Заявление вызвало смешанную реакцию у прессы. Юстас Оутс, несомненно, его поддержал. Он на миг оторвал взгляд от каски и в знак одобрения улыбнулся; если бы не въевшаяся в плоть и кровь привычка к дисциплине, он бы наверняка крикнул: "Правильно! Правильно!" Мы же с тетей Далией, напротив, не одобрили выступавшего.
– Полно, сэр Уоткин, перестаньте, ну что вы, в самом деле, – кинулась увещевать его тетя Далия, всегда грудью встающая на защиту интересов клана. – Вы не можете так поступить.
– Могу, мадам, и непременно поступлю. – Он протянул руку в сторону Юстаса Оутса:
– Полицейский!
Он не добавил: "Арестуйте этого человека" или "Выполняйте ваш долг!", но бравый служака и без того понял. Он истово заковылял ко мне. Я не удивился бы, положи он мне руку на плечо или достань наручники и защелкни на моих запястьях, однако ничего подобного не произошло. Он просто встал рядом со мной, будто мы собирались исполнить танцевальный дуэт, и остался стоять, раздуваясь от важности.
Тетя Далия продолжала улещивать и урезонивать папашу Бассета:
– На что это похоже? Вы приглашаете человека к себе в гости и, едва он переступает порог вашего дома, препровождаете его в кутузку. Если таково глостерширское гостеприимство, тогда помоги Бог Глостерширу.
– Мистер Вустер явился не по моему приглашению, его пригласила моя дочь.
– Не вижу разницы. С вас это не снимает ответственности. Он ваш гость. Он ел ваш хлеб и соль. И уж раз речь зашла о соли, позвольте сказать вам, что суп сегодня вечером был пересолен.
– Вы так считаете? – спросил я. – На мой вкус, в самый раз.
– Нет. Пересолен.
– Приношу извинения за промах моей поварихи, – включился в обсуждение папаша Бассет. – Возможно, скоро у меня будет другой повар. А пока вернемся к предмету, который мы обсуждали. Мистер Вустер арестован, и завтра я предприму необходимые шаги, чтобы...
– А что с ним будет сейчас?
– У нас в деревне есть небольшой, но отлично оборудованный полицейский участок, им ведает полицейский Оутс. Без сомнения, Оутс сможет устроить там мистера Вустера.
– Неужели вы собираетесь волочь беднягу в полицейский участок среди ночи? Пусть он хоть выспится в приличной постели.
– Ну что ж, не вижу препятствий. Зачем проявлять ненужную жестокость. Мистер Вустер, вы можете остаться в этой комнате до завтра.
– Благодарю вас.
– Я запру дверь...
– Пожалуйста.
– И возьму с собой ключ.
– Сделайте одолжение.
– А полицейский Оутс остаток ночи будет стоять под окном на посту.
– Как вы сказали, сэр?
– Мистер Вустер славится своим пристрастием кидать из окна все, что попадется под руку, – так я принял меры предосторожности. Оутс, советую вам занять ваш пост немедля.
– Слушаю, сэр.
В голосе служаки я уловил покорную тоску, было ясно, что от самодовольного злорадства, с которым он наблюдал только что разыгравшуюся сцену, не осталось и следа. Видно, он разделял мнение тети Далии касательно восьми часов сна. Уныло отдал честь и с угнетенным видом поплелся выполнять приказание. Ему вернули каску, но, судя по его виду, он задавал себе вопрос, каской ли единой жив человек.
– А теперь, миссис Траверс, мне бы хотелось побеседовать с вами наедине, если вы не против.
Они отчалили, и я остался один.
Не стыжусь признаться, что, когда ключ повернулся в замке, меня будто ножом полоснули. С одной стороны, было приятно сознавать, что хоть несколько минут ко мне в спальню никто не ворвется, с другой – никуда не денешься от мысли, что я в заточении и что в оном мне пребывать долго.
Конечно, Бертраму Вустеру все это было не внове, ведь я слышал, с каким лязгом захлопнулась за мною дверь камеры на Бошер-стрит. Но тогда меня поддерживала уверенность, что в крайнем случае меня ожидает выговор, ну на худой конец – позднее это подтвердилось – урон моему бумажнику. Тогда мне не грозило, проснувшись завтра, отправиться на тридцать дней за решетку, где мне вряд ли будут подавать по утрам любимую чашку чаю.
Не помогало и сознание того. что я невиновен. Стиффи Бинг сравнила меня с Сидни Картоном, но это слабо утешало. Я с этим субъектом не знаком, слышал только, что он вроде бы подставил себя ради девушки, и потому в моих глазах он побил все рекорды по дурости. Сидни Картон и Бертрам Вустер, вы друг друга стоите, вам обоим принадлежит пальма первенства.
Я подошел к окну, выглянул. Вспомнив, какое отвращение выразилось на физиономии стража закона, когда ему приказали стоять на посту всю ночь, я подумал со слабой надеждой: может быть, он плюнет на свои обязанности, едва начальство уберется, и – домой, дрыхнуть. Но Оутс был на месте, вышагивал взад-вперед по газону, воплощенная бдительность. И только я подошел к умывальнику, взял кусок мыла, чтобы запустить в него – надо же хоть как-то облегчить истерзанную душу, – как вдруг услышал, что кто-то поворачивает дверную ручку.
Я подкрался к двери и прижал губы к замочной скважине:
– Кто там?
– Это я, сэр. Дживс.
– А, Дживс, привет.
– Кажется, дверь заперта, сэр.
– Вам правильно кажется, Дживс, так оно и есть. Меня запер папаша Бассет и ключ унес с собой.
– Что это значит, сэр?
– Я арестован.
– Не может быть, сэр.
– Что вы сказали?
– Я сказал: "Не может быть, сэр".
– Вы так считаете? Еще как может. Увы. Сейчас все расскажу.
Я сделал precis[23] того, что здесь произошло. Слышно было плохо, мы говорили через дверь, но, мне кажется, рассказ вызвал множество сочувственных комментариев.
– Ужасная незадача, сэр.
– Хуже не придумаешь. А какие новости у вас, Дживс?
– Я пытался разыскать мистера Спода, сэр, но он пошел погулять по окрестностям. Без сомнения, скоро вернется.
– Бог с ним, он нам больше не нужен. События развивались с такой скоростью, что Спод ничего уже не мог бы сделать. Что-нибудь еще разузнали?
– Перебросился словечком с мисс Бинг, сэр.
– Я бы сам не прочь переброситься с ней словечком. Что эта особа сказала вам?
– Мисс Бинг, сэр, находилась в чрезвычайном расстройстве, сэр Уоткин Бассет запретил ей думать о браке с преподобным мистером Пинкером.
– Боже милосердный! Но почему, Дживс?
– У сэра Уоткина Бассета возникли подозрения относительно той роли, которую сыграл мистер Пинкер в инциденте с коровой, позволив ее похитителю скрыться.
– Почему вы говорите "похитителю"?
– Из осторожности, сэр. И у стен есть уши.
– Ага, понимаю. Очень мудро с вашей стороны, Дживс.
– Благодарю вас, сэр.
Я принялся размышлять о том, что узнал от Дживса. Да, этой ночью в Глостершире не одно сердце истекает кровью. Меня кольнула жалость. Хоть я и вляпался в эту абракадабру по вине Стиффи, я не желал вздорной девице зла и сочувствовал ей в этот горестный час.
– Итак, он разбил жизнь не только Гасси и Мадлен, но также Стиффи и Пинкеру. Старый хрен уж очень разошелся нынче, вы согласны, Дживс?
– Как не согласиться, сэр.
– И, как я понимаю, ничем беде помочь нельзя. Вы не можете что-нибудь сочинить?
– Нет, сэр.
– А если вспомнить о беде, в которую попал я, вам пока не пришло в голову, как меня вызволить?
– Пока ясного плана нет, сэр. Но я обдумываю одну идею.
– Думайте, Дживс, хорошенько думайте. Не жалейте мозгов.
– Сейчас пока все очень туманно.
– Наверно, в вашем плане нужна большая тонкость?
– Именно, сэр.
Я покачал головой. Конечно, зря старался, не видел он меня через стенку. Однако ж все равно покачал.
– Дживс, у нас нет времени плести хитроумные интриги и проявлять змеиное коварство. Нужно действовать быстро. И вот о чем я подумал. Мы с вами давеча вспоминали, как сэра Родерика Глоссопа заточили в теплицу, а полицейский Добсон охранял все выходы. Не забыли, какую спасательную операцию придумал папаша Стокер?
– Если я не ошибаюсь, сэр, мистер Стокер выдвинул идею о физическом нападении на полицейского. "Огреть его по башке лопатой!" – кажется, так он это сформулировал.
– Совершенно верно, Дживс, именно эти слова он и произнес. И хотя мы отвергли его идею, сейчас мне кажется, что он проявил немного грубоватый, но крепкий и надежный здравый смысл. Эти простые, выбившиеся из низов люди идут прямо к цели, не отвлекаясь ни на что второстепенное. Полицейский Оутс сторожит меня под окном. Связанные простыни по-прежнему у меня. Я легко могу привязать их к ножке кровати или еще к чему-нибудь. Если вы найдете лопату и...
