– О, боже правый! Она допускает такую возможность, – вскричал Дидро; он не мог скрыть восторга.
– Императрица занимается основанием в России эпохи гуманизма и философии, и ей был бы весьма кстати такой гениальный человек, как вы…
– Вы шутите.
– Я не шучу, – возразила Дашкова, – наш век не случайно называют философским. Монархи, генералы и государственные мужи видят в философах своих наставников, своих учителей, светила, которые их направляют и чей блеск усиливает их сияние. Европа едва ли удивилась бы, если Екатерина Вторая, философ на троне, разделила бы его с Дидро. Я надеюсь, что вы и тогда по-прежнему останетесь моим другом.
– Вашим обожателем до последнего дыхания, – воскликнул Дидро, прижимая руки княгини к своим губам.
– Тише! Ради бога, тише! – предупредила она. – Стены имеют уши, а в Петербурге особенно длинные! Отныне вы не имеете права любить никого другого, кроме императрицы.
– А царица вам доверяет?
– Во всем, она позволила мне прочитать ваше письмо, она призналась мне, что с первого взгляда испытывала к вам глубокую симпатию, она потребовала у меня печать Академии и собственноручно запечатала в конверт красную гайлярдию, знак ее благосклонности, и поручила мне передать этот конверт вам.
– Итак, все кончено, – вздохнул Дидро.
– Напротив, все только начинается, – воскликнула Дашкова, – но теперь вы все знаете. Вы – счастливейший из смертных. Вы – новый Эндимион[16], которому счастье явилось во сне. Идите же и у ног «большой» Екатерины не забудьте «маленькую».
После того, как Дидро вышел от нее, Дашкова звонко расхохоталась, затем уселась за небольшой секретер и написала Лажечникову.
Профессор не заставил себя долго ждать. Облако благовоний предшествовало его появлению. Он приложился к ручке княгини и, следуя ее знаку, занял место против нее.
– Лажечников, – с притворной выразительностью в голосе воскликнула княгиня, – бедный, бедный друг, вы пропали!
Лажечников изменился в лице.
– Пропал, почему? Я же не совершил ничего… ничего плохого… никакого преступления…
– Никто об этом и не говорит, – возразила княгиня, – дела обстоят много хуже, чем вы думаете… Но дайте мне честное слово, что вы будете немы как рыба.
– Даю честное слово.
– Дидро объяснился в любви императрице.
– Каков наглец! – закричал Лажечников.
– Скажите лучше, достойный зависти, – возразила Дашкова, – императрица отвечает на его страсть взаимностью и – только не слишком пугайтесь – даже подумывает вступить с Дидро в брак.
Лажечников просто онемел.
– Вы только представьте Дидро царем, а себя его подданным, – продолжала Дашкова, – ведь он, чего доброго, вместо «говорящей обезьяны», которой вы отравили ему существование, сделает для музея чучело из вас.
Лажечников как ужаленный вскочил с кресла и принялся неистово носиться по будуару взад-вперед, на чем свет стоит кляня Дидро, императрицу и час, когда ему суждено было появиться на свет. В конце концов он выбежал из дому, даже не попрощавшись с княгиней.
Он плюхнулся в карету и помчался к Орлову.
– Граф, мир рушится, – закричал он, вбегая к нему.
– Вы это серьезно? – растерянно спросил Орлов.
– Вы наблюдаете научные симптомы этого?
Лажечников пытался обрести дыхание.
– Еще какие симптомы, – выкрикнул он, отдышавшись, – императрица намерена вступить в брак!
– Императрица? – остолбенев от неожиданности, вымолвил Орлов. – И с кем же?
– С Дидро!
Екатерина Вторая больше не скучала, она постоянно развлекалась, одна сцена сменяла другую.
Орлов осаждал ее упреками, Лажечников ползал перед ней на коленях и плакал от ревности, Дидро на все лады, домогаясь ее благосклонности, так обольщал ее, что она с трудом сдерживала смех. Но самую большую забаву для злой царицы, умной женщины, представлял ее кружок, в котором Орлов, Лажечников и Дидро вели себя как трое зверей, запертых в одной клетке. Екатерина Вторая веселила себя тем, что немилосердно мучила всех троих, и с этой целью изобретала самые сумасбродные вещи.
Однажды вечером она организовала партию в тарок[17] этой троицы. В другой раз, во время игры в фанты, Орлов был вынужден дать Дидро десять поцелуев. И, наконец, она снова с совершенной серьезностью принялась обсуждать вопрос об учреждении Академии обезьян, в которой их должны были превращать в людей, и даже временно назначила Лажечникова ее ректором.
А Дидро так долго слушал разговоры о своей любви к императрице, что и сам, в конце концов, уверовал в это и с лихорадочным нетерпением ожидал момента, когда сможет броситься к ней в ноги.
Екатерина Вторая, наконец, предоставила ему удобный случай. Она пригласила его почитать с ней диалоги Платона[18] и сама же назначила для сего чтения первый предзакатный час.
Дидро был вне себя от счастья: золотые фантазии и сладкие упования кружились в его голове.
Подошло время первого урока. После долгого перерыва Дидро снова находился наедине с императрицей. И как же прекрасна была она именно сегодня, когда устроилась рядом с ним у пылающего камина, как изящно ее маленькая ручка лежала на томе в кожаном переплете! Они начали читать «Государство» Платона. Дидро едва владел чувствами, и всякий раз – а происходило это довольно часто, когда императрица тонким пальчиком случайно дотрагивалась до его пальца, или своими локонами касалась его щеки, он вздрагивал, а когда она демонстративно увлекшись платоновой темой, положила руку на спинку его кресла и через его плечо заглянула в книгу, тогда его оставило всякое благоразумие и, не успев осознать, что натворил, он уже лежал у ее ног.
– Однако Дидро, что это вам пришло в голову? – воскликнула монархиня.
– Ваше величество, сошлите меня в Сибирь, – ответствовал Дидро, – велите отрубить мне голову, колесовать или четвертовать меня, но я люблю вас, я боготворю вас и не хочу жить ни минутой дольше, если вы оттолкнете меня от себя!
– Дорогой Дидро, прежде всего встаньте, – промолвила Екатерина Вторая, готовая вот-вот расхохотаться, – кто-нибудь может ненароком…
– О! Моя богиня! – взмолился Дидро и усыпал поцелуями руки царицы.
– Стало быть, вы действительно меня любите? – начала Екатерина; она была столь милостива, что не отняла у него руку.
– Как безумный.
– Ну, мой дорогой Дидро, – продолжала царица, – век наш, как вы знаете, весьма скептичен. Позвольте мне сомневаться в вашей любви до тех пор, пока вы не предоставите мне ее доказательств.
– Требуйте каких вам угодно, ваше величество, – воскликнул Дидро со страстной горячностью.
– Ну, тогда достаньте мне обезьяну, – быстро ответила Екатерина Вторая.
– Какую обезьяну? – в изумлении переспросил Дидро. – Какую обезьяну?
– Говорящую обезьяну с Мадагаскара, – пояснила царица, поднимаясь, – а до той поры больше ни слова о любви. Прощайте, мой дорогой Дидро.
С этими словами императрица выпорхнула из комнаты и, словно наказанного школяра, оставила ошарашенного философа стоять на коленях.
– Я в отчаянии, – жаловался Дидро княгине Дашковой, которая, улыбаясь, сидела за туалетным столиком и занималась прической.
– Почему? Ведь императрица вас любит, – возразила княгиня, миловидная, в белом утреннем неглиже и отделанной белыми кружевами пуховой накидке походившая на ребенка.
– Но она не верит в мою любовь!
– В вашу любовь? – спросила Дашкова. – Да вы в нее и сами не верите.
– Кто вам сказал?..
– Вы сами, – воскликнула Дашкова, – разве еще недавно вы искренне не клялись мне в том, что любите и боготворите только меня?
– Да, конечно, – промямлил, несколько смешавшись, философ, – еще недавно… Но сейчас, знаете ли… сейчас…
– Сейчас вы любите императрицу?
– Неистово.
– Вот и замечательно. Итак, что ж вам еще нужно?
– Императрица требует доказательств того, что я действительно люблю ее, и каких, вообразите себе, доказательств!
– Это вполне естественно.
– Она не желает поверить в мою любовь до тех пор, пока я не… Вы только представьте себе, принцесса… пока я не добуду ей «говорящую обезьяну».
– Ну, тогда отправляйтесь, с богом, на Мадагаскар, – рассудила Дашкова.
– Мадагаскар далековато, – возопил влюбленный философ, – и я совсем не уверен, что найду там хоть одну говорящую обезьяну.
– Не уверены?
– Я полагаю, что их вообще нет, – воскликнул Дидро с горечью, – мне, во всяком случае, еще ни одной не попадалось.
– Тогда мне жаль вас, дорогой Дидро, – резюмировала княгиня с ехидным сочувствием, – но я знаю императрицу, она не угомонится до тех пор, пока не будет иметь обезьяну. Только за руку с этой обезьяной вы сможете взойти на российский престол, только с ней завоевать сердце Екатерины.
– Я лишу себя жизни!
– Какая потеря для науки!
– Да, а что же мне еще остается делать?
