Но и настоящее обладало для Джерри притягательной силой. Он рано усвоил железный закон необходимости и научился принимать то, что есть, а не гнаться за далекими вещами. Море — было; это — реальность. Земли больше не было. «Эренджи» — тоже реальность, как и живые существа, толпившиеся на его палубе. И он стал знакомиться с тем, что было, — короче, узнавать новую обстановку и приспособляться к ней.
Первое его открытие оказалось восхитительным. Это была туземная собака — щенок из зарослей Изабеллы; ее вез на Малаиту один из чернокожих с плантации Мериндж. По возрасту они были одинаковы, но разной породы. Туземная собака была собакой дикой, подлой и раболепной. Уши у нее вечно были опущены, хвост болтался между ногами; она всегда опасалась нового несчастья и новой обиды; трусливая и мстительная, под угрозой удара злобно кривила зубы, обнажая щенячьи клыки; припадала к земле, когда ее били, выла от страха и боли и всегда была готова на предательский укус, если представлялся удобный случай.
Дикая собака была физически более развита, чем Джерри, сильнее и злее его; но в жилах Джерри текла голубая кровь, он был храбр и чистокровен. Дикая собака тоже появилась на свет в результате не менее сурового отбора, но здесь отбор носил иной характер. Из лесных предков, от которых она происходила, выживали самые трусливые. По своей охоте они никогда не вступали в бой с сильнейшим противником. Они никогда не нападали на открытом месте, за исключением тех случаев, когда добыча была слаба или беззащитна. Храбрость они заменили пресмыканием и ускользали, прятались от опасности. Это был слепой отбор природы. Они выжили в жестокой и подлой среде, где жизнь покупалась главным образом ценой трусливой хитрости, а иногда отчаянной защитой от нападения из-за угла.
Однако отбором предков Джерри руководили любовно. Только смелые выжили из них. Его предки были сознательно и разумно отобраны людьми, которые в далеком прошлом занялись дикой собакой и сделали ее такой, какой она представлялась им в мечтах и какой они желали ее видеть. Она никогда не должна была сражаться, как крыса, в углу, так как не должна была походить на крысу и забиваться в угол. Об отступлении нельзя было думать. Собаки, которые отступали, не нужны были людям. Не они сделались предками Джерри. Его предки, отобранные людьми, были храбрыми псами, стойкими и дерзкими, они кидались навстречу опасности, сражались и умирали, но никогда не оставляли поля битвы. А так как каждый рождает себе подобного, то Джерри был таков, каким был до него Терренс и какими сотни лет назад были праотцы Терренса.
Поэтому Джерри, случайно заметив дикую собаку, забившуюся в защищенный от ветра уголок между гротом и люком каюты, не стал размышлять о том, что противник крупнее и сильнее, чем он. Знал он только, что перед ним древний враг — дикая собака, далеко обходившая костры человека. С радостным лаем, привлекшим внимание всевидящего и всеслышащего капитана Ван Хорна, Джерри бросился в атаку. Дикий щенок с невероятной быстротой обратился в бегство, но был настигнут Джерри и кубарем покатился по наклонной палубе. Катясь и ощущая острые зубы, впивающиеся в него, он то огрызался и щелкал зубами, то взвизгивал и хныкал, и в этом визге слышался ужас, боль и подлое смирение.
А Джерри был джентльменом, иными словами, благородным псом. Раз враг не сопротивлялся, гнусно визжал и беспомощно съежился под ним, Джерри перестал нападать и выбрался из шпигата, куда они скатились. Он не размышлял о своем поступке. Он это сделал, ибо таким был создан. Он выпрямился на качающейся палубе и с удовольствием ощутил во рту восхитительный вкус собачьих волос, а в ушах его звучал одобрительный возглас капитана Ван Хорна:
— Умник, Джерри! Ты, Джерри, — молодчина! Славный пес!
Отходя от места сражения, Джерри как будто возгордился и важно перебирал лапами. Он оглянулся через плечо на пищавшую собаку, словно говоря: «Ну, думаю, на этот раз тебе хватит. Теперь не попадайся мне на пути!»
Джерри продолжал обследовать свой новый крохотный мирок, который никогда не пребывал в покое, вечно вздымаясь и опускаясь на волнующейся поверхности моря. Тут находились рабочие, возвращавшиеся с Меринджа. Он решил осмотреть каждого из них: его встречали воркотней и бранью, а он отвечал грозным рычанием. Он был выдрессирован так, что хоть и разгуливал на четырех ногах, но считал себя выше этих двуногих, ибо всегда жил под эгидой[11] великого двуногого бога, носившего штаны, — мистера Хаггина.
Затем тут были чужие рабочие из Пендефрина и из Бухты Тысячи Кораблей. Джерри хотел узнать их всех. В будущем это знание могло ему понадобиться. Об этом он не думал. Он просто знакомился с окружающей средой, не заботясь о будущем и не сознавая, что принимает меры предосторожности.
Обогащаясь опытом, Джерри быстро обнаружил, что на «Эренджи», так же как и на плантации, где домашние слуги отличались от работавших в поле, существует класс людей, отличный от возвращавшихся рабочих. Это была судовая команда. Пятнадцать чернокожих, составлявших ее, были ближе к капитану Ван Хорну, чем все остальные. Они, казалось, более непосредственно принадлежали «Эренджи» и Ван Хорну. Они исполняли его приказания, правили рулем, натягивали веревки, втаскивали из-за борта ведра с водой и скребли палубу щетками.
От мистера Хаггина Джерри узнал, что должен снисходительно относиться к домашней прислуге; теперь капитан Ван Хорн научил его быть более снисходительным к судовой команде, чем к возвращавшимся рабочим. С командой он мог позволять себе меньше вольностей, чем с остальными. Пока капитан Ван Хорн не хотел, чтобы он охотился за его командой, Джерри считал своим долгом не охотиться. С другой стороны, он всегда помнил, что он собака белого бога. Хотя этих негров он и не преследовал, но от фамильярности с ними воздерживался. Он наблюдал за ними. Ему приходилось видеть, как мистер Хаггин стегал хлыстом своих чернокожих слуг. Они являлись промежуточным звеном в мировой схеме, и за ними требовалось следить, чтобы они не забыли своего места. Джерри им предоставлял место, но равенства не допускал. В лучшем случае он мог свысока удостаивать их своим вниманием.
Джерри основательно обследовал кухню. Это было неуклюжее помещение на палубе, открытое ветрам, дождю и буре, где два чернокожих в облаках дыма ухитрялись готовить на маленькой печке еду для восьмидесяти человек, находившихся на борту.
Затем Джерри заинтересовался странным поведением судовой команды. Чернокожие ввинтили в поручни «Эренджи» прямые трубы, служившие подпорками для рядов колючей проволоки, которая обегала все судно. Единственный узкий прорыв в пятнадцать дюймов был сделан у шкафута. Что это была мера предосторожности против опасности, Джерри почувствовал, совершенно о том не думая. Всю свою жизнь, с самого первого дня, он провел, окруженный опасностью, вечно грозившей со стороны чернокожих. В доме на плантации Мериндж белые всегда косо поглядывали на многочисленных негров, работавших на них и им принадлежавших. В жилой комнате, где был обеденный стол, бильярд и фонограф, стояли козлы для ружей, а в каждой спальне, у каждой кровати лежали под рукой револьверы и винтовки. Мистер Хаггин, Дерби и Боб, уходя из дому к своим чернокожим, всегда носили у пояса револьверы.
Джерри знал, для какой цели служат эти производящие шум предметы, — то были орудия разрушения и смерти. Ему приходилось видеть, как они уничтожали живые существа — свиней, птиц и крокодилов. С помощью этих предметов белые боги по воле своей преодолевали пространство, не трогаясь с места, и убивали живые вещи. А он, Джерри, чтобы причинить кому-нибудь вред, должен был перейти пространство и приблизиться к своему противнику. Он был иначе устроен. Он был ограничен. Все невозможное становилось возможным для совершенных двуногих белых богов. Отчасти их способность уничтожать вещи, отделенные расстоянием, являлась как бы дальнейшим развитием когтей и клыков. Не задумываясь и не сознавая, он принимал это так же, как принимал весь окружающий его таинственный мир.
Однажды, в прошлом, Джерри пришлось даже увидеть, как мистер Хаггин посеял смерть на расстоянии, но на другой манер. С веранды он видел, как тот бросил палочки взрывчатого динамита в галдевшую толпу чернокожих, которые вторгались из внешнего мира. Свои длинные черные военные лодки, остроносые, резные и инкрустированные перламутром, они втащили на берег у плантации Мериндж.
Джерри видел немало мер предосторожности, принимаемых белыми богами, и теперь бессознательно увидел в этой ограде из колючей проволоки на плавучем мирке знак неотступной опасности. Гибель и смерть бродили вокруг, поджидая удобного случая напасть на жизнь и задушить ее. Чтобы жить, следовало быть начеку, — этот закон Джерри вывел из того немногого, что знал о жизни.
