на компас, укрепленный на потолке кают-компании, чтобы и отсюда можно было следить за курсом. Затем опять уставился в радиограмму.
— «Франсуаза»? Что за судно?
— Траулер из Фекана. На борту двадцать восемь человек.
— Подробности передали?
— С чем-то столкнулись. Кажется, с полузатонувшим кораблем.
Ланнек медленно, почти по складам дочитал:
«Долгота западная 5°30′ от Гринвича…»
— Иди принимай дальше! — приказал он Ланглуа.
— Извините. Что происходит? — вмешалась Матильда.
Ланглуа на секунду замешкался, не зная, то ли остаться и ответить, то ли выполнять приказ капитана.
— Марш! — рявкнул Ланнек.
Потом повернулся к жене. Лицо его приняло жесткое, но решительное и почти умиротворенное выражение.
— Что происходит? Да то, что двадцать восемь человек, не имеющих касательства к Питарам, тем не менее погибают.
И Ланнек, в свою очередь, направился к выходу, не забыв снять с вешалки дождевик и зюйдвестку. Натянул он их, правда уже выскочив в слизистую мглу, которая обволакивала палубу. Из-за качки ему пришлось идти боком. Когда он поднялся на мостик, руки и лицо у него были мокрыми.
Он сперва не заметил поглощенного темнотой Муанара, но при слабом свете нактоузной лампы разглядел лицо рулевого. Матрос, стиснув зубы, напряженно всматривался вперед. Но океан до самого горизонта был пустынен — ничего, кроме беловатых, накатывающихся друг на друга валов.
Из тьмы вынырнула чья-то фигура.
— Ну что? — раздался голос Муанара.
— Идем туда.
— Расстояние тридцать две мили. Может быть, другие пароходы успели…
Идти на помощь и выручку терпящим крушение — обязанность судна, находящегося ближе всего к месту катастрофы.
— Это не та «Франсуаза», что принадлежит Жаллю?
— Она. Жаллю сам и командует.
В штурманской Ланнек для начала осушил целый стакан спиртного, потом, вооружившись карандашом и транспортиром, проложил курс до гибнущего траулера.
— Десять градусов влево! — крикнул он в отворенную дверь.
Что имела в виду его жена? Что это за басня насчет продажи судна в Америке?
Ланнек с невозмутимым видом вернулся к рулевому и Муанару. Лицо у старшего помощника было серьезное, и заговорить он решился не сразу.
— У нас осталось всего четверо суток.
Верно. Это оговорено в контракте. «Гром небесный» должен быть в Рейкьявике до истечения четырех дней, иначе фрахтователь получит неустойку за каждые просроченные сутки.
— Я знал Жаллю, когда он служил капитаном у Борда, — отозвался Ланнек. — Даже ходил с ним старшим помощником.
Тогда они были моложе. У них не было ни своих судов, ни жен!
Ланнек зигзагами добрался до радиорубки, и, когда вошел в нее, с него потоками лилась вода.
— Что нового?
Ланглуа знаками призвал капитана к молчанию. Он сидел в наушниках, записывал, крутил ручки, работал ключом.
— Что именно с ними? Где они?
Опять молчание. Наконец Ланглуа, не прерывая приема, нацарапал на клочке бумаги:
«Франсуаза» потеряла руль. Передает, что высота волны до восьми метров, видимость нулевая. Первыми ей ответили мы…»
Новый бросок на мостик.
— Самый полный вперед! — скомандовал Ланнек.
До гибнущего траулера оставалось четыре часа ходу.
Идти было трудно: ветер все время разворачивал судно лагом к волне. Ланнек опять заперся с Ланглуа. Радист наспех записывал:
«Судно неуправляемо. Боцман исчез: видимо, смыло…»
На «Громе небесном» вибрировал каждый лист металла: из машины выжимали все, что можно было выжать.
— Ты предупредил, что мы на подходе?
Ланглуа хмуро кивнул и опять принялся крутить ручки.
— Ну что?
Молчание. Оба замерли, и только палец Ланглуа по-прежнему не отрывался от ключа.
— Больше ничего?
Радист не ответил. В аппарате посверкивали голубоватые искорки.
— Все время вызываю, — бросил Поль. — И ведь вышел на их волну.
— Молчат?
— Погодите…
Ланглуа принялся записывать. Но это оказалась радиограмма с другого парохода, более удаленного от места катастрофы. Капитан извещал «Гром небесный», что следует прежним курсом.
— «Франсуаза» не отвечает?
— Знаете, что там произошло? — закричал радист: он не снял наушников и не слышал собственного голоса. — Я догадался: мне знакомы суда этого типа. У них смыло радиорубку — она расположена позади трубы.
За стеклами иллюминатора — сплошная темень: небо еще чернее, чем море.
— Не прекращай приема. Радируй, что мы на подходе.
Ланнек вернулся на мостик, ослепнув от мрака, на стену которого он наткнулся за дверью радиорубки.
— Замолчали! — чуть слышно бросил он Муанару.
Затем повернул голову: он заметил во мгле светлое пятно и узнал жену, забившуюся в угол, — так легче сопротивляться качке.
Уже четверть часа Ланнек, не шевелясь, вглядывался в море, где волнение становилось все сильнее. Мостик утопал во тьме, если, как всегда, не считать нактоуза, слабенькая лампочка которого еле-еле освещала руки рулевого. Грохот волн заглушал все звуки, и, пожалуй, лишь шестым чувством можно было угадать, что рядом есть люди.
Ближе всего к Ланнеку находился боцман — он курил трубку, и дым ее иногда долетал до капитана; чуть подальше стоял высокий сухощавый г-н Жиль.
Муанар в штурманской рассчитывал кратчайший курс к «Франсуазе».
Судно качало так, что оно то одним, то другим бортом черпало воду, и порой на стекла рубки обрушивались целые водопады пены. Неожиданно Ланнеку почудилось, что его зовут. Он насторожился, но прошло еще несколько секунд, прежде чем из темноты выступила фигура радиста.
— Капитан! Идите сюда…
Ланглуа выскочил на палубу, не успев натянуть дождевик, и теперь смешно втягивал голову в плечи под шквалами ледяных брызг.
Когда Ланнек поравнялся с ним, радист пояснил:
— Вы ведь знаете по-немецки? Вот уже минут пять со мной говорит пароход «Зетойфель», а я ничего не понимаю!..
В ярко освещенной рубке было тепло, и Ланнек, усевшись перед рацией и надевая наушники, уголком глаза заметил Матильду, устроившуюся в единственном здесь кресле позади аппаратов. Он почти не обратил на нее внимания: слегка искривил губы в иронической усмешке, и только. Нашла себе безопасное местечко? Что ж, пусть отсиживается.
— Ничего не слышу, — проворчал он, поворачиваясь к Ланглуа.
— Подождите. Они повторяют радиограмму каждые три-четыре минуты. Начинают примерно так; «Wir konnen nicht…» [4].
Они замерли. Теперь, когда дверь захлопнулась, всюду: и в рубке, и в бескрайнем море, заключенном в наушниках, — воцарилась тишина. Ланнек невозмутимо глядел в пространство, и никто не решился бы сказать, о чем он думает. Ланглуа, чье место занял капитан, стоя, подкручивал какую-то ручку Вдруг Матильда с радистом, хотя и были без наушников, услыхали отчетливый щелчок и увидели, что глаза. у Ланнека стали внимательными. Радио заговорило. Откуда-то донесся человеческий голос. Капитан морщил лоб и хмурил брови, силясь разобрать слова, а рука его автоматически записывала:
