передернуло.
Дверь прикрыли, и секретарь, заложив руки в карманы штанов, молвил такое:
— Тут ваше заявление есть о вступлении в партию.
— Как же, как же, — ответил Талалыкин, предчувствуя недоброе и прикрывая ладошкою фонарь.
— Вы ушиблись? — подозрительно ласково спросил секретарь.
— М... м... ушибси, — ответил Талалыкин. — Как же, на притолоку налетел... М-да... Заявленьице. Вот уже год стучусь в двери нашей дорогой партии, под знамена которой, — запел вдруг Талалыкин тонким голосом, — я рвусь всеми фибрами моей души. Вспоминая великие заветы наших вож...
— Довольно, — неприятным голосом прервал секретарь, — достаточно. Вы не попадаете под знамена!
— Но почему же? — мертвея, спросил Талалыкин.
Вместо ответа секретарь указал пальцем на цветной фонарь.
Талалыкин ничего не сказал. Он повесил голову и удалился из укома.
Раз и навсегда.
«Гудок». 19 октября 1924 г.
Новый способ распространения книг
Книгоспилка (книжный союз) в Харькове продала на обертку 182 пуда 6 ф. книг, изданных Наркомземом для распространения на селе. Кроме того, по 4 рубля за пуд продавали лавочники издания союза украинских писателей «Плуг».
Рабкор
В книжном складе не было ни одного покупателя, и приказчики уныло стояли за прилавками. Звякнул звоночек, и появился гражданин с рыжей бородой веером. Он сказал:
— Драсьте...
— Чем могу служить? — обрадованно спросил его приказчик.
— Нам бы гражданина Лермонтова сочинение, — сказал гражданин, легонько икнув.
— Полное собрание прикажете?
Гражданин подумал и ответил:
— Полное. Пудиков на пятнадцать-двадцать.
У приказчика встали волосы дыбом.
— Помилте, оно и все-то весит фунтов пять, не более!
— Нам известно, — ответил гражданин, — постоянно его покупаем. Заверните экземплярчиков пятьдесят. Пущай ваши мальчики вынесут, у меня тут ломовик дожидается.
Приказчик брызнул по деревянной лестнице вверх и с самой крайней полки доложил почтительно:
— К сожалению, всего пять экземпляров осталось.
— Экая жалость, — огорчился покупатель. — Ну давайте хучь пять. Тогда, милый человек, соорудите мне еще «Всемирную историю».
— Сколько экземпляров? — радостно спросил приказчик.
— Да отвесь полсотенки...
— Экземплярчиков?
— Пудиков.
Все приказчики вылезли из книжных нор, и сам заведующий подал покупателю стул. Приказчики забегали по лестницам, как матросы по реям.
— Вася! Полка 15-а. Скидай «Всемирную», всю как есть. Не прикажете ли в переплетах? Папка, тисненная золотом...
— Не требуется, — ответил покупатель. — Нам переплеты ни к чему. Нам главное, чтоб бумага была скверная.
Приказчики опять ошалели.
— Ежели скверная, — нашелся наконец один из них, — тогда могу предложить сочинения Пушкина и издание Наркомзема.
— Пушкина не потребуется, — ответил гражданин, — он с картинками, картинки твердые. А Наркомзема заверни пудов пять на пробу.
Через некоторое время полки опустели, и сам заведующий вежливо выписывал покупателю чек. Мальчики, кряхтя, выносили на улицу книжные пачки. Покупатель заплатил шуршащими белыми червонцами и сказал:
— До приятного свидания.
— Позвольте узнать, — почтительно спросил заведующий, — вы, вероятно, представитель крупного склада?
— Крупного, — ответил с достоинством покупатель, — селедками торгуем. Наше вам.
И удалился.
«Гудок». 21 октября 1924 г.
Повестка с государем императором
Рабочий Влас Власович Власов получил из Вознесенского почтового отделения повестку на перевод. Влас развернул ее и стал читать вслух, потому что так Власу легче:
— Воз-не-сенское пе-о — по-что-ве-о — во-е. Почтовое. Отде — отделение из-ве-ща-а-ща. Извещает. Слышь, Катерина, извещает. Видно, брат деньги прислал. Что на ваше имя получен перевод на 15 рублей в день тезо-именитства... его импера-ра-ра-тор-ско-го...
Влас поперхнулся:
— величества...
Влас пугливо оглянулся и продолжал вычитывать шепотом:
— Государя?! Что такое? Ин-пи-ра-то-ра Ни-ко-лая Александровича.
Ошалевший Влас помолчал и от себя добавил:
— Крававава, — хоть этого слова в повестке и не было. — Выдача денег производится ежедневно, за исключением дву-двунадесятых праздников и дня рождения ее... императорского величества государыни императрицы Александры Федоровны. Здорово! — воскликнул Влас. — Вот так повесточка. Слышь, Катя, повестку прислали с государем императором!
— Все-то тебе мерещится, — ответила Катерина.
— Большая сласть твой император, — обиделся Влас, — что он мне мерещиться будет. Впрочем, тебе, как неграмотному человеку, доказательства ни к чему не ведут.
— Ну и уйди к грамотным, — ответила нежная супруга.
Влас ушел к грамотным в Вознесенское отделение, получил 15 рублей, затем засунул голову в дыру, обтянутую сеткой, и спросил:
— А по какой причине государя напечатали на повестке? Очень интересно осведомиться, товарищ?
Товарищ в образе женщины с круто завинченной волосяной фигой на голове и бирюзой на указательном пальце ответил так:
— Не задерживайте, товарищ, мне некогда с вами. Бланки старые, царского выпуска.
— Хорошенькое дело, — загудел Влас в дыру, — в советское время — и такое заблуждение...
— Вне очереди залез! — завыли в хвосте. — Каждому надо получать...
И Власа за штаны вытащили из окошка. Всю дорогу Влас крутил головой и шептал:
— Государю императору. Чрезвычайно скверные слова!
А придя домой, вооружился огрызком химического карандаша и старым корешком багажной квитанции, на каковом написал в «Гудок» письмо:
«Эн-е — не мешало бы убрать причиндалы отжившего строя, напечатанные на обратной стороне повесток, которые угнетают и раздражают рабочий класс.
Влас».
«Гудок». 24 октября 1924 г.
Распроклятый тот карась
Поносил меня вчерась
Да при всем честном собранье
Непечатной разной бранью!
Из «Конька-Горбунка»
Прекратите, товарищи, матерщину раз и навсегда. Это — позор-с!
Лозунг фельетониста
Ругаются у нас здорово, как известно, на станции Ново-Алексеевка Южных ж. д., но так обложить, как обложил трех безбилетных 24 сентября 1924 года по новому стилю старший агент охраны поезда № 31, еще никто не обкладывал в жизни человеческой!
Вся публика сбежала в ужасе, не говоря уже о женщинах, даже сторож удрал.
Я считаю это явление позорным на транспорте и написал стихи:
Сопровождая тридцать первый,
Охраны агент — парень смелый —
Трех безбилетных зацепил,
К ДС в контору потащил.
Все это так, но на перроне
Его смуглявое лицо
Заволокло вдруг тучей черной
И передернуло всего.
