Не было в мире ни песен, ни трелей, водились в нем лишь гиганты да чудовища, а у них голоса, словно громовые раскаты…
В нашем «вчера» уже многое изменилось. Среди трав стали попадаться цветы, а в воздухе, на полях и в лесах — пернатые певцы и бабочки.
Наше «вчера» называют периодом позднейшего неогена — «плиоценом».
Земля воплощала тогда прекраснейшую мечту творца небесного!
Все части суши были вечнозелеными и вечно плодоносящими.
Трава, что покрывала равнины, по высоте соперничала с кукурузой и никогда не увядала. Воды озер, поверхность болот не застаивались в праздности, а были затканы цветочным ковром. Гладь молодых озер затягивалась зеленью водорослей с пестрящими на ней лилиями и водяным клевером, потом озера по краям густо обрастали лотосами и кувшинками; на ковре из рыжеватых пергаментных листьев с прожилками покачивались розовые, белые и желтые тюльпаны со шляпу величиной, а середина озера, казалось, была выложена мозаикой из огненных желто-красных цветов пузырчатки. Позднее растения все больше стали завладевать зеркалом вод. Они образовали целые заросли болотного кипариса, перевитые, затканные вьющимися лианами, ягодными растениями; проникли наконец к воде и архитекторы растительного мира — пандан и обезьянья фига, каждая ветвь их пускала корни — сколько веток, столько и стволов, — пока они не перекинули, не возвели мосты со стройными, изящными опорами, не прикрыли единым прочным лиственным сводом страну вод и не отвоевали ее для все более расширявшейся земной империи.
Поднявшаяся из вод низина покрылась вечнозеленой листвой. Вавилонское столпотворение в растительном мире еще не началось: пальмы, дубы и сосны не были разделены на зоны, все росли вместе. От Сибири до Атласских гор. На сланцевых породах рядом видны окаменевшие отпечатки стручков с семенами дерева амбры, сережек ивы, шишек камфорного дерева. Первые — плоды поздней осени, вторые — ранней весны, последние — разгара лета. Значит, осень, весна и лето были одновременными и непрерывными. И деревья все время и цвели, и плодоносили, и всегда были покрыты зеленой листвой. С одних деревьев осыпались цветы, с других — плоды, но листья не опадали никогда, — не успев окончиться, все начиналось заново.
А каких удивительных форм были растения!
Прямоствольные папоротники в два обхвата, с чешуйчатыми луковицами и кронами, как у пальм. Безлистые коло-миты с высокими пустотелыми стеблями и гроздьями початков на верхушках. Стройные спенафиллы, сложенные из сплошных колец, с венцом из листьев на каждом кольце. Лепидодендроны — чудо-кусты, словно составленные из кошачьих хвостов, толщиной в полобхвата. Знакомая нам фасоль, только высотой с дерево, образующая целые леса. Хвощ, похожий на сосну, на верхушке которого плоды сплетались в форме гнезда. Длинные ветви банкерии с соцветиями, в которых скрывались съедобные плоды, — представим себе кустик земляники, где каждая ягодка с яблоко. И среди этого разнообразия всевозможные нынешние южные растения: хлебное и коричное дерево, банановая пальма и амбра, которые распространяли аромат, роняли цветы, предлагали плоды, проливали мед; сочившиеся янтарной смолой деревья, которые росли из земли пучками, словно густая трава, как тростниковые заросли, и были затканы, перевиты цветущим вьюном; наверху пестрели предки современной омелы, контрастные по цвету с листьями, снизу лежали мхи, похожие на волосы фей, а под ними, в глубоком мраке, таились пятнистый аронник и желтый рогатик. Не было на земле ни одной плешинки, которую бы природа щедро не прикрыла всей своей красой; и какой потрясающей красой!
Воображение, поэтическая фантазия не в силах все это выразить, приходится прибегнуть к помощи цифр. А для науки это просто и ясно, как дважды два. Если бы весь нынешний дремучий лес превратился бы в уголь, то соотношение его с тем углем, что лежит под ним, равнялось бы отношению семи линий[1] к двадцати одному футу,[2] иначе говоря: помножь нынешние лесные дебри на четыреста тридцать два — и перед тобой возникнет лес вчерашний.
Земле действительно необходимы были тогда обитатели-гиганты, — ведь если бы не существовало в том мире мамонта, пройти по ней смогла бы разве лишь мышь, которая проскальзывала в зарослях, да обезьяна, прыгавшая по верхушкам и веткам деревьев.
Натуралисты называют обитателей минувшего мира толстокожими (Pachydermis). И в нашу эпоху проникли некоторые их мелкие виды: слоны, носороги, бегемоты, тапиры, буйволы и абесские голые собаки. Все толстокожие обладали черной окраской, редкой щетиной и плотным панцирем из кожи. Эти гиганты покоятся под нами в глинистом слое. Сиватерии с четырьмя двухсаженными рогами, два из которых устремлены вперед, а два отогнуты назад, мегатерии со ступнями тяжелее головы, динотерии со слоновьим туловищем и двумя склоненными книзу бивнями, мастодонты — слоны с четырьмя бивнями, причем два верхних были скорее рогами — саженным оружием, которое росло прямо из черепа.
Но царем всех зверей, господствующей династией был, несомненно, мамонт!
Своей тушей, весом в четыреста центнеров, он продирался сквозь дебри, прокладывая себе путь от сибирских просторов, куда ходил лизать соль, до пресных иберийских вод. Мамонты были первопроходцами вчерашнего мира.
Существовали у них самостоятельные государства, содержали они и регулярные армии; семья из двадцати, тридцати, сорока животных занимала определенную территорию, которая была их владением и на которой они поддерживали порядок. По кличу вожака все собирались вместе, в минуты опасности защищали друг друга, путешествовать отправлялись стадом, выставляли боевое охранение, сражались по боевому плану и всегда бодрствовали. Мамонты никогда не ложились.
Уже в ту эпоху в животном мире водились свои нарушители порядка и кровожадные грабители: пещерная гиена, гигантская собака, самый прожорливый злодей — пещерный медведь и самый чудовищный из всех хищников — саблезубый тигр, который вдвое больше королевского тигра; от них мамонтам приходилось защищать беспомощных подданных: беднягу хилобата с двухсаженным туловищем и стальными когтями, умевшего только ныть да охать, неуклюжего милодонта, потомки которого в позднейшие эпохи превратились в благородное животное хиппотерий — предка современной лошади.
А кроме того, в мире мамонтов были и свои бунтари. Чудовища, оставшиеся от прошлых веков. Поздние отпрыски вымерших видов, которые все еще верили, что новый переворот на земле восстановит их права: всевозможные виды ящеров, у которых хотя и было достаточно зубов, но прокусить ими толстую кожу своих врагов они не могли и поэтому скрывались в воде. Птеродактили со змеиной шеей, головой крокодила, крыльями летучей мыши и четырьмя лапами с плавательными перепонками между пальцами: некогда они царили в водах, небесах и на суше, а ныне не властвовали нигде и поэтому лишь по ночам пролетали по воздуху.
И, наконец, существовали в том вчерашнем мире неуклюжие вредители, вроде палеотерия: он был нескладной тварью, на носу у него росли два огромных рога, которыми он подрывал корни плодоносных пальм, так как не имел иных орудий, с помощью которых мог бы достать с дерева плоды.
Среди всех этих существ семейство мамонтов призвано было поддерживать порядок.
Но где же этот чудесный пейзаж? Да здесь, под нами. Быть может, в долине реки Жиль? Или в оравицком бассейне? Или в горах Печа? Или в ноградском высокогорном районе? Нет, он в ста пятидесяти футах под зеленеющей сейчас лужайкой!
* * *
В дремучем лесу прозвучал жалобной крик хилобата — ленивца первобытных времен.
Это был такой же, как и сейчас, ленивый зверь с крепкими когтями и слабыми зубами, отличавшийся от нынешнего лишь величиной — он достигал двух саженей. Существом он был безвредным, питался древесными листьями. Вскарабкаться на дерево было для него великим трудом. На это уходил день. Но еще сложнее было спуститься. Вверх-то он с грехом пополам взбирался, когда бывал голоден, однако, наевшись, слезть уже был не в силах. Поэтому он и оставался на дереве до тех пор, пока вновь сильно не проголодается, совсем не отощает, а тогда, зацепившись крепкими когтями передних лап за объеденные ветви, начинал раскачиваться и кричать, словно умоляя какую-нибудь милосердную душу прийти и снять его.
Впрочем, он и кричать ленился, только охал на рассвете да на закате. В наше время индийцы называют его лесными часами, своими стонами он возвещает о восходе и заходе солнца.
Солнце опускалось за бесплодные базальтовые скалы, еще не одетые природой, и до самого горизонта на востоке окрашивало небо в огненно-алые тона: там, в сизой дымке, увеличенная, как в телескопе, поднималась луна с медно-красным ликом. Быть может, в то время еще бушевали ее вулканы — «Птоломей», «Гиппарх» или «Платон», которые, по наблюдению астрономов, были раскалены еще двести лет назад.
