Джо, недовольный тем, какой оборот принял разговор, принужденно хмыкнул.
— Это очень приятное воспоминание, — сказал он. — Сижу я как-то дождливым вечером в своей халупе, тягостно размышляя над тем, куда податься перекусить, и вдруг звонит телефон. Некая добросердечная особа с радиостанции «Дабл Ю. Джей. Зед» предлагает мне прослушать запись Голоса Незнакомца и попытаться отгадать, кому он принадлежит. И что же оказывается? Я слышу голос мистера Айвора Лльюэлина, который с момента нашей последней встречи непрестанно звучит у меня в ушах. Я, естественно, его опознаю, и добросердечная особа сообщает мне, что я таким образом выигрываю джек-пот и получаю немыслимые бабки. Это доказывает, что все в этом мире имеет свой смысл, даже Айвор Лльюэлин. Впрочем, я тебя перебил.
— Это так.
— Извини. Продолжай. Итак, ты говорила, что…
— Я говорила, что, когда на тебя свалилась эта куча денег, ты моментально бросил писать и предался безделью.
— Клевета.
— Сочинил ли ты хоть единственный рассказик после того, как получил эти деньги?
— Нет. Но я не бездельничал. Я искал себя, искал источник вдохновения. Внутренний голос подсказывает мне, что мне уготовано более благородное предназначение, чем лудить ковбойские байки для макулатурных журналов. И раз уж я разжился капитальцем, могу не суетясь изучить рынок.
— Понятно. Ну ладно, — сказала Кей, подымаясь с места. — Мне пора. И я покидаю тебя в убеждении, что ты все же не homme serieux.
Джо охватило уныние. Каждый раз хоть и по-разному, но в сущности одним и тем же кончались их разговоры, однако на этот раз ситуация была особенно безутешной, потому что через несколько дней три тысячи миль, горы, пустыни и прерии отдалят его от этой девушки. А ведь если и есть в мире нечто, требующее его неусыпного внимания, так это победа над неприступной Кей Шэннон.
— Погоди немножко, — взмолился Джо.
— Не могу. Тыщу дел надо переделать.
— Контора ждет?
— Чемоданы пакую. Завтра начинается мой отпуск.
— Впервые слышу.
— К слову не пришлось.
— И куда направляешься?
— В Голливуд. А что?
— Да ничего.
— Ты ощетинился, как морж.
— У меня в этот час всегда такой вид. Итак, ты направляешься в Голливуд.
— Да, в Беверли-Хиллз. В гости к тетушке.
— К Билл?
— Нет, к другой. К ее сестрице. Расположившейся гораздо выше Билл на социальной лестнице. Принадлежащей к старинной голливудской аристократии. Ее зовут Адела Шэннон.
— Та самая Адела Шэннон? Звезда немого кино?
— Та самая.
— Я слыхал о ней от Билл. Она, похоже, от этой Аделы не в восторге.
— Я, признаться, тоже.
— А зачем же в гости едешь?
— Сама не знаю. Так просто. Надо же куда-то ехать. Она как раз приглашала.
— Где она живет?
— На холмах, в конце Аламо-драйв. Там раньше жила Кармен Флорес. Ты, должно быть, знаешь это место.
— Так она расположилась в этом дворце? У нее, наверное, уйма деньжищ!
— Так и есть. Она вышла замуж за миллионера.
— Ты сможешь повторить ее подвиг, если я найду свою нишу и мои дела пойдут в гору. А пока что жди моего звонка.
— Чего ждать?
Джо рассмеялся. Дурное настроение как рукой сняло. Солнце засияло в разрыве туч, и все стало к лучшему в этом лучшем из миров.
— Неужто ты надеялась ускользнуть от меня, спрятавшись в Голливуде? Бедняжка, ты прозябаешь в раю, не отведавши плода от древа познания. Я сам еду в Голливуд через пару дней.
— Как! Ты же у них в черном списке!
— Я не в поисках работы туда направляюсь. Они, само собой, придут ко мне на поклон и станут упрашивать, но я гордо откажусь: после того, что случилось… И буду непреклонен. На самом деле я собираюсь потолковать с Билл насчет ее проекта. Она почему-то уверена, что мое сотрудничество обеспечит делу успех. Настаивает на том, чтобы я все бросил и примчался к ней. Жаль, что мы не сможем ехать вместе с тобой, мне надо кое-что уладить, прежде чем я покину метрополию. Тем не менее в свое время я дам о себе знать. Более того, ты получишь возможность лицезреть меня живьем.
— Надеюсь, ты не собираешься нагрянуть к тете Аделе?
— Не исключено.
— Я бы на твоем месте не рискнула.
— Не съест же она меня.
— Я в этом не вполне уверена. Она не вегетарианка.
— Посмотрим, посмотрим. А что касается вопроса, который мы тут обсуждали, оставим его пока открытым. Разумеется, любить тебя я не перестану.
— Благодарю.
— Не за что. Рад служить. По крайней мере, буду при деле.
— Голливуд, — изрекла Билл Шэннон, — не тот, что был прежде. Голливуд, — продолжила она, — который раньше был смесью Санта-Клауса с добрым королем Венцеславом, обратился в Скруджа. Золотые деньки ушли в прошлое и унесли с собой радость, которой некогда все тут дышало.
Билл пила кофе с Джо Дэвенпортом в главном обеденном зале отеля «Беверли-Хиллз», и ее зычный голос громовыми раскатами гулял над столиками. Джо ощущал себя представителем электората, к которому обращается с торжественной речью сенатор, обладающий недюжинными голосовыми данными.
— Смотри сам, — говорила она. — Было время, когда только человек выдающихся способностей и огромной решимости мог избежать работы в кино. Администраторы из высших эшелонов буквально проходу никому не давали на Сансет-бульваре, умоляя подписать контракт. «Уж пожалуйста, сочините нам что-нибудь!» А когда отвечаешь, что ты никакой не сценарист, они не сдаются и зовут в технические консультанты. Если и это не проходит, они все равно наседают: «Тогда помогите нам с вокалом». Тут уж ты не выдерживаешь и соглашаешься писать сценарий. Запрашиваешь полторы тыщи в неделю. «А две не возьмете? — интересуются они. — Все-таки круглая цифра. Для расчета удобнее». «Ладно, — соглашаешься ты. — Так и быть. Только не требуйте с меня за эти деньги еще и работы!» Они тебе в ответ: «Упаси бог, какая работа! Как вам такое в голову могло прийти! Нам просто приятно будет видеть вас в наших краях». Вот как раньше обстояли дела. А что теперь? Ха! Если тебя кто и возьмет, то лишь затем, чтобы иметь удовольствие выгнать.
Весь этот монолог был спровоцирован невинным вопросом Джо «Как наш добрый старый Голливуд?» Джо почувствовал себя диверсантом, прорвавшим плотину, а потом соломинкой, попавшей в водоворот. Наконец, справившись с эмоциями, он догадался об истинной подоплеке бурного словоизлияния.
— Только не говори, что тебя вышвырнули за дверь!
— Именно это они и сотворили. Выкинули на улицу. А я-то, дура, всегда считала, что они держат меня за мамочку. За студийный талисман.
— Когда же это случилось?
— На прошлой неделе. Влетаю в контору как на крыльях. От избытка чувств шляпка сбилась набок. На устах песня — «Мама, я буду царицей мая»,[6] а на столе — голубой конверт. Можешь мне поверить, гаже не бывает. Пришлось пойти в буфет и восстановить силы с помощью солодкового коктейля «Бетт Дэвис».[7]
Джо понимающе кивнул.
— Это в связи с кампанией экономии.
— Дурацкая мысль!
— Значит, дела в Голливуде совсем никудышные.
— Не то слово.
— Можно было догадаться, что к этому идет, когда мне позволили уволиться. Эта самоубийственная политика до добра не доведет. Чем теперь собираешься заняться?
— Пока что обретаюсь у сестры Аделы. Она наняла меня литературным негром — для обработки ее мемуаров. Кстати, на днях приехала Кей. Ты с ней в Нью-Йорке виделся?
Джо разразился саркастическим смехом.
— Виделся ли я с ней в Нью-Йорке! Ничего себе вопрос! Я должен ответить на него утвердительно. Мой простодушный друг, как же наивна ты была, посылая меня на это задание. Я совершенно упал духом. Мной овладела депрессия. Я потею по ночам и не хочу есть. Я влюбился в нее, Билл.
— Да ты что!
— Увы.
— Тебя трудно винить. Она симпатичная чертовка.
— Я бы просил тебя не называть ее чертовкой. Если на то пошло, называй ее лучше ангелом. Можно серафимом. Но не чертовкой.
— Ладно. А как развиваются события? Она отвечает тебе взаимностью? Ты соответствуешь ее идеалу?
— Если воспользоваться ее излюбленным словечком, — нет.
— И замуж за тебя не пойдет?
— Уверяет, что нет.
— Спроси еще.
— Спрашивал. Чем же, думаешь, я там занимался? Спрашивал двенадцать раз. Нет, извини, четырнадцать. Только что звонил, цифра дошла бы до пятнадцати, да ее дома не оказалось. Билл, а кто такая миссис Корк?
— Моя сестра Адела. Она вышла замуж за преуспевающего миллионера с этой фамилией. А что?
— А я и не знал. Мы обменялись парой слов по телефону. Вот так обстоят дела. Я продолжаю делать ей предложение, а она упорно сыплет мне соль на раны. Теперь тебе ясно, почему я такой бледный и печальный.
