасибо!», а «спасибо вам большое!» — Джордж устремил острый взгляд на своего лакея. — Муллет, это очень знаменательно.
— Да, сэр. Чрезвычайно.
— Если бы она хотела положить конец знакомству, разве она говорила бы с такой теплотой?
— Ни в коем случае, сэр!
— А я еще не все рассказал! Она добавила: «Знаете, он такой шалунишка, правда?». Муллет, вы постигаете всю тонкость этих слов? «Он такой шалунишка» — просто утверждение, но, добавив «правда?», она как бы спросила, что я думаю. Как бы решила посоветоваться. Знаете, Муллет, что я сделаю, когда переоденусь?
— Пообедаете, сэр?
— Какой обед! — передернул плечом Джордж. — Нет! Бывают минуты, когда сама мысль о еде оскорбительна. Мы — не животные, Муллет. Как только я переоденусь — а оденусь я со всем тщанием, — я вернусь туда, позвоню в дверь, войду, так вот прямо, и осведомлюсь о собаке. Как там ваш песик… Ну и так далее. В конце концов этого требует элементарная вежливость! Эти скотч-терьеры такие изнеженные… Очень нервные собачки. Никогда не угадаешь, как скажутся на них бурные переживания. Да, Муллет, так я и сделаю. Вычистите костюм, как не чистили никогда!
— Слушаюсь, сэр.
— Подайте мне несколько галстуков. Ну, скажем, дюжину!
— Слушаюсь, сэр.
— А… заходил утром бутлеггер?
— Да, сэр.
— Тогда смешайте виски с содовой, да покрепче, — распорядился Джордж. — Что бы ни случилось, сегодня вечером я должен быть в отменной форме.
4
В упоительные мечтания Джорджа, резко выдернув его в реальность, ворвался грохот трехфунтовых гантелей, покатившихся по крыше к нему. Такой дикий, омерзительный грохот обескуражил бы и Ромео. Следом появился Дж. Хамилтон Бимиш, как ни странно, на четвереньках. Твердо веря в здоровое тело, равно как и в здоровый дух, он регулярно проделывал на свежем воздухе получасовую зарядку с гантелями и с лестницы кувыркнулся не впервые.
Вернув себе в три расчетливо-экономных движения равновесие, гантели и очки, он узрел Джорджа.
— А, вот и ты! — воскликнул Хамилтон.
— Да, — отозвался Джордж, — и…
— Что это я слыхал от Муллета?
— А что ты слыхал от Муллета?
— Муллет говорит, ты дуришь из-за какой-то барышни.
— Муллет говорит, ты знал, что он бывший заключенный. Хамилтон решил разделаться с пустяком, а уж потом перейти к делу серьезному.
— Ну да, знал. Надеюсь, ты читал мои статьи «Как быть с исправившимся преступником»? Там я четко изложил, что человек, только что освободившийся из тюрьмы, менее всех остальных склонен к преступлениям. Это же логично! Подумай сам. Если ты пролежал год в больнице после того, как спрыгнул с крыши и расшибся, какой спорт покажется тебе самым отвратительным? Разумеется, прыжки с крыши!
Джордж по-прежнему недовольно хмурился.
— Все это распрекрасно, но как-то неприятно, когда в доме у тебя болтается бывший преступник.
— А, чепуха! Избавляйся от старомодных предрассудков. Тюрьма — своего рода университет, который обучает справляться с трудностями внешнего мира. С моральной точки зрения, заключенные — те же студенты. Ты ведь не замечал за Муллетом недостатков?
— Нет, как будто.
— Работает он хорошо?
— Да.
— Ничего у тебя не украл?
— Нет.
— Так в чем дело? Выкинь все страхи из головы. И лучше расскажи-ка мне про эту девушку.
— Откуда ты про нее узнал?
— Муллет рассказал.
— А он откуда узнал?
— Следил за тобой и все видел. Джордж зарделся.
— Нет, какой змей! Сейчас же пойду и уволю его!
— Ничего подобного. Он действовал из чистого усердия и преданности. Заметил, что ты все уходишь куда-то, бормоча что-то себе под нос…
— А я бормотал? — удивился Джордж.
— Еще как! Бормотал, вел себя крайне странно. Естественно, добрый, усердный слуга пошел за тобой, приглядеть, как бы ты не угодил в беду. Он доложил, что большую часть досуга ты проводишь, таращась на какую-то девицу с 79-й стрит.
Джордж зарделся еще пуще и помрачнел.
— Ну и что с того?
— Вот и я бы хотел узнать, что с того?
— Почему бы мне на нее не смотреть?
— А зачем тебе смотреть?
— Затем, — объяснил Джордж, раздувшись, точно лягушка, — что я люблю ее!
— Какая чушь!
— Ничего не чушь!
— Ты читал мою брошюру «Разумный брак»?
— Нет, не читал.
— Я доказываю, что любовь — разумная эмоция, возникающая из общности вкусов. Растет она постепенно, не спеша. Как ты можешь любить девушку, если и словом с ней не перемолвился и даже имени ее не знаешь?
— Имя я знаю.
— Каким же это образом ты узнал?
— Пролистал телефонный справочник и узнал, кто живет в доме № 16 на 79-й стрит. Мне понадобилась целая неделя, потому что…
— Дом № 16 по 79-й стрит? Уж не хочешь ли ты сказать, что таращился на крошку Молли? На Молли Уоддингтон?
Джордж вздрогнул.
— Да, верно, Уоддингтон. Сигсби X. — Джордж задохнулся от избытка чувств и благоговейно взглянул на друга. — Хамилтон! Хэмми, старик! Ты… ты хочешь сказать, что знаком с ней? Нет, ты правда знаком с ней?
— Разумеется, знаком. И очень близко. Много раз видел ее в ванне.
Джорджа с головы до пят пробрала дрожь.
— Это ложь! Низкая, грязная…
— Когда она была маленькой.
— Ах, маленькой? — Джордж немного поостыл. — То есть ты знаешь ее с детства? Значит, ты и сам в нее влюблен?
— Ничего подобного!
— То есть как?! — не веря своим ушам, переспросил Джордж. — Ты знаешь эту изумительную девушку много лет и не влюблен в нее?
— Вот именно.
Джордж окинул друга ласково-жалостливым взглядом. Единственным объяснением могло быть одно: в Хамилтоне Бимише кроется какой-то изъян. Печально, потому что вообще он преотличнейший человек.
— При одном взгляде на нее тебя не охватывало чувство, что ради ее улыбки ты готов забраться на небо, сорвать все звезды и бросить к ее ногам?
— Конечно, нет. Если учесть, что ближайшая звезда находится на расстоянии в несколько миллионов…
— Ладно, — перебил Джордж. — Ладно. Оставим. А сейчас, — попросил он, — расскажи мне о ней. О ее семье, о доме. Какой она была, когда впервые остригла волосы, кто ее любимый поэт, в какую школу она ходила, что она ест на завтрак…
Хамилтон призадумался.
— М-да… Я познакомился с Молли, когда была жива ее мать…
— Да она и сейчас жива! Я ее видел. Очень похожа на Екатерину Великую.
— Нет, это ее мачеха. Несколько лет назад Сигсби опять женился.
— Расскажи мне про Сигсби.
Хамилтон Бимиш задумчиво крутанул гантель.
— Сигсби X. Уоддингтон — из тех людей, кого в годы созревания мул по голове тяпнул. Если мужчины — кости домино, то Сигсби — две пустышки. Его невозможно воспринимать всерьез. Во-первых, он мнимый ковбой…
— Мнимый ковбой?
— Да. Это малоизвестный, но быстро размножающийся подвид. Сродни мнимому южанину. Этот любопытный типаж тебе, наверное, знаком.
— Да нет, вряд ли.
— Ерунда! Разве тебе не приходилось бывать в ресторанах, где играет джаз?
— Да, бывал.
— Ты наверняка замечал, что кто-то из посетителей, испуская дикие вопли, вскакивает на стул и размахивает салфеткой. Как правило, это — продавец верхней одежды, какой-нибудь Розенталь или Бекстейн, родившийся в штате Нью-Джерси и южнее Фар Роквея в жизни не бывавший. Вот это и есть мнимый южанин. Ему кажется, что он — с Юга.
